Так что выход ясен — ломаем Эдгару ногу и вперед! А может две? Эффектнее будет, да и больше дадут? Да, две. Какие — потом разберемся. Лучше, наверное, ломать по диагонали, чтоб рысью не бегал. А личико соответствующее, он скорчит. Не скорчит — поможем. Однако маловато одного кота будет…
— Уважаемый Стефан Степанович, — обратился я к вице-управляющему, улыбнувшись своим шутливым мыслям. — У меня идея. Не могли бы вы поручить кому-нибудь из своего штата изловить окрестных бездомных кошек, чем дранее, тем лучше?
— Благотворительность будете устраивать? — сразу догадался Стефан Степанович, и я померк, поняв, что идея наживы на благотворительности витает в воздухе капиталистического мира, ни на минуту не рассеиваясь.
— А что? Уже было, да?
— Да как вам сказать… Думаю, это хорошая идея, хотя не новая — год назад господин из соседнего замка поправлял на ее основе свое пошатнувшееся финансовое положение. Но вы с Эдгаром, наверняка придумаете что-нибудь эдакое, и высший свет пойдет вам навстречу.
Я нахмурился, услышав «Вы с Эдгаром». Этот кот…
— Так, значит, изловить в округе драных кошечек? — прервал поступление адреналина в мою кровь Стефан Степанович. — Что ж, я попрошу садовника Вильгельма, может, что и осталось в подворотнях от того господина. И звать, конечно, всю Москву?
— Ну не всю… Политиков не надо, они только берут.
— Это будет человек триста, замок больше не вместит, — почесав в затылке, сказал Стефан Степанович. — Вам предоставить список? У нас есть база данных, называется «Вся Москва». И в ней есть те, которые клюют на бедных кошечек.
— Купцы и купчихи?
— А также артисты, нищие, сорящие деньгами; разбогатевшие бабушки, несостоявшиеся супермодели, мечтающие стать дорогим проститутками, проститутки, выходящие в тираж и потому мечтающие о благопристойной жизни в высшем свете…
— Замечательно… Пригласите еще этих.
На память я назвал гостей Адели, внучки тылового генерала, и, конечно, ее саму.
— Хорошо, — кивнул Стефан Степанович. — Я думаю, имеющихся в наличии ста пятидесяти тысяч на этот вечер нам хватит. С вашего позволения я пошлю приглашение господину Биби Бобо Ква, гражданину Нигерии и вождю среднего по численности пограничного племени. Его все приглашают — очень импозантная фигура, два двадцать роста и двести кило без перьев, копья и бижутерии. Он в приятельских отношениях с хозяином, и поможет нам, чем сможет.
— Хорошо. Полагаю, надо использовать и Эдгара-Эдичку. Скажите ветеринару, чтобы перестал его лечить — раны ему пригодятся. И когда проснется, пришлите его ко мне — нам кое-что надо обговорить.
35. Он согласился.
Утром меня разбудил Эдгар, разбудил, решительно стянув на пол одеяло. Подушка уже была занесена мною за голову, однако он посмотрел так дружелюбно, что я улыбнулся и, вернув метательный снаряд на место, пригласил прилечь рядом. Он принял приглашение, и я рассказал о задуманном мероприятии. Разумеется, Эдгару не понравилось, что ему отведена роль предводителя бесхозных кошек. Он надулся и, мне пришлось заняться словоблудием:
— Надо, Эдя, надо. Все будет хорошо, ты только раны пока не зализывай, пусть будут в натуре. И артистичнее, пожалуйста, артистичнее, а то опять на сухой корм придется возвращаться или даже к моему холодильнику, который, впрочем, придется выключить. А по существу рассматривай этот благотворительный прием, как спектакль, наш бенефис, успех которого целиком зависит от тебя, от многогранности твоих дарований и талантов. Ты же великий кот, уникум без всяких преувеличений. Я вообще без тебя никто, ноль без палочки. Если бы ты был обычным котом, то я в глазах людей чувствовал бы себя идиотом. Представь, что кто-то сейчас нас видит, видит, как я беседую с котом, убеждаю его, спорю с ним. Что этот кто-то подумал бы обо мне? Он подумал бы, что я умалишенный и немедленно вызвал бы скорую психиатрическую помощь. И был бы не прав, Потому что ты не безмозглый представитель семейства кошачьих с объемом мозга в полтора кубических сантиметров, а кот будущего, кот с большой буквы….
В другое время, Эдгар, наверное, отказался бы от моего предложения. Но в то утро воля его была подорвана, его мысли никак не могли течь единым потоком в одном русле, ибо их постоянно прерывал образ и реликтовое тепло Грушеньки (я сам ее видел в воображении, особенно ночами. Господи, если бы Наталья знала, как я мучаюсь ради нее!). В общем, с единственной целью от меня отвязаться, он согласился и участвовать, и подумать насчет обогащения сценария всякого рода актерскими штучками. По крайней мере, взгляд его это выразил.
36. Знакомые все лица.
Никто не явился, и все мы были убиты. Никто не явился в первый час нашего предприятия, и целый час мы были убиты, целый час унынье туго и доверху наводняло парадный зал, напрягшийся в ожидании, наводняло весь замок, вытекая из него отчаянием на окружающие лужайки, отчего те казались серыми, будто побитыми нежданным морозом.
Особенно тяжело пришлось Эдгару-Эдичке. Он, весь израненный (парикмахер Григорий подновил его повреждения с помощью грима), ужасно выглядевший (Григорий по моей тайной просьбе выстриг шерсть вокруг царапин и расцветил опушки зеленкой), был вынужден находиться в вольере, полном кошек голодных (я два дня их не кормил) и выглядевших отвратительно (Григорий, облачившись в костюм химической защиты, несколько раз обработал их химикатами от насекомых — одна, оставшись без них, родных и привычных, свалилась в прострацию от ностальгии). Как Эдгар смотрел на меня весь этот час! Как на отщепенца, предателя, пьяницу (на исходе получаса ожидания, я принялся глушить страдание шампанским). Как отчетливо проявлялась в его глазах мысль-надежда, что когда-нибудь Божья справедливость поставит меня в положение, аналогичное его нынешнему положению!
Но все кончилось так, как должно было кончится. Бог милостив, и наши томления были вознаграждены — прием состоялся и принес нам кучу денег, а мне лично… Но об всем по порядку.
* * *
Первой явилась старушка лет так под девяноста, княгиня Квасьневская-Сусло, в девичестве Митрофанова. Вся в крепдешине, бриллиантах и старческих пятнах. Она, сопровождаемая полудюжиной приживалок, телохранителей и носильщиков, преподнесла бедным животным сухой корм в количестве десяти полновесных мешков, покормила (в общем-то, безрезультатно — те от слабости не могли разгрызть питательных гранул) и, проигнорировав алебастровую кошку-копилку (я, гордый выдумкой, самолично водрузил ее на секретер Людовика XIV в качестве емкости для сбора пожертвований), пошла к шведскому столу, неприязненно оглядывая на картины предков фон Блада (все они, начиная со времен Николая Кровавого, были мясниками, и, хотя на картинах выглядели профессорами Московской консерватории, княгиня не обманулась — сама начинала в булочной продавщицей и, экономя копейки и утилизируя служебное положение, отрезала себе к обеду от продаваемых буханочных половинок по тоненькому пластику. А тот, кто таким макаром достиг безоблачного благополучия, легко отличит потомственного музыканта от мясника, заработавшего стартовый капитал на продаже обрези и костей вместо мяса II категории).
Вторым пришел господин Биби Бобо Ква, гражданин Нигерии и вождь среднего по численности пограничного племени. Пришел, конечно, без перьев, копья и бижутерии, во фраке, и чуть не сломал легким своим рукопожатием мою расслабившуюся от потрясения руку — ликом, истерзанным насечками и татуировками, такими же ушами, вождь был ужасен, хотя и беспрестанно улыбался. Мы поговорили о том о сем, потом он сказал, что истосковался по родине и, извинившись, ушел в вольный террариум, по пути пожаловав копилку сотней баксов.
Третьей пришла… Вот ведь судьба! Не любит она меня, не лелеет, даже напротив. В общем второй пришла… Нет, не могу. Жаль, мама, вместо дорогой старинной фарфоровой вазы не подарила мне на тридцатилетие штуку каслинского литья, что-нибудь вроде лошадиного табуна в сто голов из весомого чугуна в одну десятую натуральной величины. Если бы она это сделала, то разбилась бы не ваза, а голова, и ее обладательница не явилась бы на благотворительный вечер с мстительным блеском в глазах.
Вот ведь Эдгар! Сейчас, когда все кончилось небесным блаженством, и я, тоскуя по земному прошлому, вспоминаю в деталях перипетии рассказываемой истории, мне все более и более ясно кажется, что он видел будущее. Но не как гадалка, а как гроссмейстер, или, по меньшей мере, как порядочный международный мастер, видел минимум на десяток ходов вперед. И именно из-за этого видения он тогда забрался на шкаф и сбросил на голову Теодоры не очень тяжелый предмет.
А если говорить беспристрастно, итальянка выглядела замечательно. Просто конфеткой выглядела, один в один Сонечка Лорен в юности с личиком Клавдии Кардинале в той же поре, я даже испытал минутное тщеславие, в виде желания взять Стефана Степановича за пуговицу и, кивнув на девушку, шепнуть, что неоднократно состоял с этой волнующей особой в интимных отношениях.
Но я удержался — маркиз все-таки. Да и Наталью вспомнил. А Теодора, почесав Эдгара-Эдичку за ухом, вынула из сумочки и поставила перед ним белую пластмассовую тарелочку с дежурным антрекотом. Когда от него остались одни иголки да ежики, она удовлетворенно кивнула — жив, мол, курилка, — и решительным шагом пошла к алебастровой кошке. Опустив в нее двадцатку долларов, подошла ко мне кинозвездой, несколько переутомленной популярностью, и посмотрела прямо в глаза.
Женщины легко определяют, что мужчина «уплыл». Определила и Теодора, увидев Наталью в моих глазах, к тому времени с голодухи уже съевших дотла гибкое тело итальянки, ее полные груди, соски, рвавшиеся из упругого плена консервативной ткани.
— Здравствуйте, маркиз. Вы меня не запамятовали? — сказала она, предварительно решив за все со мной рассчитаться (это я почувствовал кожей) — и за проделки кота, и за громкий титул, и за замок, и за то, что ей подали шампанское, которого не могли подать в ее офисе.
— Что вы, дорогая, я часто вас вспоминаю! Вот, получил в пользование от брата, — обвел взглядом парадную залу. — И еще, оказалось, я — маркиз, вы представляете? Теперь вот занимаюсь благотворительностью. Кстати, ваш опыт работы с общественностью был бы нам полезен, тем более, после кошек мы намереваемся заняться змеями.
Черт дернул меня за язык. Точнее, не черт, а обостренное чувство сущности визави — передо мной действительно стояла в стойке змея, змея в обтягивающем платье и высоких каблучках, змея, холодными немигающими глазами определяющая куда куснуть. Под этим взглядом я превратился на миг в оцепеневшего кролика, и он, не умея говорить, подумал: «Ну зачем ты так, змеюшка, хищно смотришь. Мы ведь знакомы цельных два года. Это сто четыре недели, множим на два, и получается, что я двести восемь раз исцеловал каждый твой квадратный сантиметр, до которого мог дотянуться губами! А как целовала ты!»
Теодора прочитала эту мысль и, приглашая занять место в своем желудке, поощрительно улыбнулась. Эта плотоядная улыбка вернула меня на круги своя, и я повторил:
— Да, змеями. Мы собираемся заняться ядовитыми змеями.
— О, змеями! — воскликнула она, радостно заулыбавшись. — В таком случае, вот вам еще сто долларов. И советую забыть о некой прекрасной даме — насколько мне известно из хорошо информированных источников, ваши душевные поползновения даже в самой благоприятной для вас ситуации будут восприняты ею как безмерно наглые.
Сунув небрежным движением купюру мне в карман (я был в сером английском костюме, в две минуты ушитым замковым портным из необъятного бладовского), она направилась к княгине в бриллиантах, ставшей спутником шведского стола, ибо поставила себе цель, по крайней мере, окупить свое участие в благотворительном предприятии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39