Я люблю этот голос!»
Неужели? Наконец-то комплимент. Я постаралась запомнить его дословно.
Занятия проходили в студии «Пауэр стейшн», и я не только пела, но и исполняла роль мальчика на побегушках, удовлетворяя потребности Барри в кофе и сандвичах. Я носила высокие черные сапоги и длинный черный плащ. Я носила их везде. Я была «высокой блондинкой в плаще» и «эй, вы не принесете нам сандвичи?». Я была «конечно, никаких проблем. Что еще?»
Разумеется, мне не нравилось такое обращение, и я сомневалась, что Барри когда-либо поступил бы так с мужчиной, но он утверждал, что через это проходят все, а если мне что-то не по вкусу, то я могу проваливать на все четыре стороны.
Проваливать мне было некуда.
Не знаю, как бы я выдержала, если бы не Дженни. Мы оставались лучшими «подружками-болтушками» и «лисичками-сестричками».
Не знаю, как бы я выдержала, если бы не Линн Нидхэм, с которой мы по-настоящему сблизились и которая могла быть кем угодно: сиделкой, гидом по Нью-Йорку и просто плечом, на которое всегда можно опереться.
Мы жили в том же доме без лифта в Уэст-Сайде, в квартире, где единственной стоящей вещью была ванна последней модели, установленная на кухне. Как мне нравилось принимать горячую пенную ванну!
Иногда в моей жизни появлялись мужчины, но до серьезных отношений дело не доходило. Я вспоминала, какой была до знакомства с Филиппом, как меня смущало то одно, то другое: высокий рост, маленькие груди, неопрятные волосы. Однако истинная причина заключалась, наверное, в боязни пережить то, что я пережила с Филиппом. У меня не было ни малейшего желания рассказывать кому бы то ни было о том, что случилось с моим мужем, точнее, о том, что я с ним сделала. На груди у меня все еще горела большая алая буква "У", и мне казалось, что она не сойдет никогда, как бы ни старалась я оттереть ее или отмыть.
Так что проваливать было некуда.
Глава 10
Итак, я бегала за кофе и сандвичами, но, знаете, это все равно нравилось мне в сто раз больше, чем моя прежняя жизнь. Иногда меня доставала придирчивость Барри, порой я ненавидела проклятую закусочную «Фэймос», и мне определенно осточертело быть «блондинкой в плаще», но я все равно любила все это. Я писала тексты, сочиняла музыку, училась. Я была частью чего-то такого, что могло быть прекрасным и трогательным.
Однажды утром, когда я, по обыкновению, возилась в своей каморке, готовя кофе для всей «музыкальной фабрики», ко мне заглянула Линн Нидхэм.
— Брось все, кроме, может быть, кофе. Тебя требует сам мистер Восхитительный.
Обычно Барри выделял мне некоторое время в конце дня, поэтому утренний вызов выходил за рамки привычной рутины.
Я буквально побежала в его офис: Барри очень ценил свое время.
— У меня есть для тебя две новости, хорошая и, к несчастью, плохая, — сообщил он, когда я переступила порог кабинета, в котором когда-то прошла прослушивание на роль мальчика на побегушках.
Сердце заколотилось.
Ну говори же, что случилось! Не тяни!
— Я отослал одну из твоих песен, «Расставание с надеждами», в Калифорнию, — продолжил Барри. — Тот, последний, вариант, который ты показывала мне на прошлой неделе. Кое-кому она понравилась. Ее хотят записать.
Я инстинктивно бросилась ему на шею. Наверное, это случилось в первый раз. Определенно в первый раз.
Барри улыбнулся, мягко отстранился и посмотрел мне прямо в глаза.
— Теперь плохая новость. Эта «кто-то» хочет спеть ее сама.
Кто-то хотел спеть мою песню.
— Передай ей, что я не согласна. — Мне вдруг стало не по себе. — Нет, Барри. Пожалуйста. Ты же не решил за меня?
— А ты не хочешь узнать, кто эта «кто-то»? Мне пришлось согласиться. Пришлось нарушить условия контракта.
Я представила, как мою песню исполняет какая-нибудь третьеразрядная певичка, еще одна перспективная выскочка, как она калечит то, что принадлежит только мне.
— Конечно, хочу. Но если она испортит мою песню, я ее убью!
Не самый лучший выбор слов, согласна.
— Думаю, она все сделает как надо. — Барри усмехнулся и превратился вдруг в самого милого на свете человека, каким становился по собственному желанию, но, к сожалению, не часто. — Это Барбра Стрейзанд. Она хочет записать «Расставание с надеждами». И хочет, чтобы ты присутствовала при этом.
Я снова обняла Барри. Прижала его к себе и расцеловала в обе щеки. Прощайте, походы за кофе и сандвичами! Привет, Голливуд!
Глава 11
Я заказала два билета на рейс в Лос-Анджелес, для себя и Дженни. Мы заслужили это. Мы это заработали. Прилетев туда, я взяла напрокат «сааб-турбо», в котором и подкатила к отелю «Беверли-Хиллз». Казалось, Вест-Пойнт остался где-то в другом мире, за миллионы миль отсюда.
— Розовый! — воскликнула Дженни, когда мы, свернув с подъездной дорожки, остановились перед входом. — Мой любимый цвет! И он здесь везде!
— Я попросила, чтобы все покрасили в розовый, специально для тебя. Позвонила заранее и сказала: «Все должно быть розовым! Сделайте нам розовое!»
— Болтушка! — крикнула Дженни.
— Навсегда!
Симпатичный коридорный подхватил наши потертые сумки так бережно, как будто это были дорогие кожаные чемоданы, и отвел нас к очаровательному коттеджу, расположенному за главным корпусом, бунгало номер шесть, нашему временному жилью, о котором предусмотрительно позаботился Барри («чтобы вы с Дженни произвели должное впечатление») и о котором я ничего не знала.
— Вам сюда, мэм. И вам тоже, мисс, — с улыбкой сказал коридорный, распахивая дверь.
Я невольно сделала шаг назад. Комната была уставлена великолепными ярко-красными розами.
— Здесь всегда столько цветов? — пошутила я, но коридорный, похоже, не понял моего юмора. Свет включен, подумала я, но в «Отеле Калифорния» явно не все дома.
— Нет, мэм, — ответил парень. — Это подарок. Здесь карточка.
Добро пожаловать в Голливуд.
Думаю, вы ему еще покажете.
Только не верьте всему, что блестит...
Как и нескольким дюжинам роз.
Люблю и целую тебя и Дженни.
Б.
«Я тоже люблю тебя, Барри. Но кофе ты от меня больше не дождешься».
Глава 12
Нетрудно представить, что я чувствовала.
Это было все, о чем только можно мечтать. Я шла по полутемному коридору к звукозаписывающей комнате "А" знаменитой студии «Деван», чувствуя, как невидимая рука вяжет в узлы мои внутренности.
Здесь записывались знаменитые песни. И моя песня тоже может стать знаменитой. Кто бы мог подумать!..
Вот он, тот самый успех, тот самый выстрел в «яблочко», о котором все твердят и к которому все стремятся. Многие ждут его всю жизнь, а я и не думала, что он выпадет на мою долю.
Я знала, что некоторые звукозаписывающие студии снискали себе довольно любопытную, почти мистическую репутацию в тесной среде самых великих музыкантов, мегазвезд и их менеджеров. На протяжении многих лет Элтон Джон соглашался записываться только в уединенном шато на юге Франции. «Роллинг Стоунз» предпочитали какой-то вонючий плавучий дом на Ямайке, где только и могли получить устраивающее их звучание. Многие исполнители кантри делали выбор в пользу весьма специфичной студии в Нэшвилле, где отдавали себя не иначе как в руки Чета Аткинса.
«Деван» имел такую же репутацию в Лос-Анджелесе. Я сжимала ручку Дженни. Словно зачарованные, наблюдали мы за тем, что разворачивалось прямо у нас на глазах.
Мне это не нравилось! Мне это очень сильно не нравилось. Я с трудом сдерживалась, чтобы не крикнуть им двоим, Барбре Стрейзанд и Барри Кану, что они делают все не так. Когда я сочиняла «Расставание», в голове у меня звучал совсем другой голос. Стиль Барбры так отличался от моего, был так узнаваем, что от моей песни не оставалось почти ничего.
— Что ты об этом думаешь? — обратилась я к дочери. Она слышала «Расставание» в моем исполнении сотни раз. Она знала об этой песне все.
— У нее получается не так хорошо, как у тебя, — после секундной паузы ответила Дженни, — но мне тоже нравится. Очень мило.
Предательница.
По мере того как они работали, песня звучала все лучше и лучше с каждой новой пробой. Я начинала слышать в своем произведении то, о существовании чего и не догадывалась. Песня оставалась моей, но становилась и ее. Приходилось признать, они составляли идеальный дуэт.
Я немного успокоилась. В перерывах между пробами к нам подходил Барри, который стал вдруг внимательным, милым и заботливым.
Через какое-то время мне начало казаться, что Барбра Стрейзанд поет только для меня, как я когда-то пела только для Дженни. Я словно перенеслась в некое место, где музыка соединяется с чувствами. Я снова оказалась в Вест-Пойнте, но в Вест-Пойнте счастливого периода, когда я пела только Смучу и лишь изредка позволяла себе дать волю мечтам.
Мной овладело приятное оцепенение.
Прошло по меньшей мере сто проб, прежде чем Барбра и Барри получили то, что хотели, и напряжение в студии рассеялось, сменившись нехитрыми шуточками и заразительным смехом. Я и сама вздохнула с облегчением, словно пережила все пробы, и устало опустила голову.
Кто-то положил руку мне на плечо. Я обернулась и увидела Барбру Стрейзанд, которая как-то незаметно оказалась рядом.
В реальной жизни — если это была реальная жизнь — она оказалась поразительно, хотя и не в привычном смысле слова, красива. Глаза сияли добротой, а улыбка источала сочувствие и доброжелательность. Я уже видела, что она может быть резкой и твердой, но в ней была и другая, мягкая сторона. Не верьте тому, что пишут в газетах, — поверьте мне.
— Я знаю, что вы сейчас чувствуете, — сказала Барбра. — Помню свой дебют на Бродвее, первую запись. Нервничаете, да?
— Такое чувство, как будто душа и тело живут отдельно друг от друга, — ответила я.
Она села рядом со мной и Дженни.
— Вы только не забывайте, что сами заработали все это. Все ваши слезы, весь пролитый пот дают вам право получить наконец это волшебное удовольствие. Ваша песня обязательно стала бы хитом, независимо от того, кто бы ее исполнил. Я лишь помогу привлечь к ней должное внимание. Мне очень нравится ваша музыка, Мэгги, и я не сомневаюсь, что она понравится всем. Напишите для меня что-нибудь еще. Пожалуйста.
Она обняла и поцеловала меня в щеку.
— В вашей песне правда жизни, и эта правда потрясает. На какое-то время я лишилась дара речи, но потом начала успокаиваться.
— Извините, я просто боюсь ляпнуть какую-нибудь глупость. Вы даже не представляете, как много это для нас значит, для меня и Дженни.
— Представляю, — уверила меня Барбра. — Прекрасно представляю. Первая песня всегда самая лучшая. — Она посмотрела на Дженни: — Твоя мама удивительная.
Моя дочь улыбнулась и кивнула:
— Я знаю. А вот она иногда — нет.
Глава 13
Мечтала ли я о чем-то подобном? Конечно, мечтала. Об этом мечтают все. Но мало у кого самые безумные мечты становятся вдруг реальностью.
За короткий период времени я продала множество своих песен. Они расходились, как хот-доги на стадионе. Но каждое утро, просыпаясь в своей крохотной квартирке в доме без лифта, я думала, что еще не могу от нее отказаться, потому что этого не могло быть.
Однажды вечером Барри повел меня в шикарный нью-йоркский ресторан, чтобы отпраздновать, как он выражался, «лучшие хиты Мэгги». Я все еще пользовалась бешеной популярностью. Статьи обо мне появились в таких журналах, как «Роллинг стоун», «Спин», «Пипл». Странно, удивительно, чудесно, нереально! Это был не мой стиль, но я не могла остановиться. И не хотела останавливаться. Пожалуй, впервые в жизни я чувствовала себя кем-то другим.
Уже смеркалось, когда мы подъехали к «Лютеции» на Пятидесятой улице Манхэттена. Нас встретили с немалой помпой и усадили в саду. Барри знал здесь и владельца, и шеф-повара, и официантов.
— Ты пригласил меня на свидание? — спросила я, надеясь, что он примет мои слова за шутку.
— Я лишь хочу раз и навсегда загладить свою вину за нашу первую встречу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Неужели? Наконец-то комплимент. Я постаралась запомнить его дословно.
Занятия проходили в студии «Пауэр стейшн», и я не только пела, но и исполняла роль мальчика на побегушках, удовлетворяя потребности Барри в кофе и сандвичах. Я носила высокие черные сапоги и длинный черный плащ. Я носила их везде. Я была «высокой блондинкой в плаще» и «эй, вы не принесете нам сандвичи?». Я была «конечно, никаких проблем. Что еще?»
Разумеется, мне не нравилось такое обращение, и я сомневалась, что Барри когда-либо поступил бы так с мужчиной, но он утверждал, что через это проходят все, а если мне что-то не по вкусу, то я могу проваливать на все четыре стороны.
Проваливать мне было некуда.
Не знаю, как бы я выдержала, если бы не Дженни. Мы оставались лучшими «подружками-болтушками» и «лисичками-сестричками».
Не знаю, как бы я выдержала, если бы не Линн Нидхэм, с которой мы по-настоящему сблизились и которая могла быть кем угодно: сиделкой, гидом по Нью-Йорку и просто плечом, на которое всегда можно опереться.
Мы жили в том же доме без лифта в Уэст-Сайде, в квартире, где единственной стоящей вещью была ванна последней модели, установленная на кухне. Как мне нравилось принимать горячую пенную ванну!
Иногда в моей жизни появлялись мужчины, но до серьезных отношений дело не доходило. Я вспоминала, какой была до знакомства с Филиппом, как меня смущало то одно, то другое: высокий рост, маленькие груди, неопрятные волосы. Однако истинная причина заключалась, наверное, в боязни пережить то, что я пережила с Филиппом. У меня не было ни малейшего желания рассказывать кому бы то ни было о том, что случилось с моим мужем, точнее, о том, что я с ним сделала. На груди у меня все еще горела большая алая буква "У", и мне казалось, что она не сойдет никогда, как бы ни старалась я оттереть ее или отмыть.
Так что проваливать было некуда.
Глава 10
Итак, я бегала за кофе и сандвичами, но, знаете, это все равно нравилось мне в сто раз больше, чем моя прежняя жизнь. Иногда меня доставала придирчивость Барри, порой я ненавидела проклятую закусочную «Фэймос», и мне определенно осточертело быть «блондинкой в плаще», но я все равно любила все это. Я писала тексты, сочиняла музыку, училась. Я была частью чего-то такого, что могло быть прекрасным и трогательным.
Однажды утром, когда я, по обыкновению, возилась в своей каморке, готовя кофе для всей «музыкальной фабрики», ко мне заглянула Линн Нидхэм.
— Брось все, кроме, может быть, кофе. Тебя требует сам мистер Восхитительный.
Обычно Барри выделял мне некоторое время в конце дня, поэтому утренний вызов выходил за рамки привычной рутины.
Я буквально побежала в его офис: Барри очень ценил свое время.
— У меня есть для тебя две новости, хорошая и, к несчастью, плохая, — сообщил он, когда я переступила порог кабинета, в котором когда-то прошла прослушивание на роль мальчика на побегушках.
Сердце заколотилось.
Ну говори же, что случилось! Не тяни!
— Я отослал одну из твоих песен, «Расставание с надеждами», в Калифорнию, — продолжил Барри. — Тот, последний, вариант, который ты показывала мне на прошлой неделе. Кое-кому она понравилась. Ее хотят записать.
Я инстинктивно бросилась ему на шею. Наверное, это случилось в первый раз. Определенно в первый раз.
Барри улыбнулся, мягко отстранился и посмотрел мне прямо в глаза.
— Теперь плохая новость. Эта «кто-то» хочет спеть ее сама.
Кто-то хотел спеть мою песню.
— Передай ей, что я не согласна. — Мне вдруг стало не по себе. — Нет, Барри. Пожалуйста. Ты же не решил за меня?
— А ты не хочешь узнать, кто эта «кто-то»? Мне пришлось согласиться. Пришлось нарушить условия контракта.
Я представила, как мою песню исполняет какая-нибудь третьеразрядная певичка, еще одна перспективная выскочка, как она калечит то, что принадлежит только мне.
— Конечно, хочу. Но если она испортит мою песню, я ее убью!
Не самый лучший выбор слов, согласна.
— Думаю, она все сделает как надо. — Барри усмехнулся и превратился вдруг в самого милого на свете человека, каким становился по собственному желанию, но, к сожалению, не часто. — Это Барбра Стрейзанд. Она хочет записать «Расставание с надеждами». И хочет, чтобы ты присутствовала при этом.
Я снова обняла Барри. Прижала его к себе и расцеловала в обе щеки. Прощайте, походы за кофе и сандвичами! Привет, Голливуд!
Глава 11
Я заказала два билета на рейс в Лос-Анджелес, для себя и Дженни. Мы заслужили это. Мы это заработали. Прилетев туда, я взяла напрокат «сааб-турбо», в котором и подкатила к отелю «Беверли-Хиллз». Казалось, Вест-Пойнт остался где-то в другом мире, за миллионы миль отсюда.
— Розовый! — воскликнула Дженни, когда мы, свернув с подъездной дорожки, остановились перед входом. — Мой любимый цвет! И он здесь везде!
— Я попросила, чтобы все покрасили в розовый, специально для тебя. Позвонила заранее и сказала: «Все должно быть розовым! Сделайте нам розовое!»
— Болтушка! — крикнула Дженни.
— Навсегда!
Симпатичный коридорный подхватил наши потертые сумки так бережно, как будто это были дорогие кожаные чемоданы, и отвел нас к очаровательному коттеджу, расположенному за главным корпусом, бунгало номер шесть, нашему временному жилью, о котором предусмотрительно позаботился Барри («чтобы вы с Дженни произвели должное впечатление») и о котором я ничего не знала.
— Вам сюда, мэм. И вам тоже, мисс, — с улыбкой сказал коридорный, распахивая дверь.
Я невольно сделала шаг назад. Комната была уставлена великолепными ярко-красными розами.
— Здесь всегда столько цветов? — пошутила я, но коридорный, похоже, не понял моего юмора. Свет включен, подумала я, но в «Отеле Калифорния» явно не все дома.
— Нет, мэм, — ответил парень. — Это подарок. Здесь карточка.
Добро пожаловать в Голливуд.
Думаю, вы ему еще покажете.
Только не верьте всему, что блестит...
Как и нескольким дюжинам роз.
Люблю и целую тебя и Дженни.
Б.
«Я тоже люблю тебя, Барри. Но кофе ты от меня больше не дождешься».
Глава 12
Нетрудно представить, что я чувствовала.
Это было все, о чем только можно мечтать. Я шла по полутемному коридору к звукозаписывающей комнате "А" знаменитой студии «Деван», чувствуя, как невидимая рука вяжет в узлы мои внутренности.
Здесь записывались знаменитые песни. И моя песня тоже может стать знаменитой. Кто бы мог подумать!..
Вот он, тот самый успех, тот самый выстрел в «яблочко», о котором все твердят и к которому все стремятся. Многие ждут его всю жизнь, а я и не думала, что он выпадет на мою долю.
Я знала, что некоторые звукозаписывающие студии снискали себе довольно любопытную, почти мистическую репутацию в тесной среде самых великих музыкантов, мегазвезд и их менеджеров. На протяжении многих лет Элтон Джон соглашался записываться только в уединенном шато на юге Франции. «Роллинг Стоунз» предпочитали какой-то вонючий плавучий дом на Ямайке, где только и могли получить устраивающее их звучание. Многие исполнители кантри делали выбор в пользу весьма специфичной студии в Нэшвилле, где отдавали себя не иначе как в руки Чета Аткинса.
«Деван» имел такую же репутацию в Лос-Анджелесе. Я сжимала ручку Дженни. Словно зачарованные, наблюдали мы за тем, что разворачивалось прямо у нас на глазах.
Мне это не нравилось! Мне это очень сильно не нравилось. Я с трудом сдерживалась, чтобы не крикнуть им двоим, Барбре Стрейзанд и Барри Кану, что они делают все не так. Когда я сочиняла «Расставание», в голове у меня звучал совсем другой голос. Стиль Барбры так отличался от моего, был так узнаваем, что от моей песни не оставалось почти ничего.
— Что ты об этом думаешь? — обратилась я к дочери. Она слышала «Расставание» в моем исполнении сотни раз. Она знала об этой песне все.
— У нее получается не так хорошо, как у тебя, — после секундной паузы ответила Дженни, — но мне тоже нравится. Очень мило.
Предательница.
По мере того как они работали, песня звучала все лучше и лучше с каждой новой пробой. Я начинала слышать в своем произведении то, о существовании чего и не догадывалась. Песня оставалась моей, но становилась и ее. Приходилось признать, они составляли идеальный дуэт.
Я немного успокоилась. В перерывах между пробами к нам подходил Барри, который стал вдруг внимательным, милым и заботливым.
Через какое-то время мне начало казаться, что Барбра Стрейзанд поет только для меня, как я когда-то пела только для Дженни. Я словно перенеслась в некое место, где музыка соединяется с чувствами. Я снова оказалась в Вест-Пойнте, но в Вест-Пойнте счастливого периода, когда я пела только Смучу и лишь изредка позволяла себе дать волю мечтам.
Мной овладело приятное оцепенение.
Прошло по меньшей мере сто проб, прежде чем Барбра и Барри получили то, что хотели, и напряжение в студии рассеялось, сменившись нехитрыми шуточками и заразительным смехом. Я и сама вздохнула с облегчением, словно пережила все пробы, и устало опустила голову.
Кто-то положил руку мне на плечо. Я обернулась и увидела Барбру Стрейзанд, которая как-то незаметно оказалась рядом.
В реальной жизни — если это была реальная жизнь — она оказалась поразительно, хотя и не в привычном смысле слова, красива. Глаза сияли добротой, а улыбка источала сочувствие и доброжелательность. Я уже видела, что она может быть резкой и твердой, но в ней была и другая, мягкая сторона. Не верьте тому, что пишут в газетах, — поверьте мне.
— Я знаю, что вы сейчас чувствуете, — сказала Барбра. — Помню свой дебют на Бродвее, первую запись. Нервничаете, да?
— Такое чувство, как будто душа и тело живут отдельно друг от друга, — ответила я.
Она села рядом со мной и Дженни.
— Вы только не забывайте, что сами заработали все это. Все ваши слезы, весь пролитый пот дают вам право получить наконец это волшебное удовольствие. Ваша песня обязательно стала бы хитом, независимо от того, кто бы ее исполнил. Я лишь помогу привлечь к ней должное внимание. Мне очень нравится ваша музыка, Мэгги, и я не сомневаюсь, что она понравится всем. Напишите для меня что-нибудь еще. Пожалуйста.
Она обняла и поцеловала меня в щеку.
— В вашей песне правда жизни, и эта правда потрясает. На какое-то время я лишилась дара речи, но потом начала успокаиваться.
— Извините, я просто боюсь ляпнуть какую-нибудь глупость. Вы даже не представляете, как много это для нас значит, для меня и Дженни.
— Представляю, — уверила меня Барбра. — Прекрасно представляю. Первая песня всегда самая лучшая. — Она посмотрела на Дженни: — Твоя мама удивительная.
Моя дочь улыбнулась и кивнула:
— Я знаю. А вот она иногда — нет.
Глава 13
Мечтала ли я о чем-то подобном? Конечно, мечтала. Об этом мечтают все. Но мало у кого самые безумные мечты становятся вдруг реальностью.
За короткий период времени я продала множество своих песен. Они расходились, как хот-доги на стадионе. Но каждое утро, просыпаясь в своей крохотной квартирке в доме без лифта, я думала, что еще не могу от нее отказаться, потому что этого не могло быть.
Однажды вечером Барри повел меня в шикарный нью-йоркский ресторан, чтобы отпраздновать, как он выражался, «лучшие хиты Мэгги». Я все еще пользовалась бешеной популярностью. Статьи обо мне появились в таких журналах, как «Роллинг стоун», «Спин», «Пипл». Странно, удивительно, чудесно, нереально! Это был не мой стиль, но я не могла остановиться. И не хотела останавливаться. Пожалуй, впервые в жизни я чувствовала себя кем-то другим.
Уже смеркалось, когда мы подъехали к «Лютеции» на Пятидесятой улице Манхэттена. Нас встретили с немалой помпой и усадили в саду. Барри знал здесь и владельца, и шеф-повара, и официантов.
— Ты пригласил меня на свидание? — спросила я, надеясь, что он примет мои слова за шутку.
— Я лишь хочу раз и навсегда загладить свою вину за нашу первую встречу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37