- Негусто, - оценил я. - Почему?
- Наши личные дела в этом архиве тоже, я думаю, не слишком пространные, - предположил Док.
Мы сидели в читальном зале архива. Кроме нас, был только один старикан с тремя рядами наградных планок на цивильном пиджаке. Он устроился за угловым столом, загроможденным папками с архивными документами, увлеченно просматривал папки, делал выписки в общую тетрадь, довольно потирал руки и снова углублялся в прошлое.
В зале появился полковник-архивист, подсел к старикану, благожелательно поговорил с ним, потом подошел к нам.
- Последний, - объяснил он, кивнув на старика. - Ветеран, описывает боевой путь своего полка. Раньше все столы были заняты ветеранами. Остался один. Дошел до сорок третьего года, сейчас форсирует Днепр. Дай-то Бог ему дойти до Берлина. Ну что, разобрались?
- Еще больше запутались, - признался Док.
Полковник просмотрел личное дело Калмыкова и озадаченно покачал головой.
- Амнезия, говорите? Не знаю, не знаю. У этой амнезии может быть и другое название. Непростой у вас пациент. Очень непростой. В двадцать три года капитан, в двадцать пять майор.
- После академии всегда присваивают очередное звание, - напомнил Док.
- В академии учатся пять лет, а не два года, - возразил полковник. Второй факультет. Очень интересно.
- Что вам кажется интересным? - проявил я уважительное любопытство.
- Академия Советской Армии - это академия Главного разведывательного управления Генштаба, молодые люди. А второй факультет - восточный. На нем готовят кадры для работы в Азии и на Ближнем и Среднем Востоке. Сороковая армия, разведуправление. Восемьдесят первый год. Очень, очень интересно. Кажется, я начинаю понимать, в чем дело.
- Поделитесь, - попросил Док.
- Бутылку поставите?
- Две, - сказал Док.
- Три, - быстро поправил я.
- Я пошутил, - усмехнулся полковник. - Хотел проверить, насколько для вас это важно. Вижу, важно. Посидите, мне нужно кое-что уточнить.
Он ушел к себе в кабинет, через полчаса вернулся и удовлетворенно сообщил:
- Все правильно. Так я и думал. Ключ - вот, - указал он на номер воинской части, где после училища служил Калмыков. - Это Чучково. Поселок в Рязанской области. Место дислокации Шестнадцатой бригады особого назначения. На ее базе был сформирован Триста семидесятый отдельный отряд спецназа. Часть офицеров вошла в спецподразделения "Зенит" и "Гром", а позже в "Каскад". Слышали о таких?
- Да, - кивнул Док. - "Зенит" и "Гром" штурмовали дворец Амина.
- Совершенно верно. А "Каскад" работал в Афгане от звонка до звонка. Второй ключ: разведуправление Сороковой армии. Восемьдесят первый год. Что у нас было в восемьдесят первом году? Ну-ну, молодые люди! Что у нас было в восемьдесят первом году?
- В восемьдесят первом году я ходил в школу, - оправдал я свое историческое невежество. - В четвертый или пятый класс.
- А я учился на первом курсе Военно-медицинской академии, - сообщил в свое оправдание Док.
- В восемьдесят первом году ничего хорошего у нас не было, проинформировал архивист. - В восемьдесят первом году мы обсирались в Афгане на каждом шагу. А почему? Потому что воевали вслепую. Разведка - глаза армии. Глаза разведки - агентура. Агентуры-то у нас и не было. А у моджахедов была. И у пакистанцев была. И у ЦРУ была. Теперь понятно, почему вашему Калмыкову не дали доучиться, а срочно перебросили в Афган?
Это было понятно. Непонятно, что с ним было дальше. В этом контексте "пропал без вести" могло означать что угодно.
- Когда-нибудь будет написана настоящая история афганской войны, проговорил полковник. - И мы ужаснемся тому, что узнаем. Правда всегда ужасна. Правда о войнах чудовищна. А может, не будет написана никогда. Слишком быстро идет время. Слишком много событий. Некогда оглянуться. Поэтому с тупым упорством лезем на те же минные поля, на которых уже взрывались.
- Вы занимались афганской войной? - спросил я.
- Нет. Интересовался. Это не моя тема. Моя тема - война с Финляндией. Я еще там, в тридцать девятом году, на линии Маннергейма.
- Как видится оттуда наша нынешняя жизнь?
- Если смотреть на внешнюю сторону - счастье. То, о чем тогда невозможно было даже мечтать. Рай. Настоящий рай. Если копнуть глубже, обнаруживается близкое присутствие ада. Вы служили?
- Да, - подтвердил Док.
- Офицеры?
- Да.
- Воевали?
- Да.
- Чечня?
- А что же еще?
- Тогда вы сами все понимаете. Ад не исчез. Мы тащим его за собой из прошлого в будущее. Мы тащим, сами. Нет, я не занимался Афганом. Но есть человек, который знает об афганской войне все. Не уверен, правда, что он захочет поделиться своими знаниями. Тут все зависит от вас. Сумеете убедить его, что вами движет не праздное любопытство - расскажет. Нет - нет.
- Мы попробуем, - сказал Док.
- Тогда запишите: генерал-лейтенант Лазарев. Сейчас на пенсии. Живет где-то под Москвой. Одно время часто бывал у нас в архиве. Хотел проанализировать уроки Афгана. Потом бросил. Сказал: никому это не нужно. Неправильно. Не нужно сейчас, будет нужно в будущем. Но мне не удалось его переубедить. Попытайтесь его найти. В Афгане он командовал отрядом "Каскад". Он может знать о вашем пациенте. У вас есть еще вопросы?
- Есть, - сказал Док. - Что было в Афганистане в декабре восемьдесят четвертого года?
- Пятнадцатого декабря восемьдесят четвертого года, - уточнил я.
- Хорошо, молодые люди, очень хорошо, - одобрил полковник. - А я уж думал, не спросите. Что было пятнадцатого декабря, я не знаю. Но знаю, что было четырнадцатого декабря. Четырнадцатого декабря восемьдесят четвертого года в двадцать три пятнадцать по московскому времени на советском военном аэродроме под Кандагаром была совершена одна из самых крупных диверсий за всю афганскую войну. Взорвали наш бомбардировщик, два истребителя и два военно-транспортных самолета. Была сорвана высадка нашего десанта в тыл моджахедов. Вот что было в тот день. Поэтому я и сказал, что амнезия вашего пациента может быть следствием не ранения, а чего-то совсем другого.
Он дал нам немного времени переварить информацию и предупредил:
- Только не делайте поспешных выводов, молодые люди. Вы сейчас в некотором роде историки. Это высокая должность. Она обязывает. Историк не должен быть суетлив. Суетливый историк - это политик. А кто такие политики? Паразиты. Они паразитируют на всем. На беспамятстве народа, на его бедах, на его надеждах на лучшее будущее. Желаю удачи. А мне пора прорывать линию Маннергейма.
- Возвращайтесь с победой, - в свою очередь пожелал ему Док.
- Хотел бы ты быть историком? - спросил я Дока, когда мы вышли из здания архива - словно выплыли из мрачноватых глубин прошлого в беспечную современность с безоблачным небом и пламенеющими под солнцем березами.
- Нет, - хмуро ответил он. - У меня запросы куда скромней. Я хочу быть всего лишь руководителем реабилитационного центра, у которого на счету хотя бы тысяча долларов.
Я удивился:
- Разве Мамаев не перевел бабки?
- Утром не было.
- Сейчас мы это исправим, - самонадеянно пообещал я и набрал номер секретариата компании "Интертраст". - Это Пастухов. Соедините меня с господином Мамаевым. Срочно.
- По какому вопросу? - поинтересовался женский голос с сучьими интонациями хорошо вышколенных секретарш. Думаю, им специально ставят такие интонации. Как походку манекенщицам.
- По интимному, - сообщил я. - По глубоко интимному.
- Я не уверена, что господин Мамаев сможет с вами поговорить. У него посетитель.
- А вы спросите. Вдруг сможет?
- Как о вас доложить?
- Очень просто. Скажите: звонит Пастухов, наемник.
- Какой наемник? - растерялась она.
- Обыкновенный. Обыкновенный наемник.
- Минутку, узнаю. Господин Пастухов, соединяю.
- Слушаю, - раздался в трубке голос Мамаева. - Что у вас?
- Вопрос. Доктор Перегудов почему-то не обнаружил на счету своего центра аванса в пять тысяч баксов.
- Вы наработали на пять тысяч?
- Нет, - честно ответил я. - На пять тысяч нет. Но речь шла об авансе.
- На сколько наработали?
- Трудно сказать. Долларов на сто, - решил я поскромничать.
- Сто и получите. За совет, который вы мне дали.
- Я вам дал несколько советов. Один из них: писать завещание. Вы решили ему последовать?
- Вы посоветовали мне обратиться в милицию, - раздраженно перебил Мамаев. - Это я и намерен сделать. Завтра Калмыков будет во всероссийском розыске. Остаток жизни он проведет за решеткой. Наш договор расторгнут, господин Пастухов. А сто долларов я немедленно переведу.
- Не нужно, - поспешно сказал я. - Не нужно переводить стольник. Только ответьте: почему Калмыков будет объявлен в розыск?
- Потому что он государственный преступник! Шестнадцатого декабря восемьдесят четвертого года по приговору военного трибунала он был разжалован, лишен всех наград и заочно приговорен к смертной казни!..
III
Генеральный директор компании "Интертраст" Владимир Петрович Мамаев прервал связь и вызвал секретаршу.
- Запиши: Пастухов. Больше не соединять.
- Правильно, шеф, - одобрила она. - Он наглый.
- Он тебе что - нахамил?
- Нет, но... Не наш человек.
Мамаев усмехнулся. Эта дурында бабским чутьем уловила суть. Не наш человек. Чужой. Из жизни, где действуют какие-то свои законы. Он не вписывался в привычную для Мамаева схему жизнеустройства. Не пахан. Не козырный фраер. Не мужик. Не шестерка. Наемник? Но ни один наемник не откажется от таких бабок, какие он предложил за свою охрану. По пятьдесят штук "зеленых" каждому наличными и вперед. И был готов предложить больше. А если не наемник - кто?
А это таинственное Управление по планированию специальных мероприятий? А программа "Помоги другу"? До Мамаева доходили смутные слухи о торговле человеческими органами. Что-то темное, грязное. К черту, к черту. От этого лучше держаться подальше.
Мамаев инстинктивно не доверял людям, которых не понимает. Поэтому был доволен, что обстоятельства сложились так, что он может послать Пастухова и его команду. Что и сделал не без мстительного удовольствия, как бы беря реванш за унизивший его разговор в поселке на Осетре, когда ему пришлось врать, юлить и подстраиваться под собеседника.
Секретарша стояла струночкой, сверкала коленками, ждала разрешения уйти.
- Тюрин приехал? - спросил Мамаев.
- Только что.
- Пусть заходит. И еще. Чай? Кофе? - обратился он к посетителю, робко сидевшему на краешке кресла перед письменным столом и словно бы придавленному солидностью кабинета с обшитыми мореным дубом стенами и мебелью вишневого дерева от Грассини.
- Лучше чаю, - скромно ответил тот. - И бутербродик. Если можно. А то я не ел с утра. Боялся вас упустить.
- Организуй, - распорядился Мамаев. - Накрой там, - кивнул он в сторону комнаты отдыха. - Зови Тюрина.
Секретарша вышла. Появился Тюрин, благоухая лосьоном "Фа мэн", новая мужская линия, и уставился на посетителя своими сонными глазами с таким видом, с каким высокородный английский джентльмен смотрел бы на неизвестно откуда появившуюся на ковре его гостиной большую кучу говна. При этом изумляло его не то, что говно откуда-то появилось, а какого же размера должна быть жопа.
Посетителю было лет семьдесят. Маленькое сморщенное лицо сразу от кустистых седых бровей переходило в желтую яйцеобразную лысинку, окаймленную длинными сальными волосами. Черный пиджак с загибающимися лацканами был осыпан перхотью. Из-под коротких брюк высовывались цыплячьи ноги со спавшими на стоптанные туфли неопреденного цвета носками. Если бы не повязанный большим узлом галстук и не черная кожаная папка на коленях, его можно было принять за бомжа, промышляющего сбором пустых бутылок.
- Познакомься, Тюрин, - предложил Мамаев. - Это Иван Иванович Иванов.
- Иван Иванович Иванов? - озадаченно переспросил Тюрин.
- Это мой псевдоним, - с застенчивой улыбкой объяснил посетитель. - Мне пока не хотелось бы его раскрывать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39