Я пошел к Рою, а остальные решили дождаться возвращения привратника.
Ночь была пасмурной, моросил мелкий ледяной дождь. Мне вдруг показалось, что во дворике непривычно темно, я огляделся и с грустью увидел черное окно ректорской спальни.
Рой сидел за письменным столом и читал последние листы корректуры.
– Тебе уже, конечно, сказали? – спросил я.
– Сказали, – ответил Рой. – Его-то путь завершен, и наша жалость ему не нужна… да он едва ли и понял, что умирает. А вот его близкие столкнулись сегодня со смертью в полном сознании.
Вскоре к Рою поднялась Джоан, и он ушел с ней в Резиденцию.
Я возвратился в профессорскую; Браун, Винслоу и Деспард все еще ждали ответной записки Гея.
– Это истинное бедствие, – услышал я входя слова Деспарда, – что наш Устав предписывает замещать умершего ректора старшему члену Совета. Поневоле позавидуешь другим колледжам, где учреждена постоянная должность заместителя. – Из ответа Винслоу я заключил, что они уже не в первый раз обсуждают это.
Через некоторое время явился главный привратник; его старый, залоснившийся цилиндр намок и потускнел. Он отдал Деспарду большой конверт с сургучной печатью.
– Профессор еще не спал? – спросил его Браун.
– Что вы, сэр!
Мне показалось, что бесстрастно почтительное лицо привратника озарилось мимолетной усмешкой, но я не был в этом уверен.
Деспард-Смит, мрачно нахмурившись, прочитал письмо Гея.
– Ну вот, это подтверждает мою мысль, – сказал он, протянув нам письмо. Оно было написано твердым, изящным почерком девятнадцатого века:
«Дорогой Деспард,
Ваше известие нимало не удивило меня, однако я искренне скорблю о Ройсе и его домочадцах. Он – пятый ректор, ушедший от нас в иной мир с той поры, как меня провели в члены Совета.
Я готов выполнить все обязанности, возложенные на меня предписаниями нашего Устава, и манкировать ими не собираюсь. Что же касается до экземпляров Устава и «Положения о выборах», доставленных мне вместе с Вашим письмом, то вы совершенно напрасно обеспокоили себя: в продолжение последних недель я неоднократно освежал в памяти необходимые в настоящем случае параграфы этих документов и теперь решительно убежден, что сумею выполнить свой долг.
Я позволю себе не согласиться с Вашим мнением относительно формальности имеющего быть собрания. Я уверен, что, придав нашей встрече чисто формальный оттенок, мы не сумеем выразить должного уважения к памяти покойного ректора. Вместе с тем я считаю, что собранно не следует чересчур затягивать, и предлагаю начать его завтра в четыре часа сорок пять минут пополудни. Мни всегда представлялось, что четыре часа тридцать минут – время слишком раннее. Чай я предложу подать к четырем часам пополудни, как обычно.
Всегда Ваш – М.Г.Л.Ген»
– Итак, старик заявил свои права, и нам не остается ничего иного, как подчиниться требованию Устава, – сказал Браун.
На следующий день все, кроме Гея, пришли в профессорскую с опозданием. За чаем ели мало и разговаривали вполголоса – однако не от горя, а из соображений внешней благопристойности. Накануне многим действительно было очень горько, но горестные сожаления о знакомых глохнут довольно быстро: эгоизм здоровых людей вытесняет их из наших сердец столь поспешно, что людям неловко признаваться в этом друг другу, и печальные лица, в добавление к траурным нарядам, помогают им сохранить декорум. Сегодня в профессорской не было только Пилброу; но лишь трое из нас по-настоящему страдали: Кристл, такой резкий и грубый, что все его сторонились, Джего, выглядевший вконец измученным, да Рой Калверт – он всю ночь провел в Резиденции, и его ввалившиеся глаза были обведены черно-синими кругами.
Впрочем, Джего-то истомило тревожное ожидание, а не печаль, так что искренне горевали о Ройсе только двое – Кристл и Калверт; они даже не замечали всеобщей возбужденности.
В половине пятого многие уже сидели на своих привычных местах за столом для совещаний; однако Гей неторопливо попивал чай и по обыкновению громко разглагольствовал – слушай, кто хочет. Наконец часы пробили три четверти пятого, и он сказал:
– Так-так. На четыре сорок пять я назначил собрание. Пора начинать. Да, время подошло, джентльмены.
Он сел на председательское место и оглядел собравшихся. Приглушенный шум голосов постепенно стих. Гей с трудом поднялся на ноги и для устойчивости оперся руками о столешницу.
– Сидите, джентльмены, – проговорил он. – Я встал, ибо известие, послужившее причиной сегодняшнему собранию, приличнее сообщить стоя. – Он выглядел элегантным и внушительным; его бородка была аккуратно подстрижена и причесана; он как бы даже помолодел. – Да, я должен сообщить вам грустную новость. Чрезвычайно грустную. Вчера вечером скончался наш ректор. Я назначил собрание на сегодня, повинуясь требованиям Устава. А сейчас мне хочется сказать несколько слов в память о нашем покойном руководителе. – Гей говорил больше получаса. Его звонкий голос звучал ясно и отчетливо – довольно длинная речь, видимо, нисколько его не утомила. И он почти не сбивался. Только раз или два память подвела его, и он приписал Ройсу черты характера и поступки прежних ректоров. Сегодня Гей был в хорошей форме; он умел, а главное, любил говорить на публику, и ему удалось припомнить совсем недавние, близкие нам события из жизни Ройса. Одно было нехорошо – он откровенно наслаждался собственной речью.
– Но потом его сразила болезнь, – закончил Гей, – и в ней, как выражаются сказители моих саг, таилась его гибель. Да-да, именно гибель. Он встретил ее так же мужественно, как герои моих саг. У него, правда, было утешение, которого не было у них. Он скончался в истинно христианской вере, а жил столь праведно, что ему не приходилось страшиться божьего суда.
Гей сел в кресло и, прерывая начавшиеся разговоры, постучал кулаком по столу.
– А теперь, джентльмены, – начальственно объявил он, – перейдем к делу. Мы не можем чересчур долго предаваться грустным мыслям. Мы должны думать о будущем. О будущем! – вот о чем нам следует думать. Устав предписывает мне организовать выборы нового ректора. Я сейчас прочту вам соответствующие параграфы.
Он начал читать Устав, причем не «Положение о выборах» – к нему он обратился позже, – а те параграфы, где говорилось о правах, обязанностях, денежном обеспечении и жилище ректора. Он читал отчетливо и неспешно, а поэтому довольно долго. Наконец дошла очередь и до «Положения о выборах». Гей принялся читать совсем медленно – словно бы декламируя: «Собрав в надлежащее время членов Совета, старший из них обязан объявить, что должность ректора освободилась».
Тут Гей прервал чтение и посмотрел на нас.
– Я объявляю вам, джентльмены, – торжественно сказал он, – что должность ректора освободилась.
Потом стал читать дальше:
– …А также проследить за тем, чтобы официально заверенное им объявление об этом факте было вывешено на всеобщее обозрение при входе в храм колледжа…
– Вы слышали, джентльмены? Проследить! – воскликнул Гей. – А я не только прослежу – я прикреплю его к дверям храма собственноручно. Да-да, собственноручно! И видимо, мне его надо написать?
– Оно уже заготовлено, – сказал Винслоу, передавая Гею листок. – Я попросил отпечатать его сегодня утром в конторе казначейства.
– Так-так. Примите мои поздравления, Винслоу. Но прежде всего мне его надо прочитать. Ибо именно на меня ляжет вся ответственность за малейший промах. «Вследствие кончины мистера Вернона Ройса должность ректора в колледже освободилась. Выборы нового ректора, согласно параграфам D-F нашего Устава, состоятся в храме колледжа двадцатого декабря тысяча девятьсот тридцать седьмого года, в десять часов утра».
– Что ж, все как будто верно, – заметил Гей; ему словно бы не хотелось отдавать Винслоу объявление. – Двадцатого декабря? – спросил он. – Надеюсь, вы правильно определили дату выборов?
– Должность освободилась во время учебного триместра, – с оттенком нетерпения ответил Винслоу. – До двадцатого декабря осталось ровно пятнадцать дней.
– Так-так. Действительно, – сказал Гей. – Все как будто верно. Вы поняли, джентльмены? Теперь, видимо, мне надо подписать этот документ?
– Это не обязательно, – проговорил Деспард. – В Уставе не указывается, что объявление должно быть подписано.
– Нет-нет, я уверен, что мне надлежит подписать этот документ, – сказал Гей. – Тогда всем станет ясно, что мы ничего не упустили. Я обязательно должен подписать этот документ.
Гей поставил под объявлением свою размашистую, но четкую подпись. Потом с удовлетворением сказал:
– Так-так. Превосходное объявление. Теперь мне надо прикрепить его к дверям храма. – Кристл и Рой Калверт помогли ему надеть пальто; услышав, как часы пробили шесть раз, он негромко хихикнул и проговорил:
– Наш друг Деспард написал мне во вчерашней записке, что собрание будет чисто формальным, – представляете себе, джентльмены? А оно продолжалось больше часа. Неплохо для чисто формального собрания – вы согласны со мной, старина? Больше часа! Как вам это нравится, Винслоу? Как вам это нравится, Джего?
Лил дождь, и мы надели пальто, чтобы проводить старика до церкви. Рой натянул на него мантию, а когда мы спустились во дворик, Кристл прикрыл его от дождя своим зонтом. Мы медленно двинулись к церкви. Дождь лил как из ведра; декабрьский вечер был холодным и темным.
Подойдя к церкви, мы обнаружили, что ни у кого из нас нет кнопок. Кристл чертыхнулся и, пока Льюк бегал за кнопками, попытался убедить Гея, что ему вредно долго оставаться на открытом воздухе в такую холодную погоду.
– Вы заблуждаетесь, старина! – воскликнул Гей. – Вы заблуждаетесь, уверяю вас. Не так уж я плох! – Через несколько минут вернулся запыхавшийся Льюк, и Гей прикрепил объявление восемью кнопками – сначала четырьмя, по углам, а потом еще четырьмя, по краям листка между угловыми.
После этого он отступил от двери, полюбовался на дело рук своих и сказал:
– Так-так, Превосходно. И все совершенно ясно. Любой человек с первого взгляда поймет, что в колледже освободилась должность ректора.
Часть третья
ОБЪЯВЛЕНИЕ О ВАКАНСИИ
30. Джего вспоминает юность
В ожидании похорон, назначенных на восьмое декабря, колледж уныло, но примирение затих. Учебный триместр кончался седьмого; студенты, отправляясь к Джего или Брауну за разрешением на отъезд, разговаривали друг с другом нарочито негромко, а звонкоголосым абитуриентам, приехавшим сдавать экзамены для получения стипендии, наши привратники весьма сурово объясняли, что шуметь в колледже сейчас нельзя. Ни пятого, ни шестого декабря про выборы никто из нас не заговаривал. Кристл хлопотал о похоронном венке – кроме индивидуальных венков от каждою члена Совета, на гроб ректора обыкновенно возлагался венок от всего колледжа; Деспард-Смит постоянно толковал о похоронном обряде; вина после обеда мы в эти два дня не заказывали. Рой с нами не обедал: он и ел и ночевал в Резиденции – его попросила об этом леди Мюриэл.
Седьмого декабря я решил уйти вечером из колледжа и отправился на прогулку. Вечер был теплый и пасмурный; в витринах магазинов зажигались огни; порывистый ветер, завывая в узких улицах, словно они стали органными трубами, нес над тротуарами мелкую холодную морось, и прохожие закрывались от нее наклоненными против ветра зонтами.
Я вышел к полям Гранчестера и побрел по берегу реки. Вечерняя тьма сгущалась; людей вокруг видно не было; на черной воде светлым пятном выделялся одинокий лебедь. Мне стало тоскливо, и я поспешил вернуться в город; поднявшись по склону холма к Гороховой улице, я остановился возле уже закрытого магазинчика; над головой у меня ветер яростно трепал языки газовых фонарей.
– Господи, вот неожиданность!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54