Он бросил на меня дикий, заговорщицкий взгляд, считая, по всей видимости, что я подстроил все это посредством какого-то невиданного жульничества, а затем покидал в свою сеть с дюжину пачек, повернулся и стал как ни в чем не бывало проталкиваться через толпу.
Все еще в нерешительности, люди плотно обступили стол. Хозяин конторы по прокату телевизоров взял долларовую пачку и кинул ее молоденькой девушке, как конфету ребенку. Затем он роскошным жестом достал из кармана свой бумажник и высыпал все его содержимое на стол.
Со всех сторон люди начали отдавать друг другу деньги, кидать монеты и чековые книжки, кредитные карточки и лотерейные билеты на зеленое сукно – счастливые игроки, ставящие все, что у них есть, на верный шанс своей новой жизни. Молодая цыганка с чумазым младенцем на руках достала из сумочки свою единственную фунтовую купюру и робко вложила ее мне в ладонь, как тайную записку незнакомому возлюбленному. Очарованный этой девушкой и желая дать что-нибудь взамен, я потер купюру липкими от спермы пальцами, а за тем отдал младенцу. Тот деловито ее развернул, и тут же в дюйме от его носа двумя алыми комками огня заплясали вырвавшиеся на волю колибри.
– Блейк… тут миллион лир.
– Возьми все это, Блейк, здесь больше тысячи долларов. Хватит, чтобы начать твою летную школу.
Все совали мне деньги и кредитные карточки и восхищенно хлопали, когда я отдаривал их птицами и цветами, воробьями и малиновками, розами и жимолостью. Радуясь возможности их повеселить, я простер руки над столом, притрагиваясь к бумажникам и чековым книжкам, а затем театрально поклонился и отступил на шаг. Из мешанины монет и банкнот возник роскошный, с пышным хвостом, павлин.
В молле владельцы магазинов и продавцы сбивались с ног, таская на улицу и раздавая прохожим свои товары. Снова и снова я видел Старка, который с ликующим хохотом таскал тяжко нагруженную супермаркетовую тележку от одного магазина к другому. Крикнув на помощь детей, он затолкал в заднюю дверцу катафалка два телевизора и морозильник, разбрасывая попутно горсти банкнот из своей сетки.
Мне нравилось видеть его таким счастливым и удовлетворенным. Для полноты картины нужен был хотя бы один человек, искренне радующийся этим материальным объектам, усматривающий в них некую ценность. В полном согласии с этим моим мнением следовавшая за Старком толпа искренне радовалась, когда он загружал катафалк видеомагнитофонами и стереопроигрывателями. Чуть насмешливо, но дружелюбно люди отдавали ему свои деньги, какой-то мужчина снял с руки золотые часы и вложил их Старку в ладонь, женщина надела ему на шею свое жемчужное ожерелье.
Весь Шеппертон радостно обменивался дарами. Вдоль тихих когда-то улочек, превратившихся теперь в тропические джунгли, люди расставляли столы и табуретки, размещали на них посудомоечные машины и бутылки скотча, серебряные чайные приборы и кинокамеры, как на какой-то грандиозной благотворительной ярмарке. Некоторые семьи вытаскивали на улицу абсолютно весь свой домашний скарб. Они стояли среди спальных гарнитуров, кухонных принадлежностей и свернутых в рулоны ковров, как счастливые эмигранты, готовые покинуть этот крошечный городок и вернуться к простой, первобытной жизни в неудержимо надвигающихся джунглях. Хохочущие домашние хозяйки раздавали свои последние запасы пищи, совали в окна проезжающих машин и автобусов буханки хлеба и банки соуса, замороженные отбивные и свиные окорока.
Пораженные этой неслыханной щедростью последние гости Шеппертона удалялись через быстро сужавшиеся просветы в бамбуковых палисадах Уолтонского моста и ведущего к аэропорту шоссе. Нагруженные трофеями, они с удивлением оглядывались на Шеппертон – налетчики, покидающие город, сам себя разоривший. Даже невозмутимые водители двух полицейских машин, заехавшие случаем на главную улицу, не упустили возможности попользоваться дарами: задние сиденья их цветочными лепестками усеянных экипажей ломились от столового серебра, шкатулок с драгоценностями и кассовых ящиков с деньгами – явленная мечта любого квартирного взломщика, естественное завершение таинственного празднества дарения даров.
Гордый за этих людей, я знал, что хочу остаться с ними навсегда.
Глава 25
Подвенечное платье
Я был готов к новому полету.
Уже перевалило за полдень. Воздух был недвижен, однако куда бы я ни повернулся, мне в лицо дул ветер. Мою кожу овевал тайный воздух, каждая клетка моего тела словно стояла в нетерпении на старте взлетной полосы. Солнце укрылось за моим нагим телом, ослепленное тропической растительностью, вторгшейся в этот скромный пригород. Толпа понемногу успокаивалась. Матери с младенцами устраивались на вытащенных из магазинов телевизорах, дети расселись на ветках баньяна, пожилые пары отдыхали на задних сиденьях брошенных автомобилей. Антракт, так это ощущалось. Когда я, сопровождаемый группой детей, пересекал улицу, направляясь к многоэтажному гаражу, вокруг не было ни одного двигающегося взрослого.
И никто из них не сознавал, что я наг.
И все они, я это знал, ждали от меня новых, нежданных свершений. Пользуясь их выражением, они ждали, чтобы я снова «приснил» их. Я шел мимо расслабленно отдыхающих семей, которым до моего пришествия и в голову не могло прийти что-либо более экстравагантное, чем сниматься голышом на кинокамеру в уединении собственных садиков. Я был горд, что они готовы доверить мне все внезапно расцветшие возможности своих жизней. Раздав подчистую содержимое своих холодильников и кладовок, они скоро почувствуют голод, голод, отнюдь неутолимый плодами манговых и хлебных деревьев, висящими на каждом шагу среди буйной листвы. Что-то говорило мне, что, когда приспеет время, они насытятся от моей плоти – так же как и я в свою очередь насыщусь ими, их плотью.
Окруженный детьми, я поднялся на крышу гаража и подошел к невысокому бетонному парапету. Вдали, за парком, меч-рыба снова выпрыгнула из воды, стараясь привлечь мое внимание, – знак, что мне пора начать мой сон. На мне, стоявшем там бок о бок с солнцем, словно сошлись все силы благожелательной природы. Бамбуковые заросли у Уолтонского моста, вдоль дорог в Лондон и к аэропорту стали еще гуще – крепкие палисады, вынуждавшие остановиться весь подъезжающий транспорт. Пассажиры выходили из автомобилей, опасаясь приближаться к остроигольчатым кактусам. Я знал, что времени осталось совсем мало. В ближайшие часы Старк созвонится с телевизионщиками, и в Шеппертон повалят съемочные группы – боевой авангард армии ботаников и социологов, психиатров и психов.
Кто-то вложил мне в руку легкий, гладкий предмет. Маленький мальчик, сопровождавший меня еще от военного мемориала, смотрел на меня снизу, прищурив глаза от яркого света и побуждающе улыбаясь.
– Ты хочешь, чтобы она полетела?
По его утвердительному кивку я поднял пластиковую авиамодель и запустил ее в воздух. Маленький самолетик проскочил между телефонными проводами, клюнул носом, но не долетел до земли, а превратился в стремительную ласточку, которая метнулась вверх, пролетела над крышей почты и пропала из глаз.
Дети радостно завопили и стали наперебой совать мне свои произведения, миниатюрные копии истребителей и бомбардировщиков прошлой войны. Я швырял самолетики через улицу как попало, а они взмывали в воздух и уносились прочь стрижами и ласточками, трясогузками и зимородками.
А затем я увидел Джейми, он стоял чуть поодаль, отдельно от восторженно беснующихся сверстников, нерешительно пряча за спиной некое подобие самолета. Дэвид дергал его за рукав, явно убеждая уйти; спрятанные под тяжелым лбом глаза горели озабоченностью, что грубое изделие спасти-ка вряд ли достойно преображения в птицу.
А может быть, эти ущербные дети одни из всех видят мою наготу?
– Джейми, дай его мне. Я заставлю летать все что угодно, разве ты мне не веришь?
Уж не принес ли он мне еще одну мертвую птицу? Нет, хуже того. Джейми извлек из-за спины маленький обломок «Сессны», усеянную заклепками часть обшивки крыла из их сегодняшнего улова.
– Джейми!
В ярости, что этот калека разыгрывает со мной такие жуткие игры, я попытался отвесить мальчишке затрещину, однако он мгновенно развернулся на своей железной ноге и улизнул.
Снизу, с улицы, донесся предупреждающий крик, обсевшие баньяновое дерево дети захихикали.
– Гляди вниз, Блейк! – проорал чей-то голос – Твоя первая ученица.
По осевой линии засыпанной цветами улицы шествовала Мириам Сент-Клауд в гротескном, но великолепном подвенечном платье. Сколотое из десятков метров белого тюля, оно напоминало костюм из какой-то голливудской феерии тридцатых годов. Маленькая Рейчел несла конец длинного, с плоеной каймой, шлейфа, напоминавшего пышный хвост огромной птицы. Слепые глаза девочки были плотно закрыты; казалось, что она тоже мечтает о полете. С плечей Мириам свисали два больших складчатых полотнища – белоснежные крылья, ждущие своего часа.
Мириам остановилась перед гаражом – белая птица, рвущаяся в небо. Сперва мне показалось, что она пребывает в чем-то вроде религиозного транса, в глубоком беспамятстве, разрушить которое мне будет не под силу. Она смотрела на лианы, опутавшие супермаркет и магазин бытовой техники, на птиц на крыше автозаправки, на робкую лань, следившую за ней из-за сплошь покрытых цветами насосов, словно не в силах понять, какая часть этого великолепия – ее жених.
– Доктор Мириам, он на крыше!
– Над вами, доктор, посмотрите вверх!
Люди указывали ей на меня, стоявшего на краю крыши на фоне неба, и когда Мириам вскинула лицо, я увидел, что она совсем не в забытьи, а, наоборот, самым здравым и разумным образом старается не проявлять излишнего восхищения всей роскошной мишурой – висячими садами из орхидей и бугенвиллей. Я был благодарен, что Мириам радуется моей власти над воздухом, птицами и растениями, хотя все еще подозревает во мне некоего узурпатора, нарушающего привычный порядок природы.
И в то же время она знала, что сможет наконец осуществить свой тайный замысел, свою давнюю, детскую мечту о воздушной свадьбе. Придерживая одной рукой подол подвенечного платья, она шла под десятками напряженно наблюдающих глаз, нисколько не заботясь, что подумают пациенты о такой странной причуде своего доктора.
Но даже тогда, в те секунды, когда Мириам спокойно шла к воротам гаража, я знал, что она бросает мне вызов, что она все еще считает мои силы ограниченными, бесконечно меньшими сил ее верховного божества. Не затем ли она и пришла сюда, чтобы проверить меня, посмотреть, действительно ли я смогу научить ее полету?
Пока она поднималась по лестнице, на улице стояла полная тишина. Все жители Шеппертона пришли к гаражу и столпились внизу, под тропическими навесами перекинувшихся через улицу лиан. Даже Старк решил сделать перерыв в своем ликующем ограблении города. Он сидел на крыше поставленного у почты катафалка, в окружении всевозможной домашней техники и разноцветных, как осенние листья, банкнот. Он махнул мне рукой и понимающе подмигнул, ничуть не сомневаясь, что все, что бы я ни решил сейчас сделать, непременно удастся, несказанно изумит и его и остальных свидетелей. Мне нравилось его безграничное простодушие.
В дальнем конце улицы, у военного мемориала, отец Уингейт обмахивал лицо соломенной шляпой. Он и миссис Сент-Клауд пришли через парк в компании шофера и экономки, а заодно прикатили с собой трех пациентов гериатрического отделения на инвалидных креслах. Я видел, что Уингейт старается убедить миссис Сент-Клауд, что мне ровно ничего не угрожает: провинциальные родители, не знающие, плакать им или радоваться, глядя на необыкновенные успехи своего сына, но все равно безгранично им гордые.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32