Но как? Может, он и в самом деле принадлежал к столь любимым Господом нищим духом?)
Благодаря одному из тех случаев, которые так часто смеются над дьявольскими планами – я употребляю здесь слово «дьявольский» в его прямом значении, – Лонге и Джонс участвовали в программе научного обмена. Поскольку мне доводилось исповедовать Лонге, мне стало известно, что это человек крайне испорченный, склонный к взяточничеству. Мы предложили ему денег, с тем чтобы он прикрывал сомнительные случаи. Так сформировалось наше сообщество. Прекрасное сообщество.
«Сообщество. Прекрасное сообщество». Сент-Мари против Джека-потрошителя, матч премьер-лиги. Партия играется отрубленными головами, в качестве приза победителю достается кубок густой крови. Дагу казалось, что от листков исходит запах помойного ведра. Он наклонился к большому букету желтых ромашек, который принесла Луиза, глубоко вдохнул их запах, словно желая очистить ноздри, и с отвращением откинулся на подушки. Это воняли цветы. В вазе забыли поменять воду, и она зацвела, испуская миазмы гнилого болота. Знаменитый нюх Дага Леруа… В отчаянии он вновь принялся за чтение.
В течение почти двух лет мы, как вы совершенно справедливо заметили, осуществили десяток подобного рода вторжений, стремительных и незаметных постороннему глазу. Но как-то Лестер пропустил оставшееся на платье Дженифер пятнышко крови, и доктор Андревон раскрыл тайну. Прекрасный врач Андревон, весьма компетентный. Тут Даррас начал копаться, кое-что сопоставлять, и я счел за лучшее положить конец нашей деятельности.
Подобно тому как ученый не в силах отказаться от своих опытов, Лестер не способен контролировать свои влечения и, следовательно, не мог положить им конец. А значит, он отыскал другие пути их удовлетворения благодаря разветвленной сети педофилии, существование которой, – о триумф демагогического лицемерия! – похоже, сегодня начинают признавать. Го тоже, судя по всему, особо не дергался. Возможно, парочка изнасилований то там, то здесь, виновный так никогда и не был найден… Лонге с головой ушел в свою профессиональную деятельность, пытаясь забыть, кому и чему он оказывал содействие. А я вновь погрузился в свою работу. Я чувствовал себя опустошенным, иссохшим, пресыщенным. В течение долгих лет я довольствовался тем, что смотрел фильмы с мутным, расплывчатым изображением, копии которых, продаваемые подпольно, приносили нам весьма ощутимый доход. Я и в самом деле забыл упомянуть, что Го снимал извращения Лестера, отчасти для нашего внутреннего использования, отчасти для коммерческих целей. Мы довольно быстро поняли, что для подобного рода продукции открывается большой рынок.
Это вас шокирует? Я не понимаю, почему удовлетворение агрессивных наклонностей – всего лишь самоцель. Разве нельзя увидеть в этом еще и некий меркантильный интерес? Bead possidentes как сказал князь Бисмарк. Благодаря барышам, которые принесла нам эта торговля, Го сделал накопления, Лестер мог себе позволить совершать преступления за границей, а я направил свою долю на благотворительность. Да-да, сотни маленьких сирот были накормлены, одеты и пристроены на деньги, которые нам принесла смерть нескольких несчастных.
Как гнусно и цинично! Захотелось посадить на кол эту старую обезьяну и любоваться, как она корчится и подыхает, согласно своим собственным теориям. Даг поймал себя на том, что кулаки его сильно сжались, и постарался расслабиться. Как только мог он испытывать симпатию к этому человеку? Причем симпатию мгновенную, инстинктивную, будто встретил старого доброго друга. Как мог он не почувствовать развращенность и порочность существа, столь долгое время находившегося с ним рядом? А как он мог не понять двойственность Лестера? Как случилось, что эти два человека, к которым он испытывал искренние дружеские чувства, оказались психопатами? Может, в нем самом живет отголосок их безумия?
Известно ли вам, дорогой Дагобер, что каждому из нас суждено прожить некий цикл, который непременно завершается тем или иным образом, как только опустеет резервуар песочных часов? В этот самый момент нашей с вами истории ее главные действующие лица еще живы. Однако ставки уже сделаны. Буквально через несколько часов нам предстоит узнать, прав ли был Гораций, утверждая, что « pede poena claudo..»: наказание следует за преступлением, хромая, и, если оно и запаздывает, все равно наступает. Но я все отвлекаюсь и отвлекаюсь, а время идет.
Так прошло двадцать лет. Двадцать лет – это так долго, когда подыхаешь со скуки. Но однажды Лестер позвонил мне: вам только что поручили расследование, которое непосредственно наводило вас на след Лоран Дюма. Лестеру было известно, что вы блестящий сыщик, и он предпочел, чтобы я за вами присматривал. Вы и в самом деле стали продвигаться очень быстро. Хуарес едва успела опередить вас у мамаши Мартинес и заняться этим славным Родригесом, а вы уже тут как тут со своим неуемным энтузиазмом и безудержной энергией. Кстати, должен поздравить вас: интуиция у вас просто феноменальная. Случается, что простодушие и наивность оказываются действеннее высокоорганизованного мышления.
Нет, он определенно считает его слабоумным!
Что касается вас, то предполагалось, что Анита вмешается лишь в случае крайней необходимости. Ваше решение нанести визит Го подвигнуло ее к действию. Я не стану останавливаться на этом забавном эпизоде. Мир праху этого нелепого создания!
Далее… а далее я должен признать, что мы вынуждены были заняться самыми неотложными делами. С годами Лестер сделался ленив. Он стал слишком самоуверен. В глубине души он был счастлив, что может вот так потешаться над вами. Вот почему он позволил вам зайти так далеко. Ему нравится играть с огнем. Я и сам не сумел избежать кое-каких неосмотрительных шагов. Помню наш разговор о том, что, возможно, Лоран и ее таинственный любовник могли сфотографироваться. Я смутно надеялся, что, отыскав отца Шарлотты, вы наконец утолите свою жажду расследований. Если бы я только мог предположить, что этим человеком окажетесь вы сами! Лестер счел это невероятно забавным. А вот у меня возникло тревожное ощущение, что петля затягивается.
После множества ошибок и тайных обсуждений того, какие шаги надлежит предпринять, Лестер связался с этой мокрицей Вуртом, чтобы с его помощью нанести вам последний удар. Говоря откровенно, у меня есть ощущение, что сработали мы грубо.
Добавить мне особенно нечего. Уже поздно. Приходили полицейские, расспрашивали меня о вас, и я им сказал, что вы всегда казались мне странным…
Сегодня воскресенье. День Господа.
Этим вечером Лестер отрезал Луизе палец. Он полагает, что это лучший способ, чтобы заставить вас сдаться полиции. Я же, со своей стороны, думаю, что с годами он стал вас ненавидеть: ненавидеть ваше жизнелюбие и вашу простодушную веселость; нет, я совсем не хочу вас оскорбить, я тоже вам завидую.
Сейчас вечер, я сижу в этой жалкой каморке, где живу уже давно, и смотрю на палец. Сочащийся кровью, отрезанный у основания кусочек плоти несет явные следы медицинской пилы. Недавно прошла гроза. Вы в бегах. Интересно, вернетесь вы или нет? Удастся ли нам заманить вас на заброшенную ферму, убить вместе с Луизой и взвалить на вас ответственность за все эти преступления?
Какая неразбериха! Я и сам не понимаю, действительно ли хочу вас убить.
Но я, как всегда, сделаю то, что нужно, потому что это должно быть сделано.
Странно думать, что мне неизвестно, как завершится эта ночь. Ведь если вы читаете мое письмо, это означает, что я уже мертв. Примите мои поздравления, дорогой король Дагобер, вам удалось-таки надеть свои штаны на правильную сторону.
А еще мне странно не знать судьбу Лестера. Он тоже мертв? Или ему удалось бежать? Неужели ему суждено закончить свои дни в одной из этих камер, предназначенных для особо опасных психов, откуда им никогда не выйти на свободу? Бедняга Лестер. Мой прекрасный и гнусный Лестер. Если бы только ад был похож на него…
Вот вы и кончаете читать эти строки. Вы оглядываетесь вокруг. А я уже больше ничего не вижу. В эту минуту я наверняка валяюсь в ледяном подвале городского морга. Я ни о чем не жалею. Peccavi, peccavi: да, я грешен.
Дагобер, вы добрый человек, молитесь за меня.
Подписи не было. Даг сложил листки. Положил их на ночной столик. И включил телевизор.
На следующий день Даг сообщил Дюбуа, что хотел бы отправиться в морг Гран-Бурга, где были сложены тела главных участников «ночного побоища», как выражалась местная пресса.
– Это вас развлечет, – ответил ему Камиль, энергично протирая стекла очков.
Такси доставило его к белому, без архитектурных излишеств зданию, в котором, согласно табличке на фасаде, располагался Институт судебной медицины.
Ковыляя на костылях за молодым человеком в зеленом балахоне, Даг не без опаски продвигался по бесконечно длинным коридорам, освещенным неоновым светом, и наконец добрался до герметично закрытой бронированной двери.
– Их пока сложили на «ледник», – объяснил молодой человек, – у нас никогда не было столько… клиентов одновременно… Здесь еще та белая женщина, двое мальчишек, парень из клуба, ну и все прочие.
Он толкнул дверь, и Даг вошел вслед за ним в большую комнату без окон, от пола до потолка выложенную белой плиткой. Ни единого звука, кроме жужжания холодильной установки. В комнате не оказалось ничего, кроме длинной мойки и ряда операционных столов, на которых были сложены окоченелые тела. Даг почувствовал озноб. Он подошел ближе, на плиточном полу гулко раздавался стук костылей.
Было холодно, очень холодно, но изо рта лежащих на столах людей не вырывалось ни облачка пара.
Они все собрались здесь: Фрэнсис Го, Луис, Диас, Васко, Фрэнки Вурт, Франсиско, Лестер и отец Леже.
– Для жены Го нашлось место в одном из ящиков, – объяснил молодой человек. – Так правильнее.
Даг закрыл глаза. Правильнее. Не оставлять голый труп женщины рядом с голыми трупами восьмерых мужчин. Он подошел еще ближе, шлеп-шлеп, как будто краб подкрадывается, чтобы поглодать падаль.
Половина тел была неузнаваема: это постарался огонь. И, несмотря на сильнейший запах дезинфекции, в ледяном воздухе нестерпимо воняло горелой плотью.
Даг переходил от стола к столу, рассматривая их одного за другим. Наполовину обгоревший Го: громадина, словно высеченная из каменного угля. Шлеп-шлеп, Луис и Диас, которых не узнала бы и родная мать: вылезшие из орбит белесые глаза, словно у вареной рыбы. Шлеп-шлеп, Васко. Черная шевелюра, которой он так гордился, исчезла, обнажив красный череп с содранной до кости кожей. Человек, называвший его «тестем», теперь превратился в черную, блестящую маску; изо рта, лишенного губ, выпирали крупные желтые зубы. Парень в зеленом балахоне фамильярно похлопал по обугленной руке трупа:
– Этого завтра отправляем на Барбуду. Дубовый гроб, обитый шелком, и все такое. Вдова заказала самый дорогой образец. Надо как следует запаять, чтобы она не попыталась открыть.
Вдова. Шарлотта. Его дочь вдова. Красивый гроб для Васко. Может, она его по-своему любила?
Шлеп-шлеп. Франсиско. Зияющая рана на горле, зашитая грубыми стежками. Посеревшая кожа. Шлеп-шлеп. Лестер, в котором не осталось ничего величественного. Смерть словно всосала часть его плоти, и он казался гораздо худее, чем при жизни. Знаменитые усы обвисли, как пакля. Рыжие волосы стали походить на клоунский парик. Белая кожа приобрела восковой оттенок. С этими следами, оставленными пулями на груди и горле, он был похож на труп, специально загримированный для фильма ужасов. «Лестер, Лестер, зачем ты меня покинул?.. » Дагу стало грустно. Шлеп-шлеп, до стола с отцом Леже.
На какое-то мгновение ему показалось, что священник сейчас встанет и поздоровается с ним своим певучим и насмешливым голосом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
Благодаря одному из тех случаев, которые так часто смеются над дьявольскими планами – я употребляю здесь слово «дьявольский» в его прямом значении, – Лонге и Джонс участвовали в программе научного обмена. Поскольку мне доводилось исповедовать Лонге, мне стало известно, что это человек крайне испорченный, склонный к взяточничеству. Мы предложили ему денег, с тем чтобы он прикрывал сомнительные случаи. Так сформировалось наше сообщество. Прекрасное сообщество.
«Сообщество. Прекрасное сообщество». Сент-Мари против Джека-потрошителя, матч премьер-лиги. Партия играется отрубленными головами, в качестве приза победителю достается кубок густой крови. Дагу казалось, что от листков исходит запах помойного ведра. Он наклонился к большому букету желтых ромашек, который принесла Луиза, глубоко вдохнул их запах, словно желая очистить ноздри, и с отвращением откинулся на подушки. Это воняли цветы. В вазе забыли поменять воду, и она зацвела, испуская миазмы гнилого болота. Знаменитый нюх Дага Леруа… В отчаянии он вновь принялся за чтение.
В течение почти двух лет мы, как вы совершенно справедливо заметили, осуществили десяток подобного рода вторжений, стремительных и незаметных постороннему глазу. Но как-то Лестер пропустил оставшееся на платье Дженифер пятнышко крови, и доктор Андревон раскрыл тайну. Прекрасный врач Андревон, весьма компетентный. Тут Даррас начал копаться, кое-что сопоставлять, и я счел за лучшее положить конец нашей деятельности.
Подобно тому как ученый не в силах отказаться от своих опытов, Лестер не способен контролировать свои влечения и, следовательно, не мог положить им конец. А значит, он отыскал другие пути их удовлетворения благодаря разветвленной сети педофилии, существование которой, – о триумф демагогического лицемерия! – похоже, сегодня начинают признавать. Го тоже, судя по всему, особо не дергался. Возможно, парочка изнасилований то там, то здесь, виновный так никогда и не был найден… Лонге с головой ушел в свою профессиональную деятельность, пытаясь забыть, кому и чему он оказывал содействие. А я вновь погрузился в свою работу. Я чувствовал себя опустошенным, иссохшим, пресыщенным. В течение долгих лет я довольствовался тем, что смотрел фильмы с мутным, расплывчатым изображением, копии которых, продаваемые подпольно, приносили нам весьма ощутимый доход. Я и в самом деле забыл упомянуть, что Го снимал извращения Лестера, отчасти для нашего внутреннего использования, отчасти для коммерческих целей. Мы довольно быстро поняли, что для подобного рода продукции открывается большой рынок.
Это вас шокирует? Я не понимаю, почему удовлетворение агрессивных наклонностей – всего лишь самоцель. Разве нельзя увидеть в этом еще и некий меркантильный интерес? Bead possidentes как сказал князь Бисмарк. Благодаря барышам, которые принесла нам эта торговля, Го сделал накопления, Лестер мог себе позволить совершать преступления за границей, а я направил свою долю на благотворительность. Да-да, сотни маленьких сирот были накормлены, одеты и пристроены на деньги, которые нам принесла смерть нескольких несчастных.
Как гнусно и цинично! Захотелось посадить на кол эту старую обезьяну и любоваться, как она корчится и подыхает, согласно своим собственным теориям. Даг поймал себя на том, что кулаки его сильно сжались, и постарался расслабиться. Как только мог он испытывать симпатию к этому человеку? Причем симпатию мгновенную, инстинктивную, будто встретил старого доброго друга. Как мог он не почувствовать развращенность и порочность существа, столь долгое время находившегося с ним рядом? А как он мог не понять двойственность Лестера? Как случилось, что эти два человека, к которым он испытывал искренние дружеские чувства, оказались психопатами? Может, в нем самом живет отголосок их безумия?
Известно ли вам, дорогой Дагобер, что каждому из нас суждено прожить некий цикл, который непременно завершается тем или иным образом, как только опустеет резервуар песочных часов? В этот самый момент нашей с вами истории ее главные действующие лица еще живы. Однако ставки уже сделаны. Буквально через несколько часов нам предстоит узнать, прав ли был Гораций, утверждая, что « pede poena claudo..»: наказание следует за преступлением, хромая, и, если оно и запаздывает, все равно наступает. Но я все отвлекаюсь и отвлекаюсь, а время идет.
Так прошло двадцать лет. Двадцать лет – это так долго, когда подыхаешь со скуки. Но однажды Лестер позвонил мне: вам только что поручили расследование, которое непосредственно наводило вас на след Лоран Дюма. Лестеру было известно, что вы блестящий сыщик, и он предпочел, чтобы я за вами присматривал. Вы и в самом деле стали продвигаться очень быстро. Хуарес едва успела опередить вас у мамаши Мартинес и заняться этим славным Родригесом, а вы уже тут как тут со своим неуемным энтузиазмом и безудержной энергией. Кстати, должен поздравить вас: интуиция у вас просто феноменальная. Случается, что простодушие и наивность оказываются действеннее высокоорганизованного мышления.
Нет, он определенно считает его слабоумным!
Что касается вас, то предполагалось, что Анита вмешается лишь в случае крайней необходимости. Ваше решение нанести визит Го подвигнуло ее к действию. Я не стану останавливаться на этом забавном эпизоде. Мир праху этого нелепого создания!
Далее… а далее я должен признать, что мы вынуждены были заняться самыми неотложными делами. С годами Лестер сделался ленив. Он стал слишком самоуверен. В глубине души он был счастлив, что может вот так потешаться над вами. Вот почему он позволил вам зайти так далеко. Ему нравится играть с огнем. Я и сам не сумел избежать кое-каких неосмотрительных шагов. Помню наш разговор о том, что, возможно, Лоран и ее таинственный любовник могли сфотографироваться. Я смутно надеялся, что, отыскав отца Шарлотты, вы наконец утолите свою жажду расследований. Если бы я только мог предположить, что этим человеком окажетесь вы сами! Лестер счел это невероятно забавным. А вот у меня возникло тревожное ощущение, что петля затягивается.
После множества ошибок и тайных обсуждений того, какие шаги надлежит предпринять, Лестер связался с этой мокрицей Вуртом, чтобы с его помощью нанести вам последний удар. Говоря откровенно, у меня есть ощущение, что сработали мы грубо.
Добавить мне особенно нечего. Уже поздно. Приходили полицейские, расспрашивали меня о вас, и я им сказал, что вы всегда казались мне странным…
Сегодня воскресенье. День Господа.
Этим вечером Лестер отрезал Луизе палец. Он полагает, что это лучший способ, чтобы заставить вас сдаться полиции. Я же, со своей стороны, думаю, что с годами он стал вас ненавидеть: ненавидеть ваше жизнелюбие и вашу простодушную веселость; нет, я совсем не хочу вас оскорбить, я тоже вам завидую.
Сейчас вечер, я сижу в этой жалкой каморке, где живу уже давно, и смотрю на палец. Сочащийся кровью, отрезанный у основания кусочек плоти несет явные следы медицинской пилы. Недавно прошла гроза. Вы в бегах. Интересно, вернетесь вы или нет? Удастся ли нам заманить вас на заброшенную ферму, убить вместе с Луизой и взвалить на вас ответственность за все эти преступления?
Какая неразбериха! Я и сам не понимаю, действительно ли хочу вас убить.
Но я, как всегда, сделаю то, что нужно, потому что это должно быть сделано.
Странно думать, что мне неизвестно, как завершится эта ночь. Ведь если вы читаете мое письмо, это означает, что я уже мертв. Примите мои поздравления, дорогой король Дагобер, вам удалось-таки надеть свои штаны на правильную сторону.
А еще мне странно не знать судьбу Лестера. Он тоже мертв? Или ему удалось бежать? Неужели ему суждено закончить свои дни в одной из этих камер, предназначенных для особо опасных психов, откуда им никогда не выйти на свободу? Бедняга Лестер. Мой прекрасный и гнусный Лестер. Если бы только ад был похож на него…
Вот вы и кончаете читать эти строки. Вы оглядываетесь вокруг. А я уже больше ничего не вижу. В эту минуту я наверняка валяюсь в ледяном подвале городского морга. Я ни о чем не жалею. Peccavi, peccavi: да, я грешен.
Дагобер, вы добрый человек, молитесь за меня.
Подписи не было. Даг сложил листки. Положил их на ночной столик. И включил телевизор.
На следующий день Даг сообщил Дюбуа, что хотел бы отправиться в морг Гран-Бурга, где были сложены тела главных участников «ночного побоища», как выражалась местная пресса.
– Это вас развлечет, – ответил ему Камиль, энергично протирая стекла очков.
Такси доставило его к белому, без архитектурных излишеств зданию, в котором, согласно табличке на фасаде, располагался Институт судебной медицины.
Ковыляя на костылях за молодым человеком в зеленом балахоне, Даг не без опаски продвигался по бесконечно длинным коридорам, освещенным неоновым светом, и наконец добрался до герметично закрытой бронированной двери.
– Их пока сложили на «ледник», – объяснил молодой человек, – у нас никогда не было столько… клиентов одновременно… Здесь еще та белая женщина, двое мальчишек, парень из клуба, ну и все прочие.
Он толкнул дверь, и Даг вошел вслед за ним в большую комнату без окон, от пола до потолка выложенную белой плиткой. Ни единого звука, кроме жужжания холодильной установки. В комнате не оказалось ничего, кроме длинной мойки и ряда операционных столов, на которых были сложены окоченелые тела. Даг почувствовал озноб. Он подошел ближе, на плиточном полу гулко раздавался стук костылей.
Было холодно, очень холодно, но изо рта лежащих на столах людей не вырывалось ни облачка пара.
Они все собрались здесь: Фрэнсис Го, Луис, Диас, Васко, Фрэнки Вурт, Франсиско, Лестер и отец Леже.
– Для жены Го нашлось место в одном из ящиков, – объяснил молодой человек. – Так правильнее.
Даг закрыл глаза. Правильнее. Не оставлять голый труп женщины рядом с голыми трупами восьмерых мужчин. Он подошел еще ближе, шлеп-шлеп, как будто краб подкрадывается, чтобы поглодать падаль.
Половина тел была неузнаваема: это постарался огонь. И, несмотря на сильнейший запах дезинфекции, в ледяном воздухе нестерпимо воняло горелой плотью.
Даг переходил от стола к столу, рассматривая их одного за другим. Наполовину обгоревший Го: громадина, словно высеченная из каменного угля. Шлеп-шлеп, Луис и Диас, которых не узнала бы и родная мать: вылезшие из орбит белесые глаза, словно у вареной рыбы. Шлеп-шлеп, Васко. Черная шевелюра, которой он так гордился, исчезла, обнажив красный череп с содранной до кости кожей. Человек, называвший его «тестем», теперь превратился в черную, блестящую маску; изо рта, лишенного губ, выпирали крупные желтые зубы. Парень в зеленом балахоне фамильярно похлопал по обугленной руке трупа:
– Этого завтра отправляем на Барбуду. Дубовый гроб, обитый шелком, и все такое. Вдова заказала самый дорогой образец. Надо как следует запаять, чтобы она не попыталась открыть.
Вдова. Шарлотта. Его дочь вдова. Красивый гроб для Васко. Может, она его по-своему любила?
Шлеп-шлеп. Франсиско. Зияющая рана на горле, зашитая грубыми стежками. Посеревшая кожа. Шлеп-шлеп. Лестер, в котором не осталось ничего величественного. Смерть словно всосала часть его плоти, и он казался гораздо худее, чем при жизни. Знаменитые усы обвисли, как пакля. Рыжие волосы стали походить на клоунский парик. Белая кожа приобрела восковой оттенок. С этими следами, оставленными пулями на груди и горле, он был похож на труп, специально загримированный для фильма ужасов. «Лестер, Лестер, зачем ты меня покинул?.. » Дагу стало грустно. Шлеп-шлеп, до стола с отцом Леже.
На какое-то мгновение ему показалось, что священник сейчас встанет и поздоровается с ним своим певучим и насмешливым голосом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47