Об извращенце, способном наслаждаться моим страхом. И почему бы не об извращенце, имеющем самую непосредственную власть над Виржини?
Мне вдруг становится стыдно за свои мысли.
Но…
Кто-то звонит у входной двери.
— Здравствуйте, господин комиссар. Проходите. Мы только что вернулись в свое жилище.
Я улавливаю в голосе Иветты едва заметные нотки неодобрения. Бедняга Иссэр ей и в самом деле несимпатичен. Что же до меня самой, то я очень рада его появлению.
— Здравствуйте, мадемуазель.
Я приподнимаю палец.
— Пойду на кухню, — бросает Иветта, удаляясь.
— Прошу принять мои извинения за то, что не известил вас заранее о своем намерении нанести вам визит, однако обстоятельства дела…
Следует небольшая пауза.
— Вы, разумеется, в курсе последних подробностей расследования.
Я приподнимаю палец.
— И знаете, что в машине Стефана Мигуэна обнаружены следы крови.
Я опять приподнимаю палец.
— Результаты экспертизы, похоже, свидетельствуют о том, что более старые пятна — это кровь Микаэля Массне, а более свежие — Матье Гольбера. Кроме того, служащий стоянки возле торгового центра с полной уверенностью подтвердил, что он видел, как большая белая машина выезжала со стоянки примерно в то самое время, когда было совершено убийство Матье Гольбера. Теперь уже никто не сомневается в том, что убийца — Стефан Мигуэн. Хотя возможен и другой вариант: кто-то воспользовался его машиной, а точнее говоря — машиной, принадлежащей строительной компании, — без его ведома. Впрочем, сделать это мог лишь тот, кто достаточно близко знаком с Мигуэном. Ибо у всех работников строительной компании — безупречное алиби. Поэтому я вынужден задать вам один вопрос: у Софи Мигуэн был любовник?
Я приподнимаю палец.
— Вам известно его имя?
Я опять приподнимаю палец — но на сей раз в полусогнутом виде.
— Хорошо. Сейчас я назову вам несколько имен. А вы приподнимите палец, услышав то, которое вам кажется наиболее подходящим. Жером Леклерк, Жан-Мишель Мондини. Люк Бурдо. Кристиан Маран. Манюэль Кэнсон.
Я приподнимаю палец.
— Ну и ну. Определенно, от вас не ускользает никакая информация. Я ни разу еще не потратил времени зря, нанося вам свои визиты. Да вы просто мисс Марпл наших полулесных дебрей; я почти уже уподобился лисице из известной вам басни, ибо уверен, что рано или поздно пресловутый кусок сыра окажется во рту именно у вас — если уже не оказался! Вся беда в том, что в момент убийства Манюэль Кэнсон был достаточно далеко от этих мест. А именно — в Париже, на стажировке. Так что весь день он провел на совещании в обществе еще двадцати пяти представителей высшего руководства своей компании. Я потратил немало времени, проверяя алиби всех лиц, имеющих хоть какое-то отношение к семейству Фанстанов, алиби Виржини и даже ваше. Ибо уверен, что виновник убийств вращается именно в этом достаточно узком кругу. И единственными людьми, действительно имевшими возможность совершить убийства, являются Жан-Мишель Мондини, Поль Фанстан и Жан Гийом. Вот и вся тройка претендентов, если можно так выразиться. Разумеется, не забывая и о покойном Стефане Мигуэне. Выглядите вы сейчас несколько озадаченной, и я прекрасно вас понимаю. Не слишком-то приятно размышлять о том, что кто-то из близких вам людей психически болен да к тому же еще и опасен. Впрочем, следствие по этому делу будет закрыто в самое ближайшее время. Мы просто вынуждены признать Мигуэна виновным, так как все факты свидетельствуют против него. Однако меня подобный результат отнюдь не удовлетворяет. И я хочу, чтобы вы об этом знали. Ибо искренне убежден в том, что, поступая подобным образом, мы оставляем резвиться на свободе самое настоящее чудовище, действительно совершившее все эти преступления. И мне лично, — продолжает он своим хорошо поставленным голосом, — было бы намного спокойнее, если бы вы уехали куда-нибудь на зиму. Допустим, к вашему дядюшке. Хотя, разумеется, это вам самой решать. Что ж, очень приятно было с вами пообщаться. А теперь мне пора.
Несколько странное, пожалуй, представление о человеческом общении; ну да ладно, вряд ли стоит привередничать.
— До свидания, до скорой встречи. До свидания, мадам, — бросает он в сторону кухни, не получив оттуда, впрочем, никакого ответа.
Слышно лишь, как за инспектором закрывается дверь. Я остаюсь одна; в голове у меня вертятся три только что названных имени. Жан-Ми, Поль, Жан Гийом. Один из них — убийца. И он по-прежнему на свободе. Поль! Все свидетельствует против него!
Если бы я только не была прикована к этому креслу, если бы я по-прежнему была сама собой, то покопалась бы как следует в их прошлом, ибо уверена: разгадка кроется именно там. Не может человек просто так — ни с того ни с сего — стать маньяком-убийцей.
Жан-Мишель Мондини — смех, да и только. Но, между прочим, именно его жена рассказала мне о любовной связи Софи с Манюэлем. А вдруг она солгала? Вдруг на самом деле это был Жан-Ми?
— Вы не забыли о своих упражнениях? — спрашивает Иветта, отвлекая меня от моих размышлений.
Екатерина Великая составила мне целый комплекс упражнений — я должна проделывать их три раза в день по полчаса. Мне следует полностью сконцентрировать мысли на своем теле — постепенно, кусочек за кусочком, — а потом попытаться ощутить его; представить себе пальцы на ногах, ступни, икры, бедра и т. д. и на каждом этапе постараться почувствовать, как кровь бежит по венам; «увидеть» свои мышцы, кожу, мысленно посылая приказ: «Шевелись, двигайся». Ну-ка, попробуем.
11
Жан Гийом с Иветтой пьют кофе и смотрят концерт, который передают по первому каналу. Я слышу, как Жан Гийом то и дело смеется над шуточками какого-то пародиста. У него славный, добрый смех. Вряд ли психопаты-маньяки способны так смеяться. Интересно, они с Иветтой держатся сейчас за руки? Или вообще сидят в обнимку? А может, и вовсе любовью занимаются? Они все что угодно могут вытворять прямо у меня под носом — ведь я их не вижу. Иветта и Жан Гийом, яростно слившиеся в объятиях прямо на столе, посреди грязных тарелок, время от времени искоса поглядывают на некую видимость человеческого существа, покоящуюся совсем рядом в своей инвалидной коляске… Нет — моя Иветта на такое не способна. Она непременно позаботилась бы о том, чтобы сначала отвезти меня в мою комнату, в этом я уверена. Я рассеянно слушаю доносящиеся с экрана телевизора шутки; за пародистом выступает какая-то певичка — поет она на английском, причем страшно пронзительно, испуская звуки не менее противные, чем скрип мела по школьной доске.
— Еще стаканчик? — спрашивает Гийом.
— Нет, спасибо, мне, пожалуй, хватит, — решительно протестует Иветта; она вообще очень мало пьет.
— А вы, Элиза? Хотите глоточек красненького?
Я приподнимаю палец. Еще бы — уж я-то артачиться не намерена.
Чувствую прикосновение стакана к губам, и вино — красное, совершенно восхитительное — проникает в рот, лаская десны, язык, нёбо; после долгих месяцев воздержания от спиртного оно опьяняет, наверное, нисколько не меньше, чем хорошая доза ЛСД. Внезапно раздается звонок у входной двери — очень властный. Гийом вздрагивает от неожиданности — вино потоком устремляется ко мне в рот, я судорожно глотаю, задыхаюсь; вот черт — подавилась-таки; сейчас совсем задохнусь, черти бы меня драли; изо всех сил стараюсь наладить дыхание — уф! Наконец откашливаюсь. И вдыхаю полной грудью.
Звонок раздается снова. Вокруг меня — мертвая тишина. Что это с ними? Почему они не идут открывать дверь? Я опять откашливаюсь — вместе с кашлем из моих бронхов выходит попавшее туда вино. Ну что за дела? В дверь опять звонят. Пошевеливайтесь же, черт побери, этот резкий звук жутко действует мне на нервы.
— Элиза…
Голос Иветты — он звучит так мягко, словно она намеревается сообщить мне о том, что кто-то умер.
— Ваша рука…
При чем тут моя рука?
Моя рука. Оказывается, я поднесла ее к лицу. Я подняла руку. Я подняла-таки эту проклятую левую руку! Вот так вдруг — взяла и подняла, даже сама того не заметив. В дверь по-прежнему отчаянно звонят.
— Иду-иду! — кричит Иветта.
И бегом бросается открывать.
Я смогла поднять руку.
— Попробуйте-ка еще разок, — звучит рядом со мной добрый, вселяющий уверенность голос Гийома.
Я замираю в нерешительности. А вдруг это движение было чисто рефлекторного характера? Нечто вроде мышечного спазма? Ну же, оставь свои страхи, подними ее!
Чувствую, как по запястью пробегает дрожь, изо всех сил стараюсь представить себе самолет на взлетной полосе, и — гоп! — готово; она поднимается; не торопясь, но поднимается — милая моя, хорошая левая рука; поднимается аж сантиметров на десять прежде чем снова закостенеть.
— Попытайтесь пошевелить пальцами, — шепчет Гийом.
Пошевелить пальцами? Я сглатываю слюну. Какието голоса у входа в комнату — я их просто не слышу. Я полностью сконцентрировалась на своей руке. На сухожилиях, нервах, маленьких, хорошеньких фалангах пальцев. Потом — очень резко — командую: «Ну-ка, сожмитесь!» Но они и не думают сжиматься.
— Попробуйте еще!
Я стараюсь успокоиться. Наладить дыхание. Потом опять пытаюсь сжать их. Безрезультатно. Лишь легкая боль в среднем пальце. Ну и ладно, подумаешь; раскисать по этому случаю я вовсе не намерена. Моя рука приподнялась — просто невероятно. А с пальцами разберемся потом.
— Я уверен, что очень скоро у вас и это получится, — шепчет Гийом.
Внезапно до моего сознания доходит, что Иветта с кем-то разговаривает — причем этот кто-то говорит очень громко.
— Мне непременно нужно ее отыскать, понимаете?
Я узнаю голос Поля — встревоженный, полный едва сдерживаемого гнева.
— Но я понятия не имею, где она сейчас, — возмущенно отвечает Иветта.
— Что случилось? — поднимаясь с места, спрашивает Гийом.
— Поль с Элен поссорились, и она ушла неизвестно куда, хлопнув дверью.
— Не беспокойтесь понапрасну, она скоро вернется; такое в любой семье иногда случается, — подходя к ним, уверенно произносит Жан Гийом.
— Мне непременно нужно найти ее: она была так взвинчена, да и вообще последнее время с нервами у нее совсем плохо — боюсь, как бы она…
Внезапно он умолкает на полуслове.
— Даже так? — удивляется Гийом.
— Она явно в депрессии, и я сильно обеспокоен за нее, — произносит Поль.
В голове у меня мелькает жуткая мысль: может, он и ее решил отправить на тот свет? «У моей жены была сильная депрессия… в результате чего она бросилась с моста…» Я поднимаю руку.
— В чем дело, Элиза? Вы хотите нам что-то сказать? — спрашивает Гийом.
— Элизе удалось научиться поднимать уже всю руку, — гордо сообщает Иветта.
— Потрясающе, — машинально произносит Поль, которому явно наплевать на мои достижения.
Затем его внезапно осеняет:
— Лиз, может быть, вам известно, где сейчас Элен?
Судя по тону, он готов схватить меня и трясти, как грушу, добиваясь ответа. Однако благодаря своей слегка ожившей руке я обладаю теперь совершенно гениальной возможностью: сказать «нет», едва заметное, но все же — «нет»: слегка покачивая запястьем справа налево.
— Вот черт… Послушайте, если она вам позвонит, скажите ей, что я очень сожалею о том, что произошло, и жду ее дома. А если вдруг зайдет, предложите ей посидеть у вас и сразу же позвоните мне. Пойду домой — Виржини там совсем одна.
И он уходит — так же стремительно, как и пришел.
— Ну и дела! — в один голос восклицают Жан Гийом с Иветтой.
— Элиза, это же просто чудесно! — почти тут же добавляет Иветта.
— Бедняга Элен, — замечает Гийом.
— Надеюсь, она не наделает каких-нибудь глупостей. Я давно уже заметила, что с ней последнее время не все в порядке. Выглядит ужасно. Под глазами — огромные круги.
— Жить с ним, надо полагать — не сахар. Обычно мужчинам свойственно проявлять солидарность по отношению друг к другу, но в данном случае…
— Зато хотя бы у нас все хорошо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
Мне вдруг становится стыдно за свои мысли.
Но…
Кто-то звонит у входной двери.
— Здравствуйте, господин комиссар. Проходите. Мы только что вернулись в свое жилище.
Я улавливаю в голосе Иветты едва заметные нотки неодобрения. Бедняга Иссэр ей и в самом деле несимпатичен. Что же до меня самой, то я очень рада его появлению.
— Здравствуйте, мадемуазель.
Я приподнимаю палец.
— Пойду на кухню, — бросает Иветта, удаляясь.
— Прошу принять мои извинения за то, что не известил вас заранее о своем намерении нанести вам визит, однако обстоятельства дела…
Следует небольшая пауза.
— Вы, разумеется, в курсе последних подробностей расследования.
Я приподнимаю палец.
— И знаете, что в машине Стефана Мигуэна обнаружены следы крови.
Я опять приподнимаю палец.
— Результаты экспертизы, похоже, свидетельствуют о том, что более старые пятна — это кровь Микаэля Массне, а более свежие — Матье Гольбера. Кроме того, служащий стоянки возле торгового центра с полной уверенностью подтвердил, что он видел, как большая белая машина выезжала со стоянки примерно в то самое время, когда было совершено убийство Матье Гольбера. Теперь уже никто не сомневается в том, что убийца — Стефан Мигуэн. Хотя возможен и другой вариант: кто-то воспользовался его машиной, а точнее говоря — машиной, принадлежащей строительной компании, — без его ведома. Впрочем, сделать это мог лишь тот, кто достаточно близко знаком с Мигуэном. Ибо у всех работников строительной компании — безупречное алиби. Поэтому я вынужден задать вам один вопрос: у Софи Мигуэн был любовник?
Я приподнимаю палец.
— Вам известно его имя?
Я опять приподнимаю палец — но на сей раз в полусогнутом виде.
— Хорошо. Сейчас я назову вам несколько имен. А вы приподнимите палец, услышав то, которое вам кажется наиболее подходящим. Жером Леклерк, Жан-Мишель Мондини. Люк Бурдо. Кристиан Маран. Манюэль Кэнсон.
Я приподнимаю палец.
— Ну и ну. Определенно, от вас не ускользает никакая информация. Я ни разу еще не потратил времени зря, нанося вам свои визиты. Да вы просто мисс Марпл наших полулесных дебрей; я почти уже уподобился лисице из известной вам басни, ибо уверен, что рано или поздно пресловутый кусок сыра окажется во рту именно у вас — если уже не оказался! Вся беда в том, что в момент убийства Манюэль Кэнсон был достаточно далеко от этих мест. А именно — в Париже, на стажировке. Так что весь день он провел на совещании в обществе еще двадцати пяти представителей высшего руководства своей компании. Я потратил немало времени, проверяя алиби всех лиц, имеющих хоть какое-то отношение к семейству Фанстанов, алиби Виржини и даже ваше. Ибо уверен, что виновник убийств вращается именно в этом достаточно узком кругу. И единственными людьми, действительно имевшими возможность совершить убийства, являются Жан-Мишель Мондини, Поль Фанстан и Жан Гийом. Вот и вся тройка претендентов, если можно так выразиться. Разумеется, не забывая и о покойном Стефане Мигуэне. Выглядите вы сейчас несколько озадаченной, и я прекрасно вас понимаю. Не слишком-то приятно размышлять о том, что кто-то из близких вам людей психически болен да к тому же еще и опасен. Впрочем, следствие по этому делу будет закрыто в самое ближайшее время. Мы просто вынуждены признать Мигуэна виновным, так как все факты свидетельствуют против него. Однако меня подобный результат отнюдь не удовлетворяет. И я хочу, чтобы вы об этом знали. Ибо искренне убежден в том, что, поступая подобным образом, мы оставляем резвиться на свободе самое настоящее чудовище, действительно совершившее все эти преступления. И мне лично, — продолжает он своим хорошо поставленным голосом, — было бы намного спокойнее, если бы вы уехали куда-нибудь на зиму. Допустим, к вашему дядюшке. Хотя, разумеется, это вам самой решать. Что ж, очень приятно было с вами пообщаться. А теперь мне пора.
Несколько странное, пожалуй, представление о человеческом общении; ну да ладно, вряд ли стоит привередничать.
— До свидания, до скорой встречи. До свидания, мадам, — бросает он в сторону кухни, не получив оттуда, впрочем, никакого ответа.
Слышно лишь, как за инспектором закрывается дверь. Я остаюсь одна; в голове у меня вертятся три только что названных имени. Жан-Ми, Поль, Жан Гийом. Один из них — убийца. И он по-прежнему на свободе. Поль! Все свидетельствует против него!
Если бы я только не была прикована к этому креслу, если бы я по-прежнему была сама собой, то покопалась бы как следует в их прошлом, ибо уверена: разгадка кроется именно там. Не может человек просто так — ни с того ни с сего — стать маньяком-убийцей.
Жан-Мишель Мондини — смех, да и только. Но, между прочим, именно его жена рассказала мне о любовной связи Софи с Манюэлем. А вдруг она солгала? Вдруг на самом деле это был Жан-Ми?
— Вы не забыли о своих упражнениях? — спрашивает Иветта, отвлекая меня от моих размышлений.
Екатерина Великая составила мне целый комплекс упражнений — я должна проделывать их три раза в день по полчаса. Мне следует полностью сконцентрировать мысли на своем теле — постепенно, кусочек за кусочком, — а потом попытаться ощутить его; представить себе пальцы на ногах, ступни, икры, бедра и т. д. и на каждом этапе постараться почувствовать, как кровь бежит по венам; «увидеть» свои мышцы, кожу, мысленно посылая приказ: «Шевелись, двигайся». Ну-ка, попробуем.
11
Жан Гийом с Иветтой пьют кофе и смотрят концерт, который передают по первому каналу. Я слышу, как Жан Гийом то и дело смеется над шуточками какого-то пародиста. У него славный, добрый смех. Вряд ли психопаты-маньяки способны так смеяться. Интересно, они с Иветтой держатся сейчас за руки? Или вообще сидят в обнимку? А может, и вовсе любовью занимаются? Они все что угодно могут вытворять прямо у меня под носом — ведь я их не вижу. Иветта и Жан Гийом, яростно слившиеся в объятиях прямо на столе, посреди грязных тарелок, время от времени искоса поглядывают на некую видимость человеческого существа, покоящуюся совсем рядом в своей инвалидной коляске… Нет — моя Иветта на такое не способна. Она непременно позаботилась бы о том, чтобы сначала отвезти меня в мою комнату, в этом я уверена. Я рассеянно слушаю доносящиеся с экрана телевизора шутки; за пародистом выступает какая-то певичка — поет она на английском, причем страшно пронзительно, испуская звуки не менее противные, чем скрип мела по школьной доске.
— Еще стаканчик? — спрашивает Гийом.
— Нет, спасибо, мне, пожалуй, хватит, — решительно протестует Иветта; она вообще очень мало пьет.
— А вы, Элиза? Хотите глоточек красненького?
Я приподнимаю палец. Еще бы — уж я-то артачиться не намерена.
Чувствую прикосновение стакана к губам, и вино — красное, совершенно восхитительное — проникает в рот, лаская десны, язык, нёбо; после долгих месяцев воздержания от спиртного оно опьяняет, наверное, нисколько не меньше, чем хорошая доза ЛСД. Внезапно раздается звонок у входной двери — очень властный. Гийом вздрагивает от неожиданности — вино потоком устремляется ко мне в рот, я судорожно глотаю, задыхаюсь; вот черт — подавилась-таки; сейчас совсем задохнусь, черти бы меня драли; изо всех сил стараюсь наладить дыхание — уф! Наконец откашливаюсь. И вдыхаю полной грудью.
Звонок раздается снова. Вокруг меня — мертвая тишина. Что это с ними? Почему они не идут открывать дверь? Я опять откашливаюсь — вместе с кашлем из моих бронхов выходит попавшее туда вино. Ну что за дела? В дверь опять звонят. Пошевеливайтесь же, черт побери, этот резкий звук жутко действует мне на нервы.
— Элиза…
Голос Иветты — он звучит так мягко, словно она намеревается сообщить мне о том, что кто-то умер.
— Ваша рука…
При чем тут моя рука?
Моя рука. Оказывается, я поднесла ее к лицу. Я подняла руку. Я подняла-таки эту проклятую левую руку! Вот так вдруг — взяла и подняла, даже сама того не заметив. В дверь по-прежнему отчаянно звонят.
— Иду-иду! — кричит Иветта.
И бегом бросается открывать.
Я смогла поднять руку.
— Попробуйте-ка еще разок, — звучит рядом со мной добрый, вселяющий уверенность голос Гийома.
Я замираю в нерешительности. А вдруг это движение было чисто рефлекторного характера? Нечто вроде мышечного спазма? Ну же, оставь свои страхи, подними ее!
Чувствую, как по запястью пробегает дрожь, изо всех сил стараюсь представить себе самолет на взлетной полосе, и — гоп! — готово; она поднимается; не торопясь, но поднимается — милая моя, хорошая левая рука; поднимается аж сантиметров на десять прежде чем снова закостенеть.
— Попытайтесь пошевелить пальцами, — шепчет Гийом.
Пошевелить пальцами? Я сглатываю слюну. Какието голоса у входа в комнату — я их просто не слышу. Я полностью сконцентрировалась на своей руке. На сухожилиях, нервах, маленьких, хорошеньких фалангах пальцев. Потом — очень резко — командую: «Ну-ка, сожмитесь!» Но они и не думают сжиматься.
— Попробуйте еще!
Я стараюсь успокоиться. Наладить дыхание. Потом опять пытаюсь сжать их. Безрезультатно. Лишь легкая боль в среднем пальце. Ну и ладно, подумаешь; раскисать по этому случаю я вовсе не намерена. Моя рука приподнялась — просто невероятно. А с пальцами разберемся потом.
— Я уверен, что очень скоро у вас и это получится, — шепчет Гийом.
Внезапно до моего сознания доходит, что Иветта с кем-то разговаривает — причем этот кто-то говорит очень громко.
— Мне непременно нужно ее отыскать, понимаете?
Я узнаю голос Поля — встревоженный, полный едва сдерживаемого гнева.
— Но я понятия не имею, где она сейчас, — возмущенно отвечает Иветта.
— Что случилось? — поднимаясь с места, спрашивает Гийом.
— Поль с Элен поссорились, и она ушла неизвестно куда, хлопнув дверью.
— Не беспокойтесь понапрасну, она скоро вернется; такое в любой семье иногда случается, — подходя к ним, уверенно произносит Жан Гийом.
— Мне непременно нужно найти ее: она была так взвинчена, да и вообще последнее время с нервами у нее совсем плохо — боюсь, как бы она…
Внезапно он умолкает на полуслове.
— Даже так? — удивляется Гийом.
— Она явно в депрессии, и я сильно обеспокоен за нее, — произносит Поль.
В голове у меня мелькает жуткая мысль: может, он и ее решил отправить на тот свет? «У моей жены была сильная депрессия… в результате чего она бросилась с моста…» Я поднимаю руку.
— В чем дело, Элиза? Вы хотите нам что-то сказать? — спрашивает Гийом.
— Элизе удалось научиться поднимать уже всю руку, — гордо сообщает Иветта.
— Потрясающе, — машинально произносит Поль, которому явно наплевать на мои достижения.
Затем его внезапно осеняет:
— Лиз, может быть, вам известно, где сейчас Элен?
Судя по тону, он готов схватить меня и трясти, как грушу, добиваясь ответа. Однако благодаря своей слегка ожившей руке я обладаю теперь совершенно гениальной возможностью: сказать «нет», едва заметное, но все же — «нет»: слегка покачивая запястьем справа налево.
— Вот черт… Послушайте, если она вам позвонит, скажите ей, что я очень сожалею о том, что произошло, и жду ее дома. А если вдруг зайдет, предложите ей посидеть у вас и сразу же позвоните мне. Пойду домой — Виржини там совсем одна.
И он уходит — так же стремительно, как и пришел.
— Ну и дела! — в один голос восклицают Жан Гийом с Иветтой.
— Элиза, это же просто чудесно! — почти тут же добавляет Иветта.
— Бедняга Элен, — замечает Гийом.
— Надеюсь, она не наделает каких-нибудь глупостей. Я давно уже заметила, что с ней последнее время не все в порядке. Выглядит ужасно. Под глазами — огромные круги.
— Жить с ним, надо полагать — не сахар. Обычно мужчинам свойственно проявлять солидарность по отношению друг к другу, но в данном случае…
— Зато хотя бы у нас все хорошо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46