Она любит заниматься в тренажерном зале больницы. Мы с Ларой украли волосок с ее розовой щетки для волос и сравнили ДНК.
— Кто-нибудь предъявил ей обвинение?
— Естественно. Совет больницы. Корова призналась. Сказала, что перегнула палку, выполняя свои обязанности, которые заключаются исключительно в защите интересов больницы. Сорвала аплодисменты. Сослалась на эмоциональный стресс, что на ее языке означает сексуальную зависть. Дело закрыли, корову поздравили. Потом вышибли из больницы Лару. Я — следующая.
— Эмрих — коммунистка, — объясняет Лара без тени иронии. — Она русская, выросла в Петербурге, когда он звался Ленинградом, училась в советских институтах, следовательно, она коммунистка и враг монополий. Удобное объяснение.
— Эмрих и не создавала «Дипраксу», не так ли, дорогая? — напоминает ей Эми.
— Создатель «Дипраксы» — Ковач, — с горечью соглашается Лара. — Ковач — абсолютный гений. Я же годилась только в лаборантки. Но Лорбир был моим любовником и потребовал от Ковач поделиться со мной славой.
— Поэтому они больше не платят тебе денег, не так ли, дорогая?
— Нет. На то есть другая причина. Я нарушила условия конфиденциальности, то есть заключенный нами контракт потерял силу. Это логично.
— Лара еще и проститутка, не так ли, дорогая? Трахалась с симпатичными парнями, которые послали ее в Ванкувер, только на самом деле этого не было. В Доусе никто не трахается. И все мы здесь христиане, за исключением евреев.
— Поскольку препарат убивает пациентов, я очень сожалею о том, что создала его, — говорит Лара, предпочитая пропустить мимо ушей последние реплики Эми.
— Когда вы в последний раз видели Лорбира? — спрашивает Джастин, едва они вновь остаются вдвоем.
Голос ее смягчается, но в нем все еще чувствуется настороженность.
— Он был в Африке.
— Когда?
— Год тому назад.
— Меньше года, — поправляет ее Джастин. — Моя жена разговаривала с ним в больнице Ухуру шесть месяцев тому назад. Его апология, или как там он ее называет, прислана из Найроби несколько дней тому назад. Где он сейчас?
Лара Эмрих не любит, когда ее поправляют.
— Вы спросили, когда я последний раз видела его, — резко отвечает она. — Год тому назад. В Африке.
— Где в Африке?
— В Кении. Он вызвал меня. Груз улик придавливал его к земле. «Лара, ты мне нужна. Дело важное и срочное. Никому ничего не говори. Я оплачу расходы. Приезжай». Меня тронули его слова. Я сказала в Доусе, что у меня заболела мать, и улетела в Найроби. Прибыла в пятницу.
Марк встретил меня в аэропорту. Уже в автомобиле сказал: «Лара, возможно ли, что наш препарат увеличивает внутричерепное давление, пережимает зрительный нерв?» Я ответила ему, что все возможно, поскольку нет достоверной статистики, хотя мы и пытались это исправить. Он привез меня в деревню и показал женщину, которая не могла встать. Ее мучили жуткие головные боли. Он привез меня в другую деревню, где женщина не могла сфокусировать взгляд. А когда она выходила из хижины, у нее темнело перед глазами. Он рассказал мне о других случаях. Врачи не шли на откровенный разговор. Они боялись. «Три Биз» подавляет любую критику препарата", — сообщил мне Марк. Он тоже боялся. Боялся «Три Биз», боялся «КВХ», боялся больных женщин, боялся бога. «Что мне делать, Лара? Что мне делать?» Он говорил с Ковач, которая находилась в Базеле. Она посоветовала ему не паниковать. Это, мол, не побочные эффекты «Дипраксы», а результат неудачного сочетания с другим препаратом. Для Ковач это типичный ответ. Она вышла замуж за богатого серба и проводит в опере больше времени, чем в лаборатории.
— И что он сделал?
— Я рассказала ему все как есть. Он наблюдал в Африке то, что я видела в больнице Доуса в Саскачеване. «Марк, это те самые побочные эффекты, которые я описала в моем отчете, отправленном в Ванкувер, основанном на объективных клинических испытаниях, в которых участвовали шестьсот пациентов». Но он по-прежнему вопрошал: «Что же мне делать, Лара? Что мне делать?» Я ему ответила: «Марк, ты должен проявить мужество, ты должен сделать то, от чего отказываются корпорации, ты должен изъять препарат из продажи, чтобы довести его до ума». Он заплакал. То была последняя ночь, которую мы провели как любовники. Я тоже плакала.
Невесть откуда взявшаяся злоба охватила Джастина, неприязнь, объяснить причины которой он не мог. Его возмущало, что эта женщина выжила? Он негодовал из-за того, что она спала с мужчиной, который предал Тессу. Даже теперь она говорила о Лорбире с нежностью! Джастина оскорбляло, что она сидит перед ним, прекрасная, живая, занятая мыслями о себе, тогда как Тесса, мертвая, лежит рядом с их сыном? Он обижался на то, что Лару заботила не судьба Тессы, а ее собственная?
— Лорбир в разговоре с вами упоминал Тессу?
— Когда я приезжала в Кению — нет.
— А когда?
— Он написал мне, что здесь есть женщина, жена английского дипломата, которая требует от «Три Биз» прекратить продажу «Дипраксы», шлет письма, требует встречи с руководством. Эту женщину поддерживает врач одного из гуманитарных агентств. Фамилии врача он не упомянул.
— Когда вы получили это письмо?
— На мой день рождения. Марк всегда помнит мой день рождения. Он поздравил меня и написал об английской женщине и ее любовнике-африканце.
— Он предполагал, что с ними может случиться?
— Он тревожился за нее. Написал, что она прекрасная и очень печальная. Думаю, его влекло к ней.
Джастин вдруг подумал о том, что Лара приревновала Марка к Тессе.
— А врач?
— Марк восхищается всеми врачами.
— Откуда он вам написал?
— Из Кейптауна. Он проверял, как «Три Биз» продает «Дипраксу» в Южной Африке, сравнивал с тем, что видел в Кении. Он уважал вашу жену. Храбрость — не сильная черта Марка.
— Где он с ней встречался?
— В больнице в Найроби. Она набросилась на него с претензиями. Он огорчился.
— Почему?
— Ему пришлось проигнорировать ее. Марк верит: если он кого-то игнорирует, особенно женщин, их это обижает.
— Тем не менее он сумел предать ее.
— Марк склонен к преувеличениям. У него богатое воображение. Говоря, что предал ее, он, возможно, выражался фигурально.
— Вы ответили на его письмо?
— Как всегда.
— Куда вы его отправили?
— По адресу, который дал мне Марк: абонентский ящик в Найроби.
— Он упоминал женщину по имени Ванза? В больнице Ухуру она лежала в одной палате с моей женой. Ванза умерла от «Дипраксы».
— Этот случай мне неизвестен.
— Я не удивлен. Все упоминания о ее пребывании в больнице исчезли.
— Такое возможно. Марк мне об этом рассказывал.
— Когда Лорбир приходил в палату моей жены, его сопровождала Ковач. Что Ковач делала в Найроби?
— Марк хотел, чтобы я вновь прилетела в Найроби, но в тот момент мои отношения с «КВХ» и больницей испортились. Они прознали о моем визите в Кению и уже угрожали уволить меня из больницы, на том основании, что я солгала насчет матери. Поэтому Марк позвонил Ковач в Базель, убедил прилететь в Найроби вместо меня и на месте разобраться в ситуации. Он надеялся, что она разделит с ним трудное решение и они оба убедят «Три Биз» изъять препарат. В отделении «КВХ» в Базеле поначалу не хотели отпускать Ковач в Найроби, но потом согласились, с условием, что ее приезд будет держаться в секрете.
— Даже от «Три Биз»?
— От «Три Биз» секретов быть не могло. Они держали руку на пульсе, да и Марк был их консультантом. Ковач провела в Найроби четыре дня, а потом вернулась в Базель, к преступнику-сербу и опере.
— Она написала отчет?
— То, что она написала, я бы не назвала отчетом. Meня учили, что научный отчет — это сбор, обобщение и анализ информации. В ее отчете науки не было. Только полемика.
— Лара.
— Что? — она вскинула на него глаза.
— Бирджит по телефону зачитывала вам письмо Лорбира. Его апологию. Его признание. Как бы он его ни называл.
— И что?
— Как вы воспринимаете это письмо?
— Как свидетельство того, что Марк никак не может искупить свои грехи.
— Какие грехи?
— Он — слабый человек, который ищет силу не там, где следует. К сожалению, именно слабые уничтожают сильных. Возможно, он совершил что-то очень плохое. Иногда он просто влюблен в свои грехи.
— Если бы вы захотели его найти, где бы вы искали?
— Мне нет необходимости его искать. — Джастин ждал. — У меня есть только абонентский ящик в Найроби.
— Вы мне его назовете? Ее депрессия усилилась.
— Я вам его запишу, — она открыла блокнот, что-то записала, вырвала листок, протянула ему. — Если бы я его искала, то спрашивала бы тех, кому он причинил вред.
— В пустыне?
— Может, и это фигуральное выражение, — агрессивные нотки уходят из ее голоса, как уже ушли из голоса Джастина. — Марк — ребенок, — объясняет она. — Он действует импульсивно, а потом реагирует на последствия, — на ее губах мелькнула улыбка, и улыбка у нее прекрасная. — Зачастую он очень удивляется последствиям.
— Кто или что дает ему импульс?
— Когда-то эта роль отводилась мне.
Джастин поднимается слишком быстро, с намерением сложить бумаги, которые она ему дала, и сунуть в карман. Голова у него идет кругом, к горлу подкатывает тошнота.
Он протягивает руку к стене, чтобы опереться, но Лара ее перехватывает.
— В чем дело? — резко спрашивает она, не отпуская его руку, пока он вновь не опускается на стул.
— У меня иногда кружится голова.
— Почему? У вас высокое давление? Вам не следует носить галстук. Расстегните воротник. Что вы так на меня смотрите?
Она прижимает ладонь к его лбу. На него наваливаются слабость и усталость. Она оставляет его, возвращается со стаканом воды. Он выпивает треть, возвращает ей стакан. Движения ее уверенные, но нежные. Он чувствует на себе ее взгляд.
— У вас температура, — с упреком говорит она.
— Возможно.
— Точно. У вас температура. Я отвезу вас в отель.
Это тот самый момент, о котором предупреждал инструктор на курсах безопасности. Момент, когда скука, безразличие или лень берут над тобой верх, а может, ты так устал, что тебе на все наплевать. Когда ты можешь думать только о том, как бы добраться до своего паршивого мотеля, плюхнуться в кровать и заснуть, а уж утром, на свежую голову, отправить тетушке Хэма в Милан толстую бандероль со всеми бумагами, полученными от Лары, включая и неопубликованную статью о побочных эффектах «Дипраксы», таких, как ухудшение зрения, кровотечение, слепота и смерть, а также записку с абонентским ящиком Марка Лорбира в Найроби и еще подробные сведения о планах на будущее, на случай, что какие-то силы, неподвластные твоему контролю, помешают их реализации. Тот самый момент, когда и совершаются ошибки, когда присутствие прекрасной женщины, такой же парии, как ты, стоящей рядом с тобой и добрыми пальцами прощупывающей твой пульс, не может служить поводом для несоблюдения основных принципов безопасности в оперативной деятельности.
— Вам нельзя показываться со мной, — вяло возражает он. — Они знают, что я здесь. Вам будет только хуже.
— Хуже уже некуда, — возражает она. — У меня везде сплошные минусы.
— Где ваш автомобиль?
— В пяти минутах. Вы можете идти?
И в этот самый момент Джастин, в состоянии полного физического истощения, с радостью находит себе оправдание: хорошие манеры и рыцарскую честь, впитанные им с итонской колыбели. Одинокую женщину нельзя отпускать одну в ночной город, ее должно охранять от бандитов, хулиганов и бог знает кого. Он встает. Она берет его под руку, и на цыпочках они пересекают гостиную, направляясь к лестнице.
— Доброй ночи, детки! — кричит вслед Эми через закрытую дверь. — Оттянитесь от души.
— Спасибо вам за доброту, — отвечает Джастин.
Глава 19
По лестнице, ведущей к выходной двери, Лара спускается первой, с сумкой в одной руке, держась второй за перила, через плечо поглядывая на Джастина. В прихожей снимает с вешалки его куртку, помогает ему одеться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
— Кто-нибудь предъявил ей обвинение?
— Естественно. Совет больницы. Корова призналась. Сказала, что перегнула палку, выполняя свои обязанности, которые заключаются исключительно в защите интересов больницы. Сорвала аплодисменты. Сослалась на эмоциональный стресс, что на ее языке означает сексуальную зависть. Дело закрыли, корову поздравили. Потом вышибли из больницы Лару. Я — следующая.
— Эмрих — коммунистка, — объясняет Лара без тени иронии. — Она русская, выросла в Петербурге, когда он звался Ленинградом, училась в советских институтах, следовательно, она коммунистка и враг монополий. Удобное объяснение.
— Эмрих и не создавала «Дипраксу», не так ли, дорогая? — напоминает ей Эми.
— Создатель «Дипраксы» — Ковач, — с горечью соглашается Лара. — Ковач — абсолютный гений. Я же годилась только в лаборантки. Но Лорбир был моим любовником и потребовал от Ковач поделиться со мной славой.
— Поэтому они больше не платят тебе денег, не так ли, дорогая?
— Нет. На то есть другая причина. Я нарушила условия конфиденциальности, то есть заключенный нами контракт потерял силу. Это логично.
— Лара еще и проститутка, не так ли, дорогая? Трахалась с симпатичными парнями, которые послали ее в Ванкувер, только на самом деле этого не было. В Доусе никто не трахается. И все мы здесь христиане, за исключением евреев.
— Поскольку препарат убивает пациентов, я очень сожалею о том, что создала его, — говорит Лара, предпочитая пропустить мимо ушей последние реплики Эми.
— Когда вы в последний раз видели Лорбира? — спрашивает Джастин, едва они вновь остаются вдвоем.
Голос ее смягчается, но в нем все еще чувствуется настороженность.
— Он был в Африке.
— Когда?
— Год тому назад.
— Меньше года, — поправляет ее Джастин. — Моя жена разговаривала с ним в больнице Ухуру шесть месяцев тому назад. Его апология, или как там он ее называет, прислана из Найроби несколько дней тому назад. Где он сейчас?
Лара Эмрих не любит, когда ее поправляют.
— Вы спросили, когда я последний раз видела его, — резко отвечает она. — Год тому назад. В Африке.
— Где в Африке?
— В Кении. Он вызвал меня. Груз улик придавливал его к земле. «Лара, ты мне нужна. Дело важное и срочное. Никому ничего не говори. Я оплачу расходы. Приезжай». Меня тронули его слова. Я сказала в Доусе, что у меня заболела мать, и улетела в Найроби. Прибыла в пятницу.
Марк встретил меня в аэропорту. Уже в автомобиле сказал: «Лара, возможно ли, что наш препарат увеличивает внутричерепное давление, пережимает зрительный нерв?» Я ответила ему, что все возможно, поскольку нет достоверной статистики, хотя мы и пытались это исправить. Он привез меня в деревню и показал женщину, которая не могла встать. Ее мучили жуткие головные боли. Он привез меня в другую деревню, где женщина не могла сфокусировать взгляд. А когда она выходила из хижины, у нее темнело перед глазами. Он рассказал мне о других случаях. Врачи не шли на откровенный разговор. Они боялись. «Три Биз» подавляет любую критику препарата", — сообщил мне Марк. Он тоже боялся. Боялся «Три Биз», боялся «КВХ», боялся больных женщин, боялся бога. «Что мне делать, Лара? Что мне делать?» Он говорил с Ковач, которая находилась в Базеле. Она посоветовала ему не паниковать. Это, мол, не побочные эффекты «Дипраксы», а результат неудачного сочетания с другим препаратом. Для Ковач это типичный ответ. Она вышла замуж за богатого серба и проводит в опере больше времени, чем в лаборатории.
— И что он сделал?
— Я рассказала ему все как есть. Он наблюдал в Африке то, что я видела в больнице Доуса в Саскачеване. «Марк, это те самые побочные эффекты, которые я описала в моем отчете, отправленном в Ванкувер, основанном на объективных клинических испытаниях, в которых участвовали шестьсот пациентов». Но он по-прежнему вопрошал: «Что же мне делать, Лара? Что мне делать?» Я ему ответила: «Марк, ты должен проявить мужество, ты должен сделать то, от чего отказываются корпорации, ты должен изъять препарат из продажи, чтобы довести его до ума». Он заплакал. То была последняя ночь, которую мы провели как любовники. Я тоже плакала.
Невесть откуда взявшаяся злоба охватила Джастина, неприязнь, объяснить причины которой он не мог. Его возмущало, что эта женщина выжила? Он негодовал из-за того, что она спала с мужчиной, который предал Тессу. Даже теперь она говорила о Лорбире с нежностью! Джастина оскорбляло, что она сидит перед ним, прекрасная, живая, занятая мыслями о себе, тогда как Тесса, мертвая, лежит рядом с их сыном? Он обижался на то, что Лару заботила не судьба Тессы, а ее собственная?
— Лорбир в разговоре с вами упоминал Тессу?
— Когда я приезжала в Кению — нет.
— А когда?
— Он написал мне, что здесь есть женщина, жена английского дипломата, которая требует от «Три Биз» прекратить продажу «Дипраксы», шлет письма, требует встречи с руководством. Эту женщину поддерживает врач одного из гуманитарных агентств. Фамилии врача он не упомянул.
— Когда вы получили это письмо?
— На мой день рождения. Марк всегда помнит мой день рождения. Он поздравил меня и написал об английской женщине и ее любовнике-африканце.
— Он предполагал, что с ними может случиться?
— Он тревожился за нее. Написал, что она прекрасная и очень печальная. Думаю, его влекло к ней.
Джастин вдруг подумал о том, что Лара приревновала Марка к Тессе.
— А врач?
— Марк восхищается всеми врачами.
— Откуда он вам написал?
— Из Кейптауна. Он проверял, как «Три Биз» продает «Дипраксу» в Южной Африке, сравнивал с тем, что видел в Кении. Он уважал вашу жену. Храбрость — не сильная черта Марка.
— Где он с ней встречался?
— В больнице в Найроби. Она набросилась на него с претензиями. Он огорчился.
— Почему?
— Ему пришлось проигнорировать ее. Марк верит: если он кого-то игнорирует, особенно женщин, их это обижает.
— Тем не менее он сумел предать ее.
— Марк склонен к преувеличениям. У него богатое воображение. Говоря, что предал ее, он, возможно, выражался фигурально.
— Вы ответили на его письмо?
— Как всегда.
— Куда вы его отправили?
— По адресу, который дал мне Марк: абонентский ящик в Найроби.
— Он упоминал женщину по имени Ванза? В больнице Ухуру она лежала в одной палате с моей женой. Ванза умерла от «Дипраксы».
— Этот случай мне неизвестен.
— Я не удивлен. Все упоминания о ее пребывании в больнице исчезли.
— Такое возможно. Марк мне об этом рассказывал.
— Когда Лорбир приходил в палату моей жены, его сопровождала Ковач. Что Ковач делала в Найроби?
— Марк хотел, чтобы я вновь прилетела в Найроби, но в тот момент мои отношения с «КВХ» и больницей испортились. Они прознали о моем визите в Кению и уже угрожали уволить меня из больницы, на том основании, что я солгала насчет матери. Поэтому Марк позвонил Ковач в Базель, убедил прилететь в Найроби вместо меня и на месте разобраться в ситуации. Он надеялся, что она разделит с ним трудное решение и они оба убедят «Три Биз» изъять препарат. В отделении «КВХ» в Базеле поначалу не хотели отпускать Ковач в Найроби, но потом согласились, с условием, что ее приезд будет держаться в секрете.
— Даже от «Три Биз»?
— От «Три Биз» секретов быть не могло. Они держали руку на пульсе, да и Марк был их консультантом. Ковач провела в Найроби четыре дня, а потом вернулась в Базель, к преступнику-сербу и опере.
— Она написала отчет?
— То, что она написала, я бы не назвала отчетом. Meня учили, что научный отчет — это сбор, обобщение и анализ информации. В ее отчете науки не было. Только полемика.
— Лара.
— Что? — она вскинула на него глаза.
— Бирджит по телефону зачитывала вам письмо Лорбира. Его апологию. Его признание. Как бы он его ни называл.
— И что?
— Как вы воспринимаете это письмо?
— Как свидетельство того, что Марк никак не может искупить свои грехи.
— Какие грехи?
— Он — слабый человек, который ищет силу не там, где следует. К сожалению, именно слабые уничтожают сильных. Возможно, он совершил что-то очень плохое. Иногда он просто влюблен в свои грехи.
— Если бы вы захотели его найти, где бы вы искали?
— Мне нет необходимости его искать. — Джастин ждал. — У меня есть только абонентский ящик в Найроби.
— Вы мне его назовете? Ее депрессия усилилась.
— Я вам его запишу, — она открыла блокнот, что-то записала, вырвала листок, протянула ему. — Если бы я его искала, то спрашивала бы тех, кому он причинил вред.
— В пустыне?
— Может, и это фигуральное выражение, — агрессивные нотки уходят из ее голоса, как уже ушли из голоса Джастина. — Марк — ребенок, — объясняет она. — Он действует импульсивно, а потом реагирует на последствия, — на ее губах мелькнула улыбка, и улыбка у нее прекрасная. — Зачастую он очень удивляется последствиям.
— Кто или что дает ему импульс?
— Когда-то эта роль отводилась мне.
Джастин поднимается слишком быстро, с намерением сложить бумаги, которые она ему дала, и сунуть в карман. Голова у него идет кругом, к горлу подкатывает тошнота.
Он протягивает руку к стене, чтобы опереться, но Лара ее перехватывает.
— В чем дело? — резко спрашивает она, не отпуская его руку, пока он вновь не опускается на стул.
— У меня иногда кружится голова.
— Почему? У вас высокое давление? Вам не следует носить галстук. Расстегните воротник. Что вы так на меня смотрите?
Она прижимает ладонь к его лбу. На него наваливаются слабость и усталость. Она оставляет его, возвращается со стаканом воды. Он выпивает треть, возвращает ей стакан. Движения ее уверенные, но нежные. Он чувствует на себе ее взгляд.
— У вас температура, — с упреком говорит она.
— Возможно.
— Точно. У вас температура. Я отвезу вас в отель.
Это тот самый момент, о котором предупреждал инструктор на курсах безопасности. Момент, когда скука, безразличие или лень берут над тобой верх, а может, ты так устал, что тебе на все наплевать. Когда ты можешь думать только о том, как бы добраться до своего паршивого мотеля, плюхнуться в кровать и заснуть, а уж утром, на свежую голову, отправить тетушке Хэма в Милан толстую бандероль со всеми бумагами, полученными от Лары, включая и неопубликованную статью о побочных эффектах «Дипраксы», таких, как ухудшение зрения, кровотечение, слепота и смерть, а также записку с абонентским ящиком Марка Лорбира в Найроби и еще подробные сведения о планах на будущее, на случай, что какие-то силы, неподвластные твоему контролю, помешают их реализации. Тот самый момент, когда и совершаются ошибки, когда присутствие прекрасной женщины, такой же парии, как ты, стоящей рядом с тобой и добрыми пальцами прощупывающей твой пульс, не может служить поводом для несоблюдения основных принципов безопасности в оперативной деятельности.
— Вам нельзя показываться со мной, — вяло возражает он. — Они знают, что я здесь. Вам будет только хуже.
— Хуже уже некуда, — возражает она. — У меня везде сплошные минусы.
— Где ваш автомобиль?
— В пяти минутах. Вы можете идти?
И в этот самый момент Джастин, в состоянии полного физического истощения, с радостью находит себе оправдание: хорошие манеры и рыцарскую честь, впитанные им с итонской колыбели. Одинокую женщину нельзя отпускать одну в ночной город, ее должно охранять от бандитов, хулиганов и бог знает кого. Он встает. Она берет его под руку, и на цыпочках они пересекают гостиную, направляясь к лестнице.
— Доброй ночи, детки! — кричит вслед Эми через закрытую дверь. — Оттянитесь от души.
— Спасибо вам за доброту, — отвечает Джастин.
Глава 19
По лестнице, ведущей к выходной двери, Лара спускается первой, с сумкой в одной руке, держась второй за перила, через плечо поглядывая на Джастина. В прихожей снимает с вешалки его куртку, помогает ему одеться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76