- Да, боюсь, все звучит вполне логично.
- Теперь перейдем к дальнейшим событиям. После обеда, когда яд начал действовать на Рэттери, Лена Лаусон входит в столовую и замечает на столе бутылку с лекарством. Она тут же приходит к заключению, что в отравлении виновен Феликс, и в панике думает только о том, как бы поскорее скрыть эту бутылку. Она придумывает вышвырнуть бутылку в окно - и видит прижавшееся к стеклу лицо Фила! Что он там делал? Если он был невиновен, но знал, что его отец заболел, он наверняка хотел бы оказать помощь, звонить доктору, принести какие-то вещи?
- Представляя себе натуру Фила, я бы сказал, что он должен был бы убежать как можно дальше, возможно, наверх в свою комнату, пытаясь выкинуть эту жуткую сцену из головы - во всяком случае, сбежать.
- Позволю себе согласиться с вами. В любом случае странно было ожидать, что он будет заглядывать в окно столовой: если только не он положил яд в эту бутылку и не хочет убедиться, что там никого нет, прежде чем вбежать и спрятать эту улику. Для маленького мальчика, понимающего, что он сделал что-то плохое, естественно попытаться спрятать доказательство своей вины. Ну а потом он сказал вам, где спрятана бутылка, и залез на крышу, чтобы ее достать.
- Почему, если он отравил лекарство и спрятал ее, чтобы защитить себя?
- Потому что Фил уже знал, что Лена рассказала вам о том, что передала бутылку ему. Теперь он не мог сделать вид, что ничего о ней не знает: он мог только уничтожить ее. И он попытался это сделать. Он швырнул ее с крыши и, когда увидел, что я собираю осколки, с яростью налетел на меня - вы заметили, как он был возбужден. Я даже подумал, не сошел ли он с ума. Теперь я понимаю - он был безумен - уже был безумен. Единственная мысль, которая билась в его несчастной безумной голове, была следующая - каким-то образом избавиться от бутылки. Понимаете, мы все время объясняли его странные поступки его преданностью Феликсу Кернсу: нам и в голову не приходило, что он пытается защитить себя самого.
Найджел откинулся назад, ощупывая повязку на голове. Это о чем-то напомнило ему.
- И как же вы связываете виновность Фила с вашим предположением, что прошлой ночью меня ударил Феликс?
- Но это был не он, это сделал мальчик. Послушайте, как я представляю себе ход событий. Мальчуган решил сбежать. После наступления полуночи он в темноте пробирается вниз по лестнице. Только он успевает спуститься, как слышит, что открывается дверь библиотеки. Он понимает, что между ним и входной дверью, через которую он собирается выйти, кто-то есть. Также он понимает, что человек, вышедший из библиотеки, скорее всего, включит свет, и тогда он будет обнаружен. Прижимаясь к стене, он случайно нащупывает клюшку для гольфа, прислоненную к ней. Он находится в полном отчаянии и напуган несчастный парнишка: он в ловушке. Он заносит клюшку вверх и слепо взмахивает ею в темноте, ударяя невидимого человека, который отделяет его от двери. Он ударил вас, и вы упали. Фил напуган тем, что совершил: он боится включить свет, боится тела, которое лежит перед дверью. Тут он вспоминает про французское окно в столовой и убегает через него. Это были его отпечатки на окне: я сличил их с оставленными отпечатками в спальне.
- Он боялся тела?- задумчиво сказал Найджел.- Убежал от него из гостиницы?
- Да, а что в этом не так?
- Ничего... ничего. Да, уверен, что он так и сделал. Я всегда буду стоять за вас, если кто-нибудь скажет, что полицейские из Скотленд-Ярда лишены воображения. Кстати, вам нужно как-нибудь встретиться с генералом Шривенхемом - вы можете заставить его изменить мнение о шотландцах.
- О Скоттах, пожалуйста.
- Нет, серьезно, Блаунт: вы прекрасно отработали свой случай или это все только теория? Ведь у вас нет ни клочка вещественного доказательства против Фила.
- Зато есть клочок бумаги,- угрюмо сказал инспектор.- Маленький клочок бумаги. Он оставил его для меня в своей комнате. Письмо мне. Признание.
Он передал Найджелу разлинованный листок бумаги, вырванный из ученической тетради. Найджел прочел:
"Дорогой инспектор Блаунт, я пишу это, чтобы сказать вам, что это не Феликс, а я положил яд в ту бутылку с лекарством. Я ненавижу папу, потому что он был жестоким с мамой. Я убегаю туда, где вы никогда меня не найдете.
Искренне ваш, Филип Рэттери".
- Бедный мальчуган!- пробормотал Найджел.- Что за несчастье! Господи, что за беда!- Он быстро продолжал: - Слушайте, Блаунт, вы должны обязательно его найти! Скорее! Я боюсь, не случилось ли чего! Фил способен на все!
- Мы делаем все, что в наших силах. Хотя, может, будет лучше, если мы обнаружим его... э... слишком поздно. Его могут отправить в сумасшедший дом. Страшно об этом подумать, мистер Стрэнджвейс!
- Не думайте об этом,- сказал Найджел, со странной настойчивостью глядя на Блаунта.- Найдите его. Вы должны его найти, пока что-нибудь не случилось.
- Конечно, мы его найдем, доверьтесь мне. Боюсь, в этом можно не сомневаться. Он не мог уйти далеко... если только его не унесло течением,добавил с печальной многозначительностью Блаунт.
Через пять минут Найджел вернулся в гостиницу. В дверях его ждал Феликс Керне, с потемневшими от волнения глазами, на губах которого трепетал невысказанный вопрос.
- Что они...
- Мы можем подняться к вам в комнату?- быстро сказал Найджел.- Мне нужно многое сказать вам, а здесь слишком много народу.
Оказавшись наверху в комнате Феликса, Найджел устало опустился на стул. У него снова заболела голова, на какое-то время вся комната поплыла у него перед глазами. Феликс стоял у окна, глядя на мягкие изгибы и сверкающие плесы реки, по которой он с Джорджем Рэттери отправлялся на свое рискованное предприятие. Его тело было напряжено: у него словно отяжелел язык и сердце, не давая ему задать вопроса, который терзал его весь день.
- Вы знали, что Фил оставил признание?- спросил тихо Найджел.- Феликс круто обернулся, вцепившись пальцами в подоконник.- Признание в том, что это он отравил Джорджа Рэттери.
- Но это безумие! Должно быть, мальчик сошел с ума!- в диком волнении вскричал Феликс.- Он не убил бы и... послушайте, но ведь Блаунт не принял это всерьез, не так ли?
- Боюсь, Блаунт разработал чрезвычайно убедительную версию убийства, обвиняющую Фила, и это признание только ставит на ней точку.
- Фил этого не делал. Он не мог этого сделать. Я знаю, он этого не делал.
- Я тоже,- ровным голосом сказал Найджел.
Рука Феликса замерла на половине жеста. Мгновение он непонимающе смотрел на Найджела, затем прошептал:
- Вы знаете? Откуда вы знаете?
- Потому что наконец-то выяснил, кто на самом деле это сделал. Мне нужна ваша помощь, чтобы восстановить некоторые детали моей теории. Затем сможем подумать, что делать.
- Продолжайте. Кто это был? Ради бога, скажите мне.
- Вы помните фразу Цицерона: "In ipsa dubitatione facinus inest?" "Вина сказывается в сильной неуверенности". Мне очень жаль, Феликс. Вы слишком добрый парень, чтобы совершить удачное убийство. Как сегодня сказал Шривенхем: вы слишком совестливы.
- А, понимаю.- Феликс с трудом сглотнул слюну и швырнул эти слова в поразительную тишину, повисшую над ними. Затем попытался улыбнуться.Извините, что так обеспокоил вас. Должно быть, вам было не до смеха, когда вы пришли к этому заключению, после того, что сделали по моей просьбе. Что ж, все равно я рад, что все закончилось. Боюсь, Фил ускорил мое падение своим признанием: я должен был сообщить полиции. Но почему он это сделал?
- Он очень вам предан. Он подслушал, как Блаунт говорил, что намерен вас арестовать. Это был единственный способ, которым Фил мог вам помочь.
- О боже! Если бы это был кто-то другой... Он напоминал мне Марти, того Марти, которым мог стать мой сын.
Феликс упал на стул и закрыл лицо руками.
- Вы не думаете, что он совершил... что-нибудь опрометчивое? Я никогда бы не простил себе.
- Нет, уверен, что он ничего такого не сделал. Я честно считаю, что вам не о чем волноваться.
Феликс поднял голову. Лицо его было бледно и напряженно, но выражение покорной готовности к самому страшному исчезло.
- Скажите... как вы это выяснили?- спросил он.
- Благодаря вашему дневнику. Вы допустили ошибку, Феликс. Выдали себя. Как вы писали в самом начале - "этот строгий моралист, живущий в каждом из нас, который втайне ведет свою сложную игру в кошки-мышки, одинаково и робкий и самоуверенный, подталкивающий преступника к роковой обмолвке, к внезапной и безрассудной доверчивости, заставляющий его подбрасывать улики против самого себя, словом, выступающий в роли провокатора". Вы намеревались сделать ваш дневник чем-то вроде запасного выхода для своей совести, но затем, когда вы изменили свой план, когда вы обнаружили, что не можете убить человека, чья вина не доказана, дневник стал главным инструментом вашего нового плана - и вот здесь вы себя и выдали.
- Да,- с грустной улыбкой сказал Феликс.- Вижу, вы все знаете. Боюсь, я недооценил ваш ум. Мне следовало пригласить менее способного детектива. Закурю, пожалуй. Кажется, приговоренный имеет право на последнюю сигарету, не так ли?
Найджел навсегда запомнил эту заключительную сцену. Солнечный луч падал на бледное бородатое лицо Феликса; табачный дым клубился в солнечном свете; спокойное, чуть ли не академическое обсуждение ими преступления Феликса, как будто оно было всего лишь идеей его собственного детективного сочинения.
- Понимаете,- сказал Найджел,- до того момента, когда вам не удалось столкнуть Рэттери с обрыва, в вашем дневнике постоянно сквозила глубокая озабоченность тем, что вы не имели доказательств, что именно он убил Марти. Но затем, казалось, вы считали его вину доказанной. Именно это противоречие впервые и натолкнуло меня на правильный путь размышлений.
- Да, понимаю.
- Мы исходили из предположения, что ваша неудача на песчаном карьере произошла потому, что Рэттери начал по дозревать о вашем намерении. Почему он солгал, сказав, что подвержен головокружениям? Потому что, считали мы, он начал смутно подозревать недоброе и какое-то время решил не выдавать своих подозрений. Но вчера вечером, когда я снова перечитал ваш дневник, мне вдруг пришло в голову, что, возможно, солгали именно вы. Предположим, вам удалось заманить Рэттери к краю обрыва и как раз в тот момент, когда вы были готовы столкнуть его вниз, вы поняли, что просто не в состоянии это сделать потому что у вас нет настоящих доказательств, что он был убийцей вашего сына. Все именно так и произошло?
- Да, вы совершенно правы. Я оказался чертовски слабым,- горько сказал Феликс.
- Не совсем точное определение, однако, боюсь, эта черта и подвела вас. Она подвела вас также и позднее, когда вы отказались общаться с Леной - даже после того, как в тот вечер в саду вы рассказали нам о дневнике и о своей ненависти к Джорджу: вы намеренно хотели разорвать с ней отношения, потому что вам претила мысль, что она и дальше будет связана с убийцей. В этой ситуации Фил оказался не единственным невероятно благородным созданием.
- Давайте не будем говорить о Лене. Это единственное, чего я стыжусь. Понимаете, я начинал ее любить по-настоящему. И при этом использовал ее как пешку - простите за банальность.
- Но вернемся назад. Я пересмотрел все ваши поступки после эпизода у обрыва в свете предположения, что прежде всего они были нацелены на получение правды от Джорджа - и только тогда, если он признается, что убил Марти, на его убийство. Вина угадывается по нерешительности убить человека, который может оказаться невиновным. Вы не могли прямо спросить его, убил ли он Марти: он стал бы это отрицать и выгнал бы вас из своего дома. Поэтому вы намеренно начали вести себя так, чтобы вызвать его подозрения, вызвать его любопытство, окольным путем дать ему понять, что намерены его убить.
- Не понимаю, как вы к этому пришли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34