на полочке зеркала высотой футов в шесть стояли дедушкины часы и ваза со свежими цветами. У нас под ногами лежал роскошный старинный ковер – сон о прошлом. Стены были увешаны фотографиями в рамках, причем снимки были явно сделаны еще в те времена, когда цветная пленка считалась новейшим изобретением. Комната напоминала скорее музей Старого Бруклина, чем современное жилище. На стульях, обитых плюшем, сидели двое пожилых мужчин, одетых в соответствующие коричневые костюмы.
– Стало быть, мальчики, это вы и есть, – промолвил один из них.
– Поздоровайтесь с мистером Матрикарди, – велел Минна.
– Сьте, – буркнул Дэнни. Минна дернул его за руку.
– Я велел поздороваться с мистером Матрикарди, – прошипел он.
– Здрасьте, – хмуро, но более внятно повторил Дэнни.
Минна никогда не просил, чтобы мы были вежливы с клиентами, во всяком случае, до сих пор наша работа этого не требовала. Мы привыкли ходить с ним по нашему району, болтать, огрызаться на оскорбления.
Но сейчас мы почувствовали перемену в Мине – напряжение и страх. Мы старались подчиниться, однако подобострастию мы не были научены.
Пожилые мужчины сидели, положив ногу на ногу, сцепив пальцы, и пристально разглядывали нас. Оба в своих костюмах казались сухопарыми, у обоих была мягкая и белая кожа и мягкие, но не пухлые, лица. У того, которого называли мистером Матрикарди, на горбинке носа был небольшой шрам, напоминавший трещинку в гладком пластике.
– Поздоровайтесь, – обратился Минна ко мне с Гилбертом.
В голове у меня завертелось: «Мистер, плотное тело, твистер, летнее поло, свистни, лето пилота» , и я не решился открыть рот. Вместо этого я нежно поглаживал зубцы украденной вилки, которая едва влезла в передний карман моих вельветовых штанов.
– Все в порядке, – сказал мистер Матрикарди. Он натянуто улыбнулся, не показав в улыбке зубы. Толстые линзы очков удваивали пронзительность его взгляда. – Вы все работаете на Фрэнка?
Какого ответа он ждал, черт подери?
– Разумеется, – пришел на помощь Тони. Матрикарди – это ведь итальянская фамилия, а кому ж еще разговаривать с итальянцами, как не синьору Вермонте?
– Делаете то, что он велит?
– Конечно.
Второй мужчина наклонился вперед.
– Послушайте, – сказал он. – Фрэнк Минна – хороший человек.
Мы вновь оторопели. Он что, думал, мы станем с ним спорить?
Я в кармане пересчитывал зубцы вилки: раз-два-три-четыре, раз-два-три-четыре.
– Скажите, что бы вы хотели делать? – поинтересовался второй господин. – Кем стать? Какой работой заниматься? Какими людьми быть? – Этот не прятал свои зубы, которые были ярко-желтыми – точь-в-точь как грузовик, который мы только что разгружали.
– Отвечайте мистеру Рокафорте, – велел Минна.
– Они делают все, что ты им велишь, Фрэнк? – обратился Рокафорте к Минне. Это не был пустой светский разговор, несмотря на повторы. Нет, в их расспросах слышался некий подтекст, и от ответа Минны наверняка многое зависело. Матрикарди и Рокафорте, чувствовал я, задавали банальные вопросы, полные чудовищно важного для них смысла.
– Да, они хорошие ребята, – кивнул Минна.
Я расслышал в его тоне торопливость: мы явно злоупотребляли их гостеприимством.
– Сироты , – многозначительно произнес Матрикарди, обращаясь к Рокафорте. Он повторял то, что ему уже говорили, и теперь оценивал это сообщение.
– Вам понравился этот дом? – спросил Рокафорте, указав рукой на потолок. Он поймал мой взгляд, устремленный на потолочную резьбу.
– Да, – сдерживая себя, промолвил я в ответ.
– Это гостиная его матери, – объяснил Рокафорте, кивая на Матрикарди.
– В точности в том виде, в каком она содержала ее, – с гордостью заметил Матрикарди. – Мы тут ничего не меняли.
– Когда мистер Матрикарди был ребенком – вот как вы сейчас, – вновь заговорил Рокафорте, – я часто приходил к нему в гости, и мы сидели в этой самой комнате. – Он улыбнулся Матрикарди, и тот вернул ему улыбку. – Его мать обещала надрать нам уши, если мы испачкаем этот ковер хоть чуть-чуть. И теперь мы сидим и вспоминаем это.
– Да, здесь все так, как было при ней, – заметил Матрикарди. – Она должна была бы видеть и знать это. Благослови Господь ее чистую душу.
Они замолчали. Минна тоже молчал, хотя я прямо-таки физически чувствовал, как ему хочется поскорее убраться отсюда. Кажется, я даже слышал, как он сглотнул слюну.
Слова не теснились, клокоча, в моем горле, ведь я был занят – трогал и поглаживал украденную вилку. Мне стало казаться, что она волшебная, что если бы она всегда оставалась у меня в кармане, то я бы распростился с голосовым тиком.
– Так скажите же нам, – попросил Рокафорте, – скажите, кем вы хотите стать? Какими людьми?
– Такими же, как Фрэнк, – наконец ответил Тони. Он говорил за всех нас, и правильно делал.
Услыхав его ответ, Матрикарди усмехнулся – по-прежнему не разжимая губ. Рокафорте вежливо ждал, пока его друг закончит. Потом он спросил Тони:
– Ты хочешь сочинять музыку?
– Что-о?
– Ты хочешь сочинять музыку? – Он говорил вполне искренним тоном.
Тони пожал плечами. Мы все затаили дыхание, ожидая, как Рокафорте объяснит свои слова. Минна переступал с ноги на ногу. Он понимал, что ситуация выходит у него из-под контроля.
– Те вещи, что вы носили для нас сегодня, – пояснил Рокафорте. – Вы поняли, что это такое?
– Конечно.
– Нет, нет, – вдруг вмешался Минна. – Не нужно.
– Пожалуйста, не отказывайтесь от нашего подарка, – попросил Рокафорте.
– Нет, мы и в самом деле не можем. При всем к вам уважении. – Я чувствовал, что это было очень важно для Минны. От подарка стоимостью в тысячи, если не в десятки тысяч, следовало отказаться. И мне не стоило строить фантазии об электрических гитарах, усилителях и клавишных. Увы, было уже слишком поздно: в голове у меня завертелись обидные прозвища, которыми Минна обзывал нас: «Вы, долбаные дебилы. Шоколадные шарики. Тони и буксиры» .
– Но почему, Фрэнк? – вступил в разговор Матрикарди. – Доставим им немного радости. Сиротам будет приятно сочинять музыку.
– Нет, пожалуйста.
«Придурки приютские. Шутовское шоу» . Я представил эти слова выгравированными на барабанах и усилителях.
– Но ведь больше никто не сможет получать радость от этого мусора, – проговорил Рокафорте, пожимая плечами. – Можно отдать его твоим сиротам или сжечь, облив канистрой бензина, – нам без разницы.
По тону Рокафорте я понял две вещи. Во-первых, его предложение и в самом деле ничего для него не значило, абсолютно ничего, так что от него можно было отказаться. Они не заставят Минну, и он не позволит нам взять аппаратуру.
И второе. Странное предложение Рокафорте избавиться от аппаратуры с помощью канистры с бензином для него самого вовсе не было странным. Именно огню предназначены все эти инструменты.
Минна тоже это понял. Он глубоко вздохнул. Опасность миновала. Но в это самое мгновение я потерял власть над собою. Волшебная вилка утратила магические свойства. Мне захотелось произнести вслух всю ту чепуху, которая крутилась у меня в голове: «Баки Дент и высохшие пончики…»
– Ну ладно, – кивнул Матрикарди, поднимая руку, чтобы призвать нас к вниманию. – Вижу, что вам наше предложение не по нраву, так что забудем о нем. – Он сунул руку во внутренний карман пиджака. – Но мы настаиваем на том, чтобы эти сироты получили вознаграждение за ту работу, которую столь любезно выполнили для нас.
Он вытащил из кармана четыре сотенных купюры. Передал их Фрэнку и улыбнулся собственной щедрости. А почему бы и нет? Жест был в точности таким же, каким Фрэнк распределял среди нас свои двадцатки, и, принимая купюры, Фрэнк вдруг сам преобразился в мальчишку. В жадноватого мальчишку, который погнушается испачкать руки бумажкой меньшего достоинства, чем сотенная.
– Хорошо, – произнес он. – Это, конечно, здорово, но вы мне их испортите. Они не знают, что делать с такими деньгами. – Осознав, что неприятная встреча идет к концу, он вновь обрел способность шутить. – Скажите спасибо, вы, остолопы!
Трое моих приятелей дурели от нежданно свалившегося на их головы счастья, я боролся со своим тиком.
– Спасибо.
– Спасибо.
– Спасибо, мистер Матрикарди.
– Аф!
Минна тут же повел нас прочь из гостиной, мы чуть не бежали по странному холлу богатого дома и даже не успели обернуться назад. Матрикарди и Рокафорте так и не встали со своих стульев – они лишь улыбались нам и друг другу до тех пор, пока мы не ушли. Минна подтолкнул нас к кузову, где мы принялись разглядывать новенькие купюры с идущими по порядку номерами. Тони попытался убедить нас в том, что деньги будет надежнее отдать ему, потому что в приюте мало ли что может случиться. Мы, однако, не схватили наживку.
Минна остановился на Смит-стрит, около «Пасифика», перед работающим круглосуточно магазином «У Зеода», названным по имени его хозяина-араба. Мы сидели и ждали, пока Минна вернется с пивом.
– Вот что, парни, вы умеете забывать? – спросил он.
– Что забывать? – удивились мы.
– Имена тех людей, с которыми вы только что познакомились. Вам не поздоровится, если вы кому-нибудь про них расскажете.
– А как же нам их называть?
– Никак не называть, – отозвался он. – В этом и состоит часть моей работы, о которой вам следует знать. Иногда клиенты – это просто клиенты. Никаких имен.
– Но кто они такие?
– Они никто, – ответил Минна. – В этом-то все и дело. Забудьте о том, что вообще видели их.
– Они здесь живут? – полюбопытствовал Гилберт.
– Нет. Они просто держат тут дом. Они переехали в Джерси.
– Садовый штат, – сказал я.
– Верно, садовый штат, – кивнул Минна.
– Садовый штат, Брикфейс и Стукко! – прокричал я. «Садовым Штатом, Брикфейс и Стукко» называлась фирма по реконструкции, дурацкую рекламу которой показывали по 9-му и 11-му каналам во время бейсбольных матчей или повторных показов «Сумеречной зоны». Нелепое название фирмы само по себе звучало как речевой тик. Мне вдруг пришло в голову, что Брикфейс и Стукко могут быть тайными именами Рокафорте и Матрикарди.
– Что ты несешь?
– Садовый штат, Брикфейс и Стукко!
Минна снова рассмеялся. Я любил Минну, любил, когда он смеялся, и потому любил его смешить.
– Что ж, – бросил он. – Хорошо. Зови их Брикко и Стукфейс, ты, чертов милый шут. – Он сделал еще один глоток пива.
Если память мне не изменяет, он никогда больше не произносил имена этих людей вслух.
– С чего ты вообразил себя итальянцем? – спросил как-то раз Минна, когда мы ехали в его «импале».
– А на кого еще я, по-твоему, похож? – спросил Тони.
– Понятия не имею, – пожал плечами Минна. – Может, на грека. Знаю я тут одного грека, который все время приставал на Юнион-стрит к девчонкам-итальянкам. А потом двое старших братьев одной из них отвели его под мост. М-да… – протянул он. – Так вот, ты мне его напоминаешь. И кожа у тебя такая же смуглая, как у него. – Он помолчал. – Я бы сказал, что ты грек наполовину. Или, может, пуэрториканец или сириец.
– Твою мать!
– Возможно, я всех ваших родителей знаю, если хорошенько подумать. Но не будем гадать, кто они такие. Вы у меня этакая интернациональная бригада – думаю, несколько мамаш, что живут в радиусе пяти миль от этого места, знают правду.
Вот тебе и хвастовство Тони его итальянскими предками! Минна заговорил о том, что мы сами подозревали – ничего особенного в происхождении Тони не было, он был таким же, как мы, а Минна знал все хитросплетения наших судеб, знал наших родителей и мог в любое мгновение представить их нам.
Иногда он посмеивался над нами, изображая из себя то всезнайку, то абсолютно невежественного человека – мы не могли отличить одного от другого. Однажды, когда мы были с ним одни, он сказал:
– Эссрог… Эссрог… Ну и имечко! – Он скривил гримасу и прищурился, словно пытался припомнить что-то или, возможно, прочесть фамилию на далеком манхэттенском небоскребе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
– Стало быть, мальчики, это вы и есть, – промолвил один из них.
– Поздоровайтесь с мистером Матрикарди, – велел Минна.
– Сьте, – буркнул Дэнни. Минна дернул его за руку.
– Я велел поздороваться с мистером Матрикарди, – прошипел он.
– Здрасьте, – хмуро, но более внятно повторил Дэнни.
Минна никогда не просил, чтобы мы были вежливы с клиентами, во всяком случае, до сих пор наша работа этого не требовала. Мы привыкли ходить с ним по нашему району, болтать, огрызаться на оскорбления.
Но сейчас мы почувствовали перемену в Мине – напряжение и страх. Мы старались подчиниться, однако подобострастию мы не были научены.
Пожилые мужчины сидели, положив ногу на ногу, сцепив пальцы, и пристально разглядывали нас. Оба в своих костюмах казались сухопарыми, у обоих была мягкая и белая кожа и мягкие, но не пухлые, лица. У того, которого называли мистером Матрикарди, на горбинке носа был небольшой шрам, напоминавший трещинку в гладком пластике.
– Поздоровайтесь, – обратился Минна ко мне с Гилбертом.
В голове у меня завертелось: «Мистер, плотное тело, твистер, летнее поло, свистни, лето пилота» , и я не решился открыть рот. Вместо этого я нежно поглаживал зубцы украденной вилки, которая едва влезла в передний карман моих вельветовых штанов.
– Все в порядке, – сказал мистер Матрикарди. Он натянуто улыбнулся, не показав в улыбке зубы. Толстые линзы очков удваивали пронзительность его взгляда. – Вы все работаете на Фрэнка?
Какого ответа он ждал, черт подери?
– Разумеется, – пришел на помощь Тони. Матрикарди – это ведь итальянская фамилия, а кому ж еще разговаривать с итальянцами, как не синьору Вермонте?
– Делаете то, что он велит?
– Конечно.
Второй мужчина наклонился вперед.
– Послушайте, – сказал он. – Фрэнк Минна – хороший человек.
Мы вновь оторопели. Он что, думал, мы станем с ним спорить?
Я в кармане пересчитывал зубцы вилки: раз-два-три-четыре, раз-два-три-четыре.
– Скажите, что бы вы хотели делать? – поинтересовался второй господин. – Кем стать? Какой работой заниматься? Какими людьми быть? – Этот не прятал свои зубы, которые были ярко-желтыми – точь-в-точь как грузовик, который мы только что разгружали.
– Отвечайте мистеру Рокафорте, – велел Минна.
– Они делают все, что ты им велишь, Фрэнк? – обратился Рокафорте к Минне. Это не был пустой светский разговор, несмотря на повторы. Нет, в их расспросах слышался некий подтекст, и от ответа Минны наверняка многое зависело. Матрикарди и Рокафорте, чувствовал я, задавали банальные вопросы, полные чудовищно важного для них смысла.
– Да, они хорошие ребята, – кивнул Минна.
Я расслышал в его тоне торопливость: мы явно злоупотребляли их гостеприимством.
– Сироты , – многозначительно произнес Матрикарди, обращаясь к Рокафорте. Он повторял то, что ему уже говорили, и теперь оценивал это сообщение.
– Вам понравился этот дом? – спросил Рокафорте, указав рукой на потолок. Он поймал мой взгляд, устремленный на потолочную резьбу.
– Да, – сдерживая себя, промолвил я в ответ.
– Это гостиная его матери, – объяснил Рокафорте, кивая на Матрикарди.
– В точности в том виде, в каком она содержала ее, – с гордостью заметил Матрикарди. – Мы тут ничего не меняли.
– Когда мистер Матрикарди был ребенком – вот как вы сейчас, – вновь заговорил Рокафорте, – я часто приходил к нему в гости, и мы сидели в этой самой комнате. – Он улыбнулся Матрикарди, и тот вернул ему улыбку. – Его мать обещала надрать нам уши, если мы испачкаем этот ковер хоть чуть-чуть. И теперь мы сидим и вспоминаем это.
– Да, здесь все так, как было при ней, – заметил Матрикарди. – Она должна была бы видеть и знать это. Благослови Господь ее чистую душу.
Они замолчали. Минна тоже молчал, хотя я прямо-таки физически чувствовал, как ему хочется поскорее убраться отсюда. Кажется, я даже слышал, как он сглотнул слюну.
Слова не теснились, клокоча, в моем горле, ведь я был занят – трогал и поглаживал украденную вилку. Мне стало казаться, что она волшебная, что если бы она всегда оставалась у меня в кармане, то я бы распростился с голосовым тиком.
– Так скажите же нам, – попросил Рокафорте, – скажите, кем вы хотите стать? Какими людьми?
– Такими же, как Фрэнк, – наконец ответил Тони. Он говорил за всех нас, и правильно делал.
Услыхав его ответ, Матрикарди усмехнулся – по-прежнему не разжимая губ. Рокафорте вежливо ждал, пока его друг закончит. Потом он спросил Тони:
– Ты хочешь сочинять музыку?
– Что-о?
– Ты хочешь сочинять музыку? – Он говорил вполне искренним тоном.
Тони пожал плечами. Мы все затаили дыхание, ожидая, как Рокафорте объяснит свои слова. Минна переступал с ноги на ногу. Он понимал, что ситуация выходит у него из-под контроля.
– Те вещи, что вы носили для нас сегодня, – пояснил Рокафорте. – Вы поняли, что это такое?
– Конечно.
– Нет, нет, – вдруг вмешался Минна. – Не нужно.
– Пожалуйста, не отказывайтесь от нашего подарка, – попросил Рокафорте.
– Нет, мы и в самом деле не можем. При всем к вам уважении. – Я чувствовал, что это было очень важно для Минны. От подарка стоимостью в тысячи, если не в десятки тысяч, следовало отказаться. И мне не стоило строить фантазии об электрических гитарах, усилителях и клавишных. Увы, было уже слишком поздно: в голове у меня завертелись обидные прозвища, которыми Минна обзывал нас: «Вы, долбаные дебилы. Шоколадные шарики. Тони и буксиры» .
– Но почему, Фрэнк? – вступил в разговор Матрикарди. – Доставим им немного радости. Сиротам будет приятно сочинять музыку.
– Нет, пожалуйста.
«Придурки приютские. Шутовское шоу» . Я представил эти слова выгравированными на барабанах и усилителях.
– Но ведь больше никто не сможет получать радость от этого мусора, – проговорил Рокафорте, пожимая плечами. – Можно отдать его твоим сиротам или сжечь, облив канистрой бензина, – нам без разницы.
По тону Рокафорте я понял две вещи. Во-первых, его предложение и в самом деле ничего для него не значило, абсолютно ничего, так что от него можно было отказаться. Они не заставят Минну, и он не позволит нам взять аппаратуру.
И второе. Странное предложение Рокафорте избавиться от аппаратуры с помощью канистры с бензином для него самого вовсе не было странным. Именно огню предназначены все эти инструменты.
Минна тоже это понял. Он глубоко вздохнул. Опасность миновала. Но в это самое мгновение я потерял власть над собою. Волшебная вилка утратила магические свойства. Мне захотелось произнести вслух всю ту чепуху, которая крутилась у меня в голове: «Баки Дент и высохшие пончики…»
– Ну ладно, – кивнул Матрикарди, поднимая руку, чтобы призвать нас к вниманию. – Вижу, что вам наше предложение не по нраву, так что забудем о нем. – Он сунул руку во внутренний карман пиджака. – Но мы настаиваем на том, чтобы эти сироты получили вознаграждение за ту работу, которую столь любезно выполнили для нас.
Он вытащил из кармана четыре сотенных купюры. Передал их Фрэнку и улыбнулся собственной щедрости. А почему бы и нет? Жест был в точности таким же, каким Фрэнк распределял среди нас свои двадцатки, и, принимая купюры, Фрэнк вдруг сам преобразился в мальчишку. В жадноватого мальчишку, который погнушается испачкать руки бумажкой меньшего достоинства, чем сотенная.
– Хорошо, – произнес он. – Это, конечно, здорово, но вы мне их испортите. Они не знают, что делать с такими деньгами. – Осознав, что неприятная встреча идет к концу, он вновь обрел способность шутить. – Скажите спасибо, вы, остолопы!
Трое моих приятелей дурели от нежданно свалившегося на их головы счастья, я боролся со своим тиком.
– Спасибо.
– Спасибо.
– Спасибо, мистер Матрикарди.
– Аф!
Минна тут же повел нас прочь из гостиной, мы чуть не бежали по странному холлу богатого дома и даже не успели обернуться назад. Матрикарди и Рокафорте так и не встали со своих стульев – они лишь улыбались нам и друг другу до тех пор, пока мы не ушли. Минна подтолкнул нас к кузову, где мы принялись разглядывать новенькие купюры с идущими по порядку номерами. Тони попытался убедить нас в том, что деньги будет надежнее отдать ему, потому что в приюте мало ли что может случиться. Мы, однако, не схватили наживку.
Минна остановился на Смит-стрит, около «Пасифика», перед работающим круглосуточно магазином «У Зеода», названным по имени его хозяина-араба. Мы сидели и ждали, пока Минна вернется с пивом.
– Вот что, парни, вы умеете забывать? – спросил он.
– Что забывать? – удивились мы.
– Имена тех людей, с которыми вы только что познакомились. Вам не поздоровится, если вы кому-нибудь про них расскажете.
– А как же нам их называть?
– Никак не называть, – отозвался он. – В этом и состоит часть моей работы, о которой вам следует знать. Иногда клиенты – это просто клиенты. Никаких имен.
– Но кто они такие?
– Они никто, – ответил Минна. – В этом-то все и дело. Забудьте о том, что вообще видели их.
– Они здесь живут? – полюбопытствовал Гилберт.
– Нет. Они просто держат тут дом. Они переехали в Джерси.
– Садовый штат, – сказал я.
– Верно, садовый штат, – кивнул Минна.
– Садовый штат, Брикфейс и Стукко! – прокричал я. «Садовым Штатом, Брикфейс и Стукко» называлась фирма по реконструкции, дурацкую рекламу которой показывали по 9-му и 11-му каналам во время бейсбольных матчей или повторных показов «Сумеречной зоны». Нелепое название фирмы само по себе звучало как речевой тик. Мне вдруг пришло в голову, что Брикфейс и Стукко могут быть тайными именами Рокафорте и Матрикарди.
– Что ты несешь?
– Садовый штат, Брикфейс и Стукко!
Минна снова рассмеялся. Я любил Минну, любил, когда он смеялся, и потому любил его смешить.
– Что ж, – бросил он. – Хорошо. Зови их Брикко и Стукфейс, ты, чертов милый шут. – Он сделал еще один глоток пива.
Если память мне не изменяет, он никогда больше не произносил имена этих людей вслух.
– С чего ты вообразил себя итальянцем? – спросил как-то раз Минна, когда мы ехали в его «импале».
– А на кого еще я, по-твоему, похож? – спросил Тони.
– Понятия не имею, – пожал плечами Минна. – Может, на грека. Знаю я тут одного грека, который все время приставал на Юнион-стрит к девчонкам-итальянкам. А потом двое старших братьев одной из них отвели его под мост. М-да… – протянул он. – Так вот, ты мне его напоминаешь. И кожа у тебя такая же смуглая, как у него. – Он помолчал. – Я бы сказал, что ты грек наполовину. Или, может, пуэрториканец или сириец.
– Твою мать!
– Возможно, я всех ваших родителей знаю, если хорошенько подумать. Но не будем гадать, кто они такие. Вы у меня этакая интернациональная бригада – думаю, несколько мамаш, что живут в радиусе пяти миль от этого места, знают правду.
Вот тебе и хвастовство Тони его итальянскими предками! Минна заговорил о том, что мы сами подозревали – ничего особенного в происхождении Тони не было, он был таким же, как мы, а Минна знал все хитросплетения наших судеб, знал наших родителей и мог в любое мгновение представить их нам.
Иногда он посмеивался над нами, изображая из себя то всезнайку, то абсолютно невежественного человека – мы не могли отличить одного от другого. Однажды, когда мы были с ним одни, он сказал:
– Эссрог… Эссрог… Ну и имечко! – Он скривил гримасу и прищурился, словно пытался припомнить что-то или, возможно, прочесть фамилию на далеком манхэттенском небоскребе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53