– Ты еще им покажешь, Билл.
– Пол, я все думаю о расследовании Мелмена. Ты не держишь на меня зла? Я ведь просто рассказал им о том, что видел.
– Не бери в голову. Все это глупости.
Билл провел языком по губам.
– Спасибо, Пол.
– Ты за этим приехал?
– Ну, дело в том…
Но Чарди снова стремительно нырнул в толпу ребятишек. Спейт стоял столбом и наблюдал за тем, как он урегулирует очередной кризис. Эти детишки что, только и умеют что драться? Впрочем, взрослые ведь ничем не лучше.
Наконец Чарди вернулся.
– С ними только успевай поворачиваться, – заметил Пол.
– Да уж.
– Ну, Билл?
Вот, значит, как все будет. На площадке, посреди оравы детей, и без возможности присесть и обсудить все как цивилизованные люди. Чарди играл с ним, Спейт видел это. Положение было безнадежное, при таком-то галдеже, когда их дергали каждую минуту. Это провал. Его охватило предчувствие поражения.
Надо было послать кого-нибудь помоложе, скажут в Лэнгли. Скажут прямо ему в лицо. Там теперь умеют быть жестокими.
– Вот, – Билл шатнулся вперед.
Он вытащил из кармана и протянул Чарди свое сокровище, вещь, из-за которой они там в Лэнгли стояли на ушах. Чарди неохотно ее взял.
Он смотрел на нее, перекатывая на ладони.
– Гильза от чешского пистолета-пулемета, калибр семь целых шестьдесят пять сотых миллиметра. Таких, должно быть, с десяток миллионов по всему миру болтается.
– Взгляни на царапину от зацепа выбрасывателя на закраине гильзы, – сказал Билл.
– Это гильза от «скорпиона». Я еще в состоянии опознать гильзу от «скорпиона». "Скорпы" в ходу во всем мире. Африканские генералы до них сами не свои.
– Позволь мне досказать.
Чарди взглянул на него. Билл никогда не понимал, что делается у Пола в душе. Темные глаза прищурились, губы, скрытые под бородой, плотно сжались.
– Валяй.
– Конкретно эта гильза из тайника с оружием, который ребята из сто семьдесят третьей воздушно-десантной бригады вскрыли во время поисково-карательной операции в июле шестьдесят седьмого. Вьетконговцы устроили в окрестностях Куинена крупный оружейный склад. В основном автоматы Калашникова и реактивные противотанковые гранатометы. Чуток минометов, чуток легкой артиллерии. Ничего из ряда вон выходящего. И «скорпион». В шестьдесят седьмом во Вьетнаме это была большая редкость, чешское оружие появилось там уже много позже. Однако на складе оказался один-единственный новехонький «скорпион», еще в смазке, и три с половиной тысячи патронов калибра семь шестьдесят пять.
– Хочешь сказать, это один из тех трех с половиной тысяч?
– Угу, – едва ли не с гордостью ответил Билл Спейт. – Заводское клеймо позволяет однозначно это определить. Видишь, здесь, на донце гильзы? Маркировка "VZ – шестьдесят один". Это клеймо оружейного завода в Брно, а вся партия патронов была выпущена в январе шестьдесят шестого. Он из той же партии, что мы нашли во Вьетнаме. Не может быть, чтобы это было совпадение. Знаешь, что произошло с теми боеприпасами?
Чарди промолчал.
– Разумеется, знаешь, – продолжал Билл. – В семьдесят третьем этот «скорпион» вместе с двумя с половиной тысячами патронов отправились в Курдистан.
Билл знал об оружии все. Его специальностью было тыловое обеспечение и тайное пополнение запасов, и он организовывал доставку оружия в зоны партизанских действий по всему земному шару, когда служил в отделе спецопераций. Ему и самому не раз доводилось побывать в переплетах.
Чарди кивнул, словно в память о небольшой войне и переплетах, в которых они побывали.
– Помнишь, ты отдал этот «скорпион» одному человеку?
– Я отдал его Улу Бегу, – ответил Чарди. – Где ты его взял?
Спейт рассказал ему о гибели двух офицеров пограничного патруля.
– Это одна из сорока гильз, найденных на месте происшествия. Он расстрелял два магазина. На телах тех офицеров живого места не осталось. Ты же знаешь, на что способен "скорпион".
"Скорпионом" назывался пистолет-пулемет чешского производства, принятый на вооружение в 1961 году. Со сложенным проволочным прикладом он составлял десять дюймов в длину, весил три с половиной фунта и делал восемьсот сорок выстрелов в минуту в автоматическом режиме. Он входил в число немногочисленных настоящих пистолетов-пулеметов, не такой громоздкий, как автомат, и куда более смертоносный, нежели автоматический пистолет.
– Билл, это всего-навсего одна гильза. Ты принимаешь желаемое за действительное. Делаешь какие-то безумные построения на основе сущей ерунды. Гильза, заводское клеймо, царапина на металле.
– Есть еще кое-что, Пол.
Билл заглянул в портфель, порылся в отчетах научно-технического директората, авиабилетах, картах и извлек наконец фотографию лежащего тела.
Чарди взглянул.
– В какую сторону лицом он лежал? – спросил он.
– На восток. В отчете говорится, что тело передвинули. Они решили, что убийца искал деньги или еще что-нибудь. Но бумажник не тронули. Они ничего не понимают. Но ты-то понимаешь, верно?
– Разумеется, – отозвался Чарди. – Он не собирался убивать этого беднягу. Он этого не хотел. Он сожалел об этом. И потому попытался помочь душе убитого попасть в рай. Он развернул тело на восток, лицом к Мекке, как принято хоронить мертвых у курдов.
– Ты не раз это видел, Пол.
– Надо думать. Здесь какой-то курд. Может, даже Улу Бег собственной персоной.
– Да, Пол. Мы ведь так и не получили никакого подтверждения его гибели, когда «Саладин-два» закончился провалом. И если это кто-то из курдов, то это он. А тебе известно, каких воззрений курды придерживаются о мести.
Прозвенел звонок.
Билл взглянул на Чарди. Вот он, решающий миг; разве не должен Чарди как-то отреагировать? Человек, которого он обучил и рядом с которым бок о бок жил и сражался в Курдистане семь лет тому назад.
Дети начали сбиваться в буйную ораву перед стальными двустворчатыми дверями. Показались монахини. Там и сям вспыхивали мелкие потасовки.
– Мистер Чарди! – позвала монахиня от двери.
– Пол, это…
– Я знаю, что это такое, Билл, – отрезал Чарди. – Черт бы тебя побрал, Билл, зачем ты снова разворошил все это старье?
Он развернулся и исчез за дверьми вместе с ребятишками.
* * *
Биллу не оставалось ничего иного, кроме как ждать. Он отыскал бар, захудалое тихое местечко в следующем по шоссе городке, и коротал время, потягивая ром с кока-колой за столиком рядом с автоматом для игры в пин-бол. В зале никого не было. Он выкурил полпачки сигарет. Перед ним аккуратной шеренгой выстроились стаканы. Под конец их было пять.
Он должен согласиться, думал Спейт. Он все обдумает и поймет, что это дело касается его точно в той же степени, что и всех остальных. Улу Бег был недочетом операции Чарди. Неважно, что Чарди турнули из управления, неважно, что он столько лет скрывался под видом школьного учителя. Он должен согласиться, убеждал себя Билл.
Это его наследие. Все эти годы он исповедовал какие-то убеждения. Он был одним из героев, одним из ковбоев, а в ковбоях главное то, что они никогда не говорят «нет». Для ковбоев не существует опасности. Они психи, утверждал кое-кто, они животные. Многие штабные их на дух не переносят. Однако когда в ковбое возникала нужда, он был тут как тут, он бросался в бой. Он жил ради того, чтобы бросаться в бой; в конце концов, разве не ради этого в первую очередь он становился ковбоем?
Билл пытался убедить самого себя. Он взглянул на свои «Сейко» и с трудом сообразил, сколько времени. Он перебрал с выпивкой и сам это понимал.
– Вам плохо? – склонилась над ним официантка.
– Нет-нет, все нормально.
– Лучше бы вам расплатиться, – заметила она.
– Свет еще не слыхивал более справедливых слов, – усмехнулся он снисходительно.
Автомобилей на дороге ощутимо прибавилось, и Спейт добрался до церкви только к четверти шестого. Машину он снова оставил на гостевой стоянке, пересек безлюдную площадку и вошел в школу.
Он заморгал, привыкая к сумраку. Стены темного коридора украшали детские рисунки. Спейту они показались нелепыми, все эти коровы, сараи и самолетики, у которых оба крыла торчали с одной стороны фюзеляжа. Да и от распятий ему было не по себе – от бесконечных сцен страдания на этих нежных бледно-зеленых стенах. Навстречу ему попалась монахиня, и он преувеличенно улыбнулся, опасаясь, как бы она не учуяла запах перегара или не заподозрила, что он пьян, по нетвердой походке. Но она лишь улыбнулась в ответ – на удивление молоденькая девушка. Потом он наткнулся на группку мальчишек, худеньких и взмыленных, в спортивных костюмах – они направлялись в раздевалку. Мальчики казались совсем маленькими, с крошечными косточками и заморенными личиками, как у малолетних рабочих с диккенсовской фабрики ваксы. Впрочем, один из них был побольше. Чернокожий мальчик, вероятно, заводила.
– Мистер Чарди далеко, сынок? – спросил его Спейт.
– Он там, – мальчик махнул рукой дальше по коридору.
Послали его, как выяснилось, в старый спортивный зал, залитый восковым желтым светом тусклых ламп, низко свисавших в своих проволочных клетках с балок потолка.
Это здание, должно быть, построили лет за двадцать до того, как отгрохать элегантный модерновый собор. Один конец помещения представлял собой зрительный зал со сценой для любительских представлений – здесь, должно быть, разыгрывали дрянные постановки.
Спейт увидел Чарди в сером спортивном костюме и высоких кедах. На груди у него расплывалось раздвоенное влажное пятно, ни дать ни взять уши Микки-Мауса, голову обхватывала яркая повязка, как у индейского воина. Одной рукой он раз за разом методично отправлял мяч в баскетбольную корзину с двадцати – двадцати пяти футов. Пару раз он принимался бить хорошо надутым кожаным мячом об пол так, что гулкий стук разносился в воздухе, потом подхватывал мяч и как будто взвешивал его. Затем плавно прокатывал от пальцев до плеча, замирал и взвивался в воздух. Кожаный шар описывал безукоризненную дугу и со свистом летел сквозь кольцо. Впрочем, иногда он все же пролетал мимо, и тогда бородач лениво трусил за ним вдогонку и одной рукой подхватывал не успевший коснуться пола снаряд. Потом разворачивался, замахивался, делал новый бросок и, надо сказать, выглядел при этом довольно неплохо для человека – и впрямь! – под сорок. За те десять минут, что Билл молча наблюдал за ним с порога, он ни разу не промахнулся два раза кряду.
Наконец Спейт подал голос:
– Ты до сих пор звезда.
Чарди не оглянулся. Он сделал еще один бросок и только потом ответил:
– Да, есть еще порох в пороховницах.
О его фантастической сноровке с мячом ходили легенды. Во время двух своих американских операций – совершенно катастрофических во всех прочих отношениях – он под орех разделал спортивную лигу Лэнгли, в которой играла на удивление сильная баскетбольная команда; Чарди тогда установил рекорды, которые, насколько Биллу было известно, не были побиты и по сей день. В своем захудалом колледже, который платил Полу стипендию, он был чем-то вроде звезды национального масштаба и решил попробовать играть в профессиональной команде.
Он забил в прыжке еще один мяч, и на этом, похоже, игра ему прискучила. Мяч покатился по полу в темный угол. Чарди взял полотенце и подошел к Биллу.
– Что ж, старина Билл, вижу, я тебя не переупрямил.
– Ты действительно этого хотел, Пол?
Чарди лишь улыбнулся в ответ.
– Думаю, я им понадобился, – проговорил он наконец. – Наверное, я снова в цене.
К чему отрицать очевидное, подумалось Спейту.
– Понадобился. В цене.
Чарди обдумал его слова.
– Кто проводит операцию? Мелмен?
– Мелмен теперь большая шишка. Ты не знал? Он заместитель директора по оперативной работе. В один прекрасный день он станет его директором, возможно даже директором Центральной разведки, если не решит уйти из конторы.
При мысли о Сэме Мелмене на обложке «Тайм» и «Ньюсуик», где до него красовались Хелмс, Колби и Тернер, Чарди фыркнул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65