«Вернусь в 12:30». «Молока сегодня нет». У Крога свое, у меня свое, никто никому не мешает. Кейт открыла дверь. Проходя, он задел ее плечом. Брат и сестра, привязанность, привычка, все правильно и спокойно. Чего ради я стану ревновать к нему? Любовь — это когда в пустой квартире надрывается звонок, когда среди сплетенных сердец, между «Ушел в пивную рядом» и «Вернусь в 12:30» ищешь свою запись, потом по скользким от мыльной воды ступеням спускаешься вниз, начало всегда хорошее, конец всегда плохой. — Спасибо, что нашли для меня время, мистер Крог, — выпалил он с порога. Он отчаянно трусил, хорохорился, его пьянила злая радость, потому что ниже падать некуда: просить работу у любовника сестры, с точки зрения любого клуба, — самое последнее дело. Он устремил на Крога свой положительный, продуманно чистый взгляд.
Напрасный труд. Крог даже не смотрел на него. Он кивнул в сторону кресла. — «Садитесь», стал возиться с зажигалкой. Он застенчивый человек, растерянно подумал Энтони.
— Сначала мне показалось, что я ничего не смогу вам предложить, — начал Крог. — Наш расчетный отдел полностью укомплектован. Ведь вы, если не ошибаюсь, в основном занимались бухгалтерией? — Да, — ответил Энтони.
— Как вы понимаете, я в эти дела не вникаю. Я полагаюсь на отчеты заведующего отделом. А он удовлетворен своими сотрудниками. Согласитесь, я не могу взять и уволить опытного работника, который удовлетворяет… — Разумеется.
— Я знал, что вы меня поймете, — сказал Крог. — Однако я хочу вам помочь — вы брат мисс Фаррант, а мисс Фаррант… — он запнулся, поднял сухое бесстрастное лицо, отчего-то принявшее тревожное выражение, и взглянул на дверь в приемную секретарши; потом опустил глаза на пульт сигнализации — похоже, он хотел спросить у самой Кейт нужное слово. — Она оказывает мне бесценные услуги, — выговорил он наконец и без перехода спросил:
— Вы знаете Америку?
— Я был один раз в Буэнос-Айресе.
— Я говорю о Соединенных Штатах.
— Нет, — ответил Энтони, — в Штатах я не был. — У меня там капиталовложения, — объяснил Крог, опять теряя нить разговора. — Сигарету?
— Благодарю.
Протягивая зажигалку, Крог заговорил обеспокоенно и громко, но плотный воздух, стиснутый звуконепроницаемыми окнами и дверью, поспешил заглушить его голос.
— Предложение, которое у меня есть для вас, может показаться странным. Возможно, вы не захотите его принять. — Им овладела мучительная растерянность, и, ничего еще не сказав, он пояснил в оправдание:
— Я не могу обратиться к полиции с такой просьбой.
— А что нужно сделать? Украсть что-нибудь? — осторожно спросил Энтони. — Украсть! — воскликнул Крог. — Конечно, нет. — Он поерзал, нервно сглотнул и решился. — Мне нужна личная охрана. Вчера… конечно, пустяки, треск выхлопной трубы, но я испугался… и подумал, что я совершенно беззащитен, если вдруг… Вам может показаться, что это пустые страхи, но в Америке такие вещи случаются сплошь и рядом. А вчера у меня были беспорядки на заводах. Вы не поверите, но…
— Нет, отчего же, верю, — подхватил Энтони. Он не раздумывал ни минуты, и только отсутствующее выражение его правдивых глаз могло подсказать, что он обшаривает Буэнос-Айрес, Африку, Индию, Малайю, Шанхай, спешно отыскивая подходящую историю. — Помнится, я встретил одного парня, он был телохранителем Моргана. Это было в Шанхае. Так он мне сказал, что они все имеют телохранителей. Он говорил… Да что там, это только разумно. Даже у кинозвезд есть телохранители.
— Но у нас, в Стокгольме…
— А вы должны идти в ногу со временем, — велел Энтони. Он обрел прежнюю уверенность в себе. Он продавал себя, как прежде продавал шелковые чулки и пылесосы; твердый взгляд, нога уже за порогом, деловитая скороговорка, никогда, впрочем, не мешавшая оставаться джентльменом (оправдывая перед мужьями ненужные приобретения, они потом так и говорили: «Это был настоящий джентльмен»). — И я именно тот человек, который вам нужен, мистер Крог. Я бы мог показать вам выигранные кубки, серебряный приз. — Он не забыл дать патетический штрих, который окончательно оправдывает покупателя в собственных глазах («бедняга, он хлебнул горя»). — Правда, я многое распродал, мистер Крог. Когда очень прижало. Помню, вышел из ломбарда и бросил квитанцию в ближайшую урну, и, поверите, ни о чем я так не жалел в жизни, как о серебряном epergne, который выиграл в шанхайском клубе; пришлось изрядно постараться — отлично стреляли люди. Замечательный был epergne.
— Значит, вы согласны на эту работу? — спросил Крог.
— Разумеется, согласен, — ответил Энтони.
— Пока я в правлении, вы свободны, но в остальных случаях вы будете всегда возле меня.
— Нужно все обставить как полагается, — сказал Энтони. — Пуленепробиваемое стекло, металлические козырьки. — Не думаю, что это может потребоваться в Стокгольме. — Тем не менее, — возразил Энтони, с нескрываемым отвращением окидывая стеклянные стены, — сюда, например, очень легко кинуть бомбу. Фонтан, конечно, ничего не потеряет…
— Как вас понимать? — быстро спросил Крог. — Вам не нравится фонтан?
— Простите, — вскинул брови Энтони, — а разве он может нравиться?
— Это работа лучшего шведского скульптора.
— Снобы, конечно, оценят, — сказал Энтони. Он подошел к окну и хмуро посмотрел вниз, на фонтан, на этот зеленый, взмокший камень под серым небом. — Зато стоит хорошо, — успокоил он.
— Вы думаете, это плохая статуя?
— Я думаю, безобразная, — ответил Энтони. — Если таков шведский идеал красоты, то я предпочту идеалы Эджуэр-роуд.
— Но лучшие знатоки, — забеспокоился Крог, — они в один голос утверждали…
— Это же одна лавочка, — сказал Энтони. — Вы спросите людей попроще. В конце концов, ведь они покупают продукцию «Крога». — Вам нравится эта пепельница? — не сдавался Крог.
— Отличная пепельница, — ответил Энтони.
— Ее проектировал этот же самый человек.
— Ему удаются безделушки, — объяснил Энтони. — В том-то и беда, что вы дали ему баловаться с таким большим камнем. Надо бы что-нибудь поменьше. — А вашей сестре нравится.
— Кейт — прелесть, — усмехнулся Энтони, — она всегда прибаливала снобизмом.
Крог тоже подошел к окну. Сумрачным взглядом окинул дворик.
— Вахтеру тоже не понравилось, — сказал он.
— Но раз вам нравится…
— Я не уверен. Совсем не уверен, — ответил Крог. — Есть вещи, которые я не понимаю. Поэзия. Стихи вашего посланника. У меня не было времени для всего этого.
— У меня тоже, — сказал Энтони. — Просто у меня врожденный вкус.
— Вы любите музыку?
— Обожаю, — ответил Энтони.
— Сегодня мы идем в оперу, — сказал Крог. — Значит, вам не будет скучно?
— Я люблю приятный мотивчик, — подтвердил Энтони. Он промычал два-три такта из «Маргаритки днем срывай», помолчал и, озадачив собеседника, сделал рукой легкий прощальный жест. Опять у меня есть служба. Ваш преданный слуга идет в гору. Теперь заживем. — Готов спорить, у вас масса дел, — сказал он. У двери задержался:
— Мне нужны деньги на барахло. — Барахло?
— Белый галстук и вообще.
— За этим проследит мисс Фаррант, ваша сестра.
— Хорошо, — ответил Энтони. — Я не прощаюсь, увидимся.
***
Перемена, решил Минти. Ему было больно выговаривать школьные слова, но они первыми просились на язык. Ему доставляло горькое, мучительное удовольствие вместо «освободился» сказать: «перемена». Тут была одновременно любовь и ненависть. Их соединил — его и школу — болезненно-замученный бесстрастный акт, после которого оставалось только сожалеть, не знать любви, ненавидеть и при этом всегда помнить: мы едина плоть.
А этот думает, что можно нацепить галстук Харроу и спокойно разгуливать в нем! Никакой капитан команды, никакой член клуба любителей атлетики в галстуке бантиком и в вязаном жилете не мог, вероятно, испытывать столь же яростного возмущения. Просто Минти умел владеть собой. Когда вам выкручивают руки, загоняют в икры стальные перья, рассыпают ладан и в клочья рвут бумажные иконки — поневоле научишься самообладанию. Да, долгим и трудным союзом была для Минти школа; и сплоховал не он — струсил его сообщник, когда наконец приспел коварно и терпеливо выжданный час расплаты и втянутый в переписку аптекарь с Черинг-Кросс-роуд прислал обычные на вид пакетики. И сообщник уцелел, хотя не дотянул до шестого класса и кем-то устроился в Сити, а Минти после многочасового объяснения с заведующим пансионата вылетел: его не стали исключать, мать будто бы сама забрала его из школы. Все кончилось тихо и без скандала, мать сделала за него вступительный взнос в «Общество выпускников». Перемена. Нет смысла торчать перед «Крогом», если Фаррант законным образом находится в помещении, Фарранту нужны деньги. На нем чужой галстук. С Фаррантом будет легко. Надо чем-то ярким украсить день, начавшийся таким добрым предзнаменованием, — письмом от своих. Завтра в честь святого Зефирина Минти постарается воздержаться от злобных проделок; зато сегодня можно победокурить. Святой Людовик пальцем не пошевелил помочь Минти. Когда Минти дренировали, он с больничной койки всем своим существом взывал к святому Людовику, но тот не внял, а нелюбимый и забытый Зефирин откликнулся и помог.
Схожу к посланнику. Ах, Минти, подумал он, лукаво щуря глаз, какой ты озорник. Пора бы научиться уму-разуму, уже не мальчик. Неисправимый скандалист. И похвалив себя коротким смешком, он вышел в своем вымокшем черном пальто на площадь Густава Адольфа; серый монарх смотрел в сторону России, дождь мочил эфес его палаша, под колоннами Оперы лепились друг к другу грибные шляпки зонтов. Площадь была пуста, только Минти и случайное такси. Минти, если на то пошло, никому не желал зла, хитрил с собою Минти, прикидывая, как пробиться к посланнику через бдительного Кэллоуэя и целый отряд молодых дипломатов с лужеными глотками. Кэллоуэй уже закрывал перед ним дверь, но Минти оказался проворнее. — Мне нужен капитан Галли, — сказал он. Отлично ориентируясь в миссии, он прошмыгнул мимо Кэллоуэя, скользнул вдоль коридора, выложенного белыми панелями, и вошел в кабинет военного атташе. Военный атташе поднял на него глаза и нахмурился.
— А, это вы, Минти, какая нелегкая вас принесла? — Он растерянно покрутил рыжеватые усы, поправил монокль. На столе перед ним лежала подшивка журналов.
— Я пришел к посланнику, — объяснил Минти, — но он пока занят. Решил забежать покалякать. Заняты?
— Очень, — ответил Галли.
— Кстати, вам, наверное, будет интересно: в городе появился еще один шотландец. Его фамилия Фаррант. Говорит, что из Макдональдса. У Галли побагровела шея.
— Вы уверены? Фаррант. Не знаю таких. Будьте добры, передайте мне книгу кланов. Вон она, сбоку от вас. — Минти подал Галли маленький красный справочник кланов и тартанов.
— Мы, Камероны, — сказал Галли, — враждуем с Макдональдами. Сойтись с кем-нибудь из Макдональдса для Камерона такая же дикость, как, скажем, французу…
— Я имел удовольствие встретить на днях вашу матушку, — втайне ликуя, сообщил Минти, вышагивая взад и вперед по кабинету. У Галли опять побагровела шея. — Замечательное произношение. Никогда не скажешь, что немка. Кстати, Галли, из-за чего у Камеронов вышел спор с Макдональдами? — Гленко, — буркнул Галли.
— Понимаю, — отозвался Минти. — А что это вы читаете, Галли? — Через его плечо Минти бросил взгляд на подшивку нудистского немецкого журнала. — Да у вас тут прямо порнографическая библиотечка. — Вам хорошо известно, — сказал Галли, — что у меня к этому художественный интерес. Я пишу корабли, — он повертел в пальцах монокль, — и человеческое тело. Черта с два, Минти, никакого Фарранта здесь нет. Этот малый просто самозванец.
— Вероятно, я не правильно запомнил клан. Наверное, Мак и еще как-нибудь. Это все ваши корабли? — Минти обвел руками рисунки, двумя рядами опоясывающие белые стены кабинета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Напрасный труд. Крог даже не смотрел на него. Он кивнул в сторону кресла. — «Садитесь», стал возиться с зажигалкой. Он застенчивый человек, растерянно подумал Энтони.
— Сначала мне показалось, что я ничего не смогу вам предложить, — начал Крог. — Наш расчетный отдел полностью укомплектован. Ведь вы, если не ошибаюсь, в основном занимались бухгалтерией? — Да, — ответил Энтони.
— Как вы понимаете, я в эти дела не вникаю. Я полагаюсь на отчеты заведующего отделом. А он удовлетворен своими сотрудниками. Согласитесь, я не могу взять и уволить опытного работника, который удовлетворяет… — Разумеется.
— Я знал, что вы меня поймете, — сказал Крог. — Однако я хочу вам помочь — вы брат мисс Фаррант, а мисс Фаррант… — он запнулся, поднял сухое бесстрастное лицо, отчего-то принявшее тревожное выражение, и взглянул на дверь в приемную секретарши; потом опустил глаза на пульт сигнализации — похоже, он хотел спросить у самой Кейт нужное слово. — Она оказывает мне бесценные услуги, — выговорил он наконец и без перехода спросил:
— Вы знаете Америку?
— Я был один раз в Буэнос-Айресе.
— Я говорю о Соединенных Штатах.
— Нет, — ответил Энтони, — в Штатах я не был. — У меня там капиталовложения, — объяснил Крог, опять теряя нить разговора. — Сигарету?
— Благодарю.
Протягивая зажигалку, Крог заговорил обеспокоенно и громко, но плотный воздух, стиснутый звуконепроницаемыми окнами и дверью, поспешил заглушить его голос.
— Предложение, которое у меня есть для вас, может показаться странным. Возможно, вы не захотите его принять. — Им овладела мучительная растерянность, и, ничего еще не сказав, он пояснил в оправдание:
— Я не могу обратиться к полиции с такой просьбой.
— А что нужно сделать? Украсть что-нибудь? — осторожно спросил Энтони. — Украсть! — воскликнул Крог. — Конечно, нет. — Он поерзал, нервно сглотнул и решился. — Мне нужна личная охрана. Вчера… конечно, пустяки, треск выхлопной трубы, но я испугался… и подумал, что я совершенно беззащитен, если вдруг… Вам может показаться, что это пустые страхи, но в Америке такие вещи случаются сплошь и рядом. А вчера у меня были беспорядки на заводах. Вы не поверите, но…
— Нет, отчего же, верю, — подхватил Энтони. Он не раздумывал ни минуты, и только отсутствующее выражение его правдивых глаз могло подсказать, что он обшаривает Буэнос-Айрес, Африку, Индию, Малайю, Шанхай, спешно отыскивая подходящую историю. — Помнится, я встретил одного парня, он был телохранителем Моргана. Это было в Шанхае. Так он мне сказал, что они все имеют телохранителей. Он говорил… Да что там, это только разумно. Даже у кинозвезд есть телохранители.
— Но у нас, в Стокгольме…
— А вы должны идти в ногу со временем, — велел Энтони. Он обрел прежнюю уверенность в себе. Он продавал себя, как прежде продавал шелковые чулки и пылесосы; твердый взгляд, нога уже за порогом, деловитая скороговорка, никогда, впрочем, не мешавшая оставаться джентльменом (оправдывая перед мужьями ненужные приобретения, они потом так и говорили: «Это был настоящий джентльмен»). — И я именно тот человек, который вам нужен, мистер Крог. Я бы мог показать вам выигранные кубки, серебряный приз. — Он не забыл дать патетический штрих, который окончательно оправдывает покупателя в собственных глазах («бедняга, он хлебнул горя»). — Правда, я многое распродал, мистер Крог. Когда очень прижало. Помню, вышел из ломбарда и бросил квитанцию в ближайшую урну, и, поверите, ни о чем я так не жалел в жизни, как о серебряном epergne, который выиграл в шанхайском клубе; пришлось изрядно постараться — отлично стреляли люди. Замечательный был epergne.
— Значит, вы согласны на эту работу? — спросил Крог.
— Разумеется, согласен, — ответил Энтони.
— Пока я в правлении, вы свободны, но в остальных случаях вы будете всегда возле меня.
— Нужно все обставить как полагается, — сказал Энтони. — Пуленепробиваемое стекло, металлические козырьки. — Не думаю, что это может потребоваться в Стокгольме. — Тем не менее, — возразил Энтони, с нескрываемым отвращением окидывая стеклянные стены, — сюда, например, очень легко кинуть бомбу. Фонтан, конечно, ничего не потеряет…
— Как вас понимать? — быстро спросил Крог. — Вам не нравится фонтан?
— Простите, — вскинул брови Энтони, — а разве он может нравиться?
— Это работа лучшего шведского скульптора.
— Снобы, конечно, оценят, — сказал Энтони. Он подошел к окну и хмуро посмотрел вниз, на фонтан, на этот зеленый, взмокший камень под серым небом. — Зато стоит хорошо, — успокоил он.
— Вы думаете, это плохая статуя?
— Я думаю, безобразная, — ответил Энтони. — Если таков шведский идеал красоты, то я предпочту идеалы Эджуэр-роуд.
— Но лучшие знатоки, — забеспокоился Крог, — они в один голос утверждали…
— Это же одна лавочка, — сказал Энтони. — Вы спросите людей попроще. В конце концов, ведь они покупают продукцию «Крога». — Вам нравится эта пепельница? — не сдавался Крог.
— Отличная пепельница, — ответил Энтони.
— Ее проектировал этот же самый человек.
— Ему удаются безделушки, — объяснил Энтони. — В том-то и беда, что вы дали ему баловаться с таким большим камнем. Надо бы что-нибудь поменьше. — А вашей сестре нравится.
— Кейт — прелесть, — усмехнулся Энтони, — она всегда прибаливала снобизмом.
Крог тоже подошел к окну. Сумрачным взглядом окинул дворик.
— Вахтеру тоже не понравилось, — сказал он.
— Но раз вам нравится…
— Я не уверен. Совсем не уверен, — ответил Крог. — Есть вещи, которые я не понимаю. Поэзия. Стихи вашего посланника. У меня не было времени для всего этого.
— У меня тоже, — сказал Энтони. — Просто у меня врожденный вкус.
— Вы любите музыку?
— Обожаю, — ответил Энтони.
— Сегодня мы идем в оперу, — сказал Крог. — Значит, вам не будет скучно?
— Я люблю приятный мотивчик, — подтвердил Энтони. Он промычал два-три такта из «Маргаритки днем срывай», помолчал и, озадачив собеседника, сделал рукой легкий прощальный жест. Опять у меня есть служба. Ваш преданный слуга идет в гору. Теперь заживем. — Готов спорить, у вас масса дел, — сказал он. У двери задержался:
— Мне нужны деньги на барахло. — Барахло?
— Белый галстук и вообще.
— За этим проследит мисс Фаррант, ваша сестра.
— Хорошо, — ответил Энтони. — Я не прощаюсь, увидимся.
***
Перемена, решил Минти. Ему было больно выговаривать школьные слова, но они первыми просились на язык. Ему доставляло горькое, мучительное удовольствие вместо «освободился» сказать: «перемена». Тут была одновременно любовь и ненависть. Их соединил — его и школу — болезненно-замученный бесстрастный акт, после которого оставалось только сожалеть, не знать любви, ненавидеть и при этом всегда помнить: мы едина плоть.
А этот думает, что можно нацепить галстук Харроу и спокойно разгуливать в нем! Никакой капитан команды, никакой член клуба любителей атлетики в галстуке бантиком и в вязаном жилете не мог, вероятно, испытывать столь же яростного возмущения. Просто Минти умел владеть собой. Когда вам выкручивают руки, загоняют в икры стальные перья, рассыпают ладан и в клочья рвут бумажные иконки — поневоле научишься самообладанию. Да, долгим и трудным союзом была для Минти школа; и сплоховал не он — струсил его сообщник, когда наконец приспел коварно и терпеливо выжданный час расплаты и втянутый в переписку аптекарь с Черинг-Кросс-роуд прислал обычные на вид пакетики. И сообщник уцелел, хотя не дотянул до шестого класса и кем-то устроился в Сити, а Минти после многочасового объяснения с заведующим пансионата вылетел: его не стали исключать, мать будто бы сама забрала его из школы. Все кончилось тихо и без скандала, мать сделала за него вступительный взнос в «Общество выпускников». Перемена. Нет смысла торчать перед «Крогом», если Фаррант законным образом находится в помещении, Фарранту нужны деньги. На нем чужой галстук. С Фаррантом будет легко. Надо чем-то ярким украсить день, начавшийся таким добрым предзнаменованием, — письмом от своих. Завтра в честь святого Зефирина Минти постарается воздержаться от злобных проделок; зато сегодня можно победокурить. Святой Людовик пальцем не пошевелил помочь Минти. Когда Минти дренировали, он с больничной койки всем своим существом взывал к святому Людовику, но тот не внял, а нелюбимый и забытый Зефирин откликнулся и помог.
Схожу к посланнику. Ах, Минти, подумал он, лукаво щуря глаз, какой ты озорник. Пора бы научиться уму-разуму, уже не мальчик. Неисправимый скандалист. И похвалив себя коротким смешком, он вышел в своем вымокшем черном пальто на площадь Густава Адольфа; серый монарх смотрел в сторону России, дождь мочил эфес его палаша, под колоннами Оперы лепились друг к другу грибные шляпки зонтов. Площадь была пуста, только Минти и случайное такси. Минти, если на то пошло, никому не желал зла, хитрил с собою Минти, прикидывая, как пробиться к посланнику через бдительного Кэллоуэя и целый отряд молодых дипломатов с лужеными глотками. Кэллоуэй уже закрывал перед ним дверь, но Минти оказался проворнее. — Мне нужен капитан Галли, — сказал он. Отлично ориентируясь в миссии, он прошмыгнул мимо Кэллоуэя, скользнул вдоль коридора, выложенного белыми панелями, и вошел в кабинет военного атташе. Военный атташе поднял на него глаза и нахмурился.
— А, это вы, Минти, какая нелегкая вас принесла? — Он растерянно покрутил рыжеватые усы, поправил монокль. На столе перед ним лежала подшивка журналов.
— Я пришел к посланнику, — объяснил Минти, — но он пока занят. Решил забежать покалякать. Заняты?
— Очень, — ответил Галли.
— Кстати, вам, наверное, будет интересно: в городе появился еще один шотландец. Его фамилия Фаррант. Говорит, что из Макдональдса. У Галли побагровела шея.
— Вы уверены? Фаррант. Не знаю таких. Будьте добры, передайте мне книгу кланов. Вон она, сбоку от вас. — Минти подал Галли маленький красный справочник кланов и тартанов.
— Мы, Камероны, — сказал Галли, — враждуем с Макдональдами. Сойтись с кем-нибудь из Макдональдса для Камерона такая же дикость, как, скажем, французу…
— Я имел удовольствие встретить на днях вашу матушку, — втайне ликуя, сообщил Минти, вышагивая взад и вперед по кабинету. У Галли опять побагровела шея. — Замечательное произношение. Никогда не скажешь, что немка. Кстати, Галли, из-за чего у Камеронов вышел спор с Макдональдами? — Гленко, — буркнул Галли.
— Понимаю, — отозвался Минти. — А что это вы читаете, Галли? — Через его плечо Минти бросил взгляд на подшивку нудистского немецкого журнала. — Да у вас тут прямо порнографическая библиотечка. — Вам хорошо известно, — сказал Галли, — что у меня к этому художественный интерес. Я пишу корабли, — он повертел в пальцах монокль, — и человеческое тело. Черта с два, Минти, никакого Фарранта здесь нет. Этот малый просто самозванец.
— Вероятно, я не правильно запомнил клан. Наверное, Мак и еще как-нибудь. Это все ваши корабли? — Минти обвел руками рисунки, двумя рядами опоясывающие белые стены кабинета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33