он начал думать о них — о словах, не о свиньях, — лежа в роскошной постели и всем телом тоскуя по жесткому земляному полу своей хижины на ферме. В конце концов, три тысячи верблюдов вполне могут вызвать у человека чувствительного желание взбунтоваться.
— У вас поразительное воображение, Санчо, даже когда вы трезвы. И что же тот старик крестьянин сказал?
— Он сказал Блудному сыну, что государство, в котором существует частная собственность на землю и на средства производства и где господствует капитал, каким бы это государство демократическим себя ни считало, — является государством капиталистическим, механизмом, изобретенным и используемым капиталистами, чтобы держать в подчинении рабочий класс.
— Ваша история стала не менее скучной, чем мой молитвенник.
— Скучной? Вы называете это скучным? Да я же привел вам слова самого Ленина. Неужели вы не видите, что тот старик крестьянин (а мне он представляется с бакенбардами и бородой, вроде Карла Маркса) впервые заронил в уме Блудного сына мысль о классовой борьбе?
— И как же ведет себя дальше Блудный сын?
— Пробыв неделю дома и окончательно разочаровавшись, он на рассвете (красном рассвете) снова уходит на свиную ферму к бородатому старику крестьянину, решив отныне принять участие в борьбе пролетариата. Бородатый старик крестьянин издали видит, как он приближается, выбегает ему навстречу, обнимает его и целует, а Блудный сын говорит: «Отец, я согрешил, я недостоин называться твоим сыном».
— Конец истории кажется мне знакомым, — сказал отец Кихот. — И я рад, что вы сохранили свиней.
— Кстати, о свиньях, не могли бы вы ехать побыстрее? По-моему, мы делаем не более тридцати километров в час.
— Это любимая скорость «Росинанта». Он ведь старенький — нельзя перетруждать его в такие годы.
— Но нас же обгоняют все машины.
— Какое это имеет значение? Его предок никогда и тридцати километров в час не делал.
— А ваш предок никогда дальше Барселоны не ездил.
— Ну и что? Он действительно не удалялся от Ламанчи, но в мыслях своих совершал далекие странствия. Как и Санчо.
— Насчет мыслей моих ничего не могу сказать, а вот в желудке у меня происходит такое, точно мы уже неделю едем. Колбаски и сыр отошли ныне в область воспоминаний.
В самом начале третьего они поднялись по ступенькам ресторана «У Ботина». Санчо заказал две порции молочного поросенка и бутылку красного вина «Маркес де Мурьета» ["Маркиз де Мурьета" (исп.)].
— Удивительно, что вы предпочитаете аристократию, — заметил отец Кихот.
— Ради блага партии можно временно примириться с существованием аристократов — как и священников.
— Даже священников?
— Да. Некий бесспорный авторитет, которого мы не будем называть, — и он окинул быстрым взглядом столики по одну и по другую сторону от них, — писал, что пропаганда атеизма в определенных обстоятельствах может быть не только не нужна, но и вредна.
— Неужели Ленин действительно написал такое?
— Да, да, конечно, но лучше не произносите это имя здесь, отче. Кто его знает. Я ведь говорил вам, какие люди бывали здесь во времена нашего горячо оплакиваемого лидера. А леопард не меняет своих пятен.
— В таком случае зачем же вы меня сюда привели?
— Потому что нигде так не готовят молочных поросят. К тому же ваш воротничок может служить вам в известной мере защитой. А еще большую защиту вы получите, когда наденете пурпурные носки и пурпурный…
Появление молочного поросенка прервало его речь, и они какое-то время обменивались лишь знаками, которые едва ли могли быть неверно истолкованы тайным полицейским агентом, кто бы он ни был, — к примеру, когда в воздух взлетала рука с вилкой во славу «Маркеса де Мурьеты».
Мэр издал удовлетворенный вздох.
— Вы когда-нибудь ели более вкусного молочного поросенка?
— Я вообще никогда еще не ел молочных поросят, — не без стыда ответил отец Кихот.
— А что вы едите дома?
— Обычно бифштекс — я ведь говорил вам, что Тереса великолепно готовит бифштексы.
— Мясник у нас реакционер и бесчестный человек.
— Но бифштексы из конины у него отличные. — Отец Кихот не успел сдержаться, и запретное слово сорвалось у него с языка.
Быть может, именно вино дало отцу Кихоту силы противостоять мэру, а мэр вздумал за свой счет снять номера в отеле «Палас». Однако отцу Кихоту достаточно было увидеть сверкающий, заполненный шумной толпою холл.
— Да как вы можете — вы, коммунист?..
— Партия никогда не запрещала нам пользоваться буржуазным комфортом, пока он существует. Ну и потом здесь, безусловно, легче изучать наших противников. Кроме тоге, как я понимаю, этот отель — сущая ерунда по сравнению с новым отелем, который построили в Москве на Красной площади. Коммунизм ведь не против комфорта, даже не против так называемой «роскоши», если пользуются ею трудящиеся. Но, конечно, если вы предпочитаете ночевать без комфорта и умерщвлять свою плоть…
— Как раз наоборот. Я готов пользоваться комфортом, но здесь я не смогу им насладиться. Ведь чувство комфорта зависит от умонастроения.
Они отправились наугад на розыски более скромного квартала. Внезапно «Росинант» встал, и ничто уже не могло сдвинуть его с места. На улице, ярдах в двадцати от них, виднелась надпись «Albergue» [гостиница (исп.)] и выцветшая дверь под ней.
— «Росинант» все правильно чует, — сказал отец Кихот. — Здесь мы и остановимся.
— Но здесь такая грязища, — сказал мэр.
— Тут явно живут люди очень бедные. Так что, я уверен, они охотно нас приютят. Они же в нас нуждаются. А в отеле «Палас» никто в нас не нуждался.
В узком коридоре их встретила старуха и с изумлением уставилась на них.
Хотя никаких признаков других постояльцев заметно не было, она сказала им, что у нее свободна всего одна комната — правда, там две кровати.
— А ванна там есть?
Нет, ванны нет, сказала она, но этажом выше есть душ, а в комнате, которую они будут делить, есть умывальник с холодной водой.
— Что ж, мы согласны, — сказал отец Кихот.
— Вы с ума сошли, — сказал ему мэр, когда они очутились одни в комнате, которая, как не мог не признать отец Кихот, выглядела весьма мрачно. — Мы приехали в Мадрид, где десятки хороших недорогих гостиниц, и вы селите нас в этом немыслимом месте.
— «Росинант» устал.
— Нам еще повезет, если нас тут не прирежут.
— Нет, нет, старуха — женщина честная, я это знаю.
— Откуда вы это можете знать?
— По глазам видно.
Мэр в отчаянии воздел руки к небу.
— После того, как мы выпили столько доброго вина, — сказал отец Кихот, — сон у нас где угодно будет крепкий.
— Я, к примеру, ни на секунду глаз не сомкну.
— Но она же из ваших.
— Ни черта не понимаю!
— Из бедняков. — И поспешно добавил: — Конечно, и из моих тоже.
Отцу Кихоту сразу стало легче, когда он увидел, что мэр лег на кровать в одежде (а мэр боялся, что, если разденется, его легче будет прирезать), ибо отец Кихот не привык раздеваться при других, а до наступления темноты, подумал он, мало ли что, ну мало ли что может случиться и вывести его из затруднительного положения. Он лежал на спине, прислушиваясь к мяуканию кошки, прогуливавшейся по черепичной крыше. Может, подумал он, мэр забудет про мои пурпурные носки, и предался мечтаниям о том, как они будут ехать дальше и дальше, как будет крепнуть их дружба и углубляться взаимопонимание, и даже наступит такой момент, когда их столь разные веры придут к примирению. Может, мелькнуло у него в голове перед тем, как он погрузился в сон, мэр и не совсем не прав по поводу Блудного сына — насчет счастливого конца, радостной встречи, которую устроил ему дома отец, заколов откормленного тельца. Правда, конец притчи представлялся ему несколько неправдоподобным…
— Я недостоин называться твоим монсеньором, — пробормотал отец Кихот, погружаясь в сон.
Разбудил его мэр. Отец Кихот не узнал его при слабом свете угасающего дня и с любопытством, но без страха, спросил:
— Кто вы?
— Я — Санчо, — сказал мэр. — И нам пора идти за покупками.
— За покупками?
— Вы же произведены в рыцари. Так что мы должны купить вам меч, шпоры, шлем — пусть даже это будет тазик цирюльника.
— Тазик цирюльника?
— Пока вы почивали, я целых три часа глаз не сомкнул, чтобы они нас не прирезали. А ночью вы будете нести вахту. В этом грязном приюте, куда вы нас поместили. Будете нас охранять с помощью вашего меча, монсеньор.
— Монсеньор?
— Да-а, крепенько же вы поспали.
— Я видел сон — страшный сон.
— Что вам перерезали горло?
— Нет, нет. Много хуже.
— Ну, хватит. Вставайте. Пошли искать ваши пурпурные носки.
Отец Кихот не стал возражать. Он все еще находился под мучительным впечатлением своего сна. Они спустились по темной лестнице и вышли на темную улицу. Старуха с явным ужасом посмотрела на них, когда они проходили мимо. Ей, что — тоже приснился страшный сон?
— Не нравится мне ее вид, — сказал Санчо.
— А ей, по-моему, не нравится наш вид.
— Надо взять такси, — сказал мэр.
— Сначала давайте попробуем завести «Росинанта».
Он всего лишь трижды нажал на стартер, и мотор заработал.
— Вот видите, — сказал отец Кихот, — ничего с ним серьезного не случилось. Просто он устал — и только. Я ведь знаю моего «Росинанта». Так куда же мы поедем?
— Не знаю. Я думал, вы знаете.
— Что именно?
— Портного, который шьет священникам.
— Откуда же мне знать?
— Вы как-никак священник. И носите сутану, как положено священникам. Не в Эль-Тобосо же вы ее купили.
— Да ведь ей уже почти сорок лет, Санчо.
— Ну, если вы и ваши носки еще столько протянете, то вам обоим, прежде чем вы их сносите, перевалит за сто.
— Зачем мне надо покупать эти носки?
— Дороги в Испании, отче, все еще находятся под наблюдением. Вот вы сидите в Эль-Тобосо и не знаете, что призрак Франко все еще бродит по испанским дорогам. Так что ваши носки будут нам охранной грамотой. Жандармы уважают пурпурные носки.
— Но где же мы их купим? — отец Кихот остановил «Росинанта». — Не хочу я его зря утомлять.
— Побудьте-ка тут минутку. Я сейчас отыщу такси и попрошу шофера показать нам дорогу.
— Больно мы шикуем, Санчо. Вы ведь даже хотели заночевать в отеле «Палас»!
— Деньги для нас сейчас — не главная проблема.
— Эль-Тобосо — небольшое селение, и я что-то не слышал, чтобы мэрам там хорошо платили.
— Эль-Тобосо действительно небольшое селение, но партия у нас большая. Кроме того, она теперь узаконена. И как активист я имею право на некоторые привилегии — для блага партии.
— Тогда зачем же вам нужна защита в виде моих носков?
Но он задал свой вопрос слишком поздно. Мэр уже был далеко, и отец Кихот остался наедине с одолевавшим его кошмаром. Есть такие сны, которые преследуют нас и при свете дня — да и был ли это сон, или все каким-то образом происходило на самом деле? Привиделось мне это или по странному стечению обстоятельств действительно произошло?
В этот момент дверца подле него открылась и мэр сказал:
— Поезжайте следом за такси. Шофер заверил меня, что привезет нас в самый лучший — после римских — магазин для священников. Туда даже нунций ездит и архиепископ.
Когда они приехали, отец Кихот понял, что так оно и есть. У него сердце упало при виде элегантного магазина и продавца в темном, хорошо отутюженном костюме, приветствовавшего их с холодной обходительностью высокопоставленного церковника. Отец Кихот подумал, что этот человек наверняка член «Опус деи» [полуконспиративная политико-религиозная организация, основанная в 1928 году; в нее принимаются избранные люди, имеющие реальную политическую и экономическую власть для осуществления крестового похода против коммунизма; штаб-квартира организации находится в Риме], этого клуба интеллектуалов-католиков, которых он ни в чем не мог упрекнуть, но и доверять им тоже не мог. Он ведь человек сельский, а они — из больших городов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
— У вас поразительное воображение, Санчо, даже когда вы трезвы. И что же тот старик крестьянин сказал?
— Он сказал Блудному сыну, что государство, в котором существует частная собственность на землю и на средства производства и где господствует капитал, каким бы это государство демократическим себя ни считало, — является государством капиталистическим, механизмом, изобретенным и используемым капиталистами, чтобы держать в подчинении рабочий класс.
— Ваша история стала не менее скучной, чем мой молитвенник.
— Скучной? Вы называете это скучным? Да я же привел вам слова самого Ленина. Неужели вы не видите, что тот старик крестьянин (а мне он представляется с бакенбардами и бородой, вроде Карла Маркса) впервые заронил в уме Блудного сына мысль о классовой борьбе?
— И как же ведет себя дальше Блудный сын?
— Пробыв неделю дома и окончательно разочаровавшись, он на рассвете (красном рассвете) снова уходит на свиную ферму к бородатому старику крестьянину, решив отныне принять участие в борьбе пролетариата. Бородатый старик крестьянин издали видит, как он приближается, выбегает ему навстречу, обнимает его и целует, а Блудный сын говорит: «Отец, я согрешил, я недостоин называться твоим сыном».
— Конец истории кажется мне знакомым, — сказал отец Кихот. — И я рад, что вы сохранили свиней.
— Кстати, о свиньях, не могли бы вы ехать побыстрее? По-моему, мы делаем не более тридцати километров в час.
— Это любимая скорость «Росинанта». Он ведь старенький — нельзя перетруждать его в такие годы.
— Но нас же обгоняют все машины.
— Какое это имеет значение? Его предок никогда и тридцати километров в час не делал.
— А ваш предок никогда дальше Барселоны не ездил.
— Ну и что? Он действительно не удалялся от Ламанчи, но в мыслях своих совершал далекие странствия. Как и Санчо.
— Насчет мыслей моих ничего не могу сказать, а вот в желудке у меня происходит такое, точно мы уже неделю едем. Колбаски и сыр отошли ныне в область воспоминаний.
В самом начале третьего они поднялись по ступенькам ресторана «У Ботина». Санчо заказал две порции молочного поросенка и бутылку красного вина «Маркес де Мурьета» ["Маркиз де Мурьета" (исп.)].
— Удивительно, что вы предпочитаете аристократию, — заметил отец Кихот.
— Ради блага партии можно временно примириться с существованием аристократов — как и священников.
— Даже священников?
— Да. Некий бесспорный авторитет, которого мы не будем называть, — и он окинул быстрым взглядом столики по одну и по другую сторону от них, — писал, что пропаганда атеизма в определенных обстоятельствах может быть не только не нужна, но и вредна.
— Неужели Ленин действительно написал такое?
— Да, да, конечно, но лучше не произносите это имя здесь, отче. Кто его знает. Я ведь говорил вам, какие люди бывали здесь во времена нашего горячо оплакиваемого лидера. А леопард не меняет своих пятен.
— В таком случае зачем же вы меня сюда привели?
— Потому что нигде так не готовят молочных поросят. К тому же ваш воротничок может служить вам в известной мере защитой. А еще большую защиту вы получите, когда наденете пурпурные носки и пурпурный…
Появление молочного поросенка прервало его речь, и они какое-то время обменивались лишь знаками, которые едва ли могли быть неверно истолкованы тайным полицейским агентом, кто бы он ни был, — к примеру, когда в воздух взлетала рука с вилкой во славу «Маркеса де Мурьеты».
Мэр издал удовлетворенный вздох.
— Вы когда-нибудь ели более вкусного молочного поросенка?
— Я вообще никогда еще не ел молочных поросят, — не без стыда ответил отец Кихот.
— А что вы едите дома?
— Обычно бифштекс — я ведь говорил вам, что Тереса великолепно готовит бифштексы.
— Мясник у нас реакционер и бесчестный человек.
— Но бифштексы из конины у него отличные. — Отец Кихот не успел сдержаться, и запретное слово сорвалось у него с языка.
Быть может, именно вино дало отцу Кихоту силы противостоять мэру, а мэр вздумал за свой счет снять номера в отеле «Палас». Однако отцу Кихоту достаточно было увидеть сверкающий, заполненный шумной толпою холл.
— Да как вы можете — вы, коммунист?..
— Партия никогда не запрещала нам пользоваться буржуазным комфортом, пока он существует. Ну и потом здесь, безусловно, легче изучать наших противников. Кроме тоге, как я понимаю, этот отель — сущая ерунда по сравнению с новым отелем, который построили в Москве на Красной площади. Коммунизм ведь не против комфорта, даже не против так называемой «роскоши», если пользуются ею трудящиеся. Но, конечно, если вы предпочитаете ночевать без комфорта и умерщвлять свою плоть…
— Как раз наоборот. Я готов пользоваться комфортом, но здесь я не смогу им насладиться. Ведь чувство комфорта зависит от умонастроения.
Они отправились наугад на розыски более скромного квартала. Внезапно «Росинант» встал, и ничто уже не могло сдвинуть его с места. На улице, ярдах в двадцати от них, виднелась надпись «Albergue» [гостиница (исп.)] и выцветшая дверь под ней.
— «Росинант» все правильно чует, — сказал отец Кихот. — Здесь мы и остановимся.
— Но здесь такая грязища, — сказал мэр.
— Тут явно живут люди очень бедные. Так что, я уверен, они охотно нас приютят. Они же в нас нуждаются. А в отеле «Палас» никто в нас не нуждался.
В узком коридоре их встретила старуха и с изумлением уставилась на них.
Хотя никаких признаков других постояльцев заметно не было, она сказала им, что у нее свободна всего одна комната — правда, там две кровати.
— А ванна там есть?
Нет, ванны нет, сказала она, но этажом выше есть душ, а в комнате, которую они будут делить, есть умывальник с холодной водой.
— Что ж, мы согласны, — сказал отец Кихот.
— Вы с ума сошли, — сказал ему мэр, когда они очутились одни в комнате, которая, как не мог не признать отец Кихот, выглядела весьма мрачно. — Мы приехали в Мадрид, где десятки хороших недорогих гостиниц, и вы селите нас в этом немыслимом месте.
— «Росинант» устал.
— Нам еще повезет, если нас тут не прирежут.
— Нет, нет, старуха — женщина честная, я это знаю.
— Откуда вы это можете знать?
— По глазам видно.
Мэр в отчаянии воздел руки к небу.
— После того, как мы выпили столько доброго вина, — сказал отец Кихот, — сон у нас где угодно будет крепкий.
— Я, к примеру, ни на секунду глаз не сомкну.
— Но она же из ваших.
— Ни черта не понимаю!
— Из бедняков. — И поспешно добавил: — Конечно, и из моих тоже.
Отцу Кихоту сразу стало легче, когда он увидел, что мэр лег на кровать в одежде (а мэр боялся, что, если разденется, его легче будет прирезать), ибо отец Кихот не привык раздеваться при других, а до наступления темноты, подумал он, мало ли что, ну мало ли что может случиться и вывести его из затруднительного положения. Он лежал на спине, прислушиваясь к мяуканию кошки, прогуливавшейся по черепичной крыше. Может, подумал он, мэр забудет про мои пурпурные носки, и предался мечтаниям о том, как они будут ехать дальше и дальше, как будет крепнуть их дружба и углубляться взаимопонимание, и даже наступит такой момент, когда их столь разные веры придут к примирению. Может, мелькнуло у него в голове перед тем, как он погрузился в сон, мэр и не совсем не прав по поводу Блудного сына — насчет счастливого конца, радостной встречи, которую устроил ему дома отец, заколов откормленного тельца. Правда, конец притчи представлялся ему несколько неправдоподобным…
— Я недостоин называться твоим монсеньором, — пробормотал отец Кихот, погружаясь в сон.
Разбудил его мэр. Отец Кихот не узнал его при слабом свете угасающего дня и с любопытством, но без страха, спросил:
— Кто вы?
— Я — Санчо, — сказал мэр. — И нам пора идти за покупками.
— За покупками?
— Вы же произведены в рыцари. Так что мы должны купить вам меч, шпоры, шлем — пусть даже это будет тазик цирюльника.
— Тазик цирюльника?
— Пока вы почивали, я целых три часа глаз не сомкнул, чтобы они нас не прирезали. А ночью вы будете нести вахту. В этом грязном приюте, куда вы нас поместили. Будете нас охранять с помощью вашего меча, монсеньор.
— Монсеньор?
— Да-а, крепенько же вы поспали.
— Я видел сон — страшный сон.
— Что вам перерезали горло?
— Нет, нет. Много хуже.
— Ну, хватит. Вставайте. Пошли искать ваши пурпурные носки.
Отец Кихот не стал возражать. Он все еще находился под мучительным впечатлением своего сна. Они спустились по темной лестнице и вышли на темную улицу. Старуха с явным ужасом посмотрела на них, когда они проходили мимо. Ей, что — тоже приснился страшный сон?
— Не нравится мне ее вид, — сказал Санчо.
— А ей, по-моему, не нравится наш вид.
— Надо взять такси, — сказал мэр.
— Сначала давайте попробуем завести «Росинанта».
Он всего лишь трижды нажал на стартер, и мотор заработал.
— Вот видите, — сказал отец Кихот, — ничего с ним серьезного не случилось. Просто он устал — и только. Я ведь знаю моего «Росинанта». Так куда же мы поедем?
— Не знаю. Я думал, вы знаете.
— Что именно?
— Портного, который шьет священникам.
— Откуда же мне знать?
— Вы как-никак священник. И носите сутану, как положено священникам. Не в Эль-Тобосо же вы ее купили.
— Да ведь ей уже почти сорок лет, Санчо.
— Ну, если вы и ваши носки еще столько протянете, то вам обоим, прежде чем вы их сносите, перевалит за сто.
— Зачем мне надо покупать эти носки?
— Дороги в Испании, отче, все еще находятся под наблюдением. Вот вы сидите в Эль-Тобосо и не знаете, что призрак Франко все еще бродит по испанским дорогам. Так что ваши носки будут нам охранной грамотой. Жандармы уважают пурпурные носки.
— Но где же мы их купим? — отец Кихот остановил «Росинанта». — Не хочу я его зря утомлять.
— Побудьте-ка тут минутку. Я сейчас отыщу такси и попрошу шофера показать нам дорогу.
— Больно мы шикуем, Санчо. Вы ведь даже хотели заночевать в отеле «Палас»!
— Деньги для нас сейчас — не главная проблема.
— Эль-Тобосо — небольшое селение, и я что-то не слышал, чтобы мэрам там хорошо платили.
— Эль-Тобосо действительно небольшое селение, но партия у нас большая. Кроме того, она теперь узаконена. И как активист я имею право на некоторые привилегии — для блага партии.
— Тогда зачем же вам нужна защита в виде моих носков?
Но он задал свой вопрос слишком поздно. Мэр уже был далеко, и отец Кихот остался наедине с одолевавшим его кошмаром. Есть такие сны, которые преследуют нас и при свете дня — да и был ли это сон, или все каким-то образом происходило на самом деле? Привиделось мне это или по странному стечению обстоятельств действительно произошло?
В этот момент дверца подле него открылась и мэр сказал:
— Поезжайте следом за такси. Шофер заверил меня, что привезет нас в самый лучший — после римских — магазин для священников. Туда даже нунций ездит и архиепископ.
Когда они приехали, отец Кихот понял, что так оно и есть. У него сердце упало при виде элегантного магазина и продавца в темном, хорошо отутюженном костюме, приветствовавшего их с холодной обходительностью высокопоставленного церковника. Отец Кихот подумал, что этот человек наверняка член «Опус деи» [полуконспиративная политико-религиозная организация, основанная в 1928 году; в нее принимаются избранные люди, имеющие реальную политическую и экономическую власть для осуществления крестового похода против коммунизма; штаб-квартира организации находится в Риме], этого клуба интеллектуалов-католиков, которых он ни в чем не мог упрекнуть, но и доверять им тоже не мог. Он ведь человек сельский, а они — из больших городов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29