Старше ее на год, он был немножко влюблен в эту высокую с
ровной спиной тридцатипятилетнюю женщину, в ее имя, в ее длинные волосы.
Она была темная шатенка, узколицая, а глаза серо-зеленые под черными
бровями. Однажды, года полтора назад, теплым сентябрьским вечером в лесном
загородном ресторане праздновали шестидесятипятилетие заведующего кафедрой
патологической анатомии профессора Сивака. Костюкович попал на этот
банкет, где была медицинская знать, случайно. Так полагал он, обыкновенный
врач-ординатор, не понимая, почему Сивак пригласил его. После многословных
тостов и быстро пустевших бутылок заиграла музыка. Костюкович танцевал с
Сажи. Он видел близко ее лицо, белую полоску ровных зубов за чуть
разомкнувшимися губами, и в какой-то момент, слегка надавив ладонью на ее
талию, почувствовал, как спина Сажи прогнулась в его сторону, подалась к
нему, он ощутил ее плоский живот. Длилось это какое-то мгновение, Сажи тут
же отстранилась. "Я хочу пить, Марк, пойдемте к столу", - улыбнулась она,
остановившись. "Что это было тогда? Знак, сигнал?" - думал он позже,
вспоминая ее напрягшееся на какие-то секунды тело... На этом все и
кончилось...
Они вошли в прозекторскую.
- Что за спешка, Марк? - спросила Каширгова.
Он объяснил.
- Зачем вы настаивали? - она пожала плечами. - А вы уверены в
диагнозе?
- Да вы и сами сейчас увидите...
В огромном секционном зале с его специфическими запахами, на фоне
холодного кафеля, массивных специальных столов из нержавейки, на которых
вскрывают, фаянсовых раковин для мытья рук, длинных прорезиненных тяжелых
передников, висевших на крюках, стройная фигура Сажи в белом халате
выглядела лишенной притяжения, чужой.
- Ну что ж, приступим, - она откинула простыню, прикрывавшую тело
Зимина, взглянула, покачала головой: - Да, этот экземпляр действительно
был создан природой лет на сто жизни.
На локте левой руки Зимина белела небольшая наклейка из
лейкопластыря, Костюкович заметил ее еще, когда Зимина везли из приемного
покоя в палату. Он оторвал наклейку, она прикрывала чуть синеватый
кружочек кожи, в центре которого был бугорок струпа размером со спичечную
головку. Сковырнув его, Костюкович увидел крохотную, как укол шила,
воронку. "Похоже на свищ", - подумал он, глядя на побелевшую мертвую
шелушившуюся эпидерму вокруг вороночки...
Он смотрел как она работает - несуетливо, точно, никаких лишних
движений скальпеля...
- Полюбуйтесь! - наконец сказала Каширгова. - Я даже у стариков редко
встречала такое, это же сухофрукты! - и она показала ему почки,
сморщенные, как высохшие груши. - А что же внутри них?! - она скользнула
скальпелем, и ему показалось, будто кто-то наступил на битое стекло, это
под лезвием похрустывали ломкие сосуды. Из чего же они, а? - покачивала
Каширгова головой. - Из застывшего цемента?.. Вот откуда она, эта
гипертония... - Вывалив мозг, Каширгова сказала: "Видите, вот, вот и вот:
наши диагнозы вроде совпадают. Но для полного вашего спокойствия я позвоню
вам после гистологии. Да и мне самой интересно, как это будет выглядеть
под микроскопом..."

Подремывая в трамвае, везшем его домой, Костюкович еще ощущал резкие
запахи прозекторской. Он знал, что там будет дальше: санитар кое-как
зашьет искромсанное Каширговой тело Зимина, в лабораторию отнесут лотки с
кусочками тканей, а их по два-три из органа; после специальной обработки
они превратятся в блоки-кубики в парафиновой оболочке; с этих блоков
возьмут затем тончайшие срезы, нанесут на стекла, окрасят. И - все для
некропсии [микроскопическое исследование тканей или органов умершего]
готово. Каширгова посмотрит каждое стекло под микроскопом, чтобы поставить
окончательный диагноз, заполнит бланк гистологического исследования,
вклеит его в протокол вскрытия и вместе с остатками блоков и стеклами
отправит в свой архив. В протоколе, на блоках и на стеклах будет
проставлен единый номер, зарегистрированный в специальном журнале, а
напротив номера в журнале будет значиться: "Зимин Юрий Павлович".

6
Стасик заехал за Михальченко к десяти утра. Он все еще носил
маскировочную куртку и такие же брюки с коричнево-зеленым накрапом.
- Тебе не надоела армейская роба? - как-то спросил Михальченко.
- Удобно: не маркая и много карманов...
Объезд гаражных кооперативов они начали по списку, переданному
Левиным, но внесли в него свой порядок, дабы не гонять челноком из одного
конца города в другой, а чтоб гаражи попадались вроде по пути. Михальченко
уже знал, что украденная краска расфасована в десятилитровые прямоугольные
запаянные банки из белой жести с красивой этикеткой. Это Левин выяснил у
Чекирды.
В некоторых кооперативах у Михальченко оказались знакомые
автовладельцы из бывших сотрудников милиции, уволившихся в разное время,
кто по возрасту, кто по другим причинам. Это позволяло задавать нацеленные
вопросы. Будучи человеком общительным, Михальченко и с незнакомыми
автовладельцами, возившимися у своих машин, обменивался шутками,
двумя-тремя пустыми фразами, успевая цепким и быстрым взглядом ощупать
полки открытых боксов. Ни у кого не мог вызвать подозрения этот молодой
здоровенный веселый мужик: мало ли к кому и по какому делу он пришел сюда,
где две-три сотни гаражей...
Часам к трем дня Михальченко покинул последний кооператив. Ничего...

А в это время Левин заканчивал разговор с Чекирдой у себя в кабинете.
- Вернемся к началу, Артур Сергеевич. Груз вам вывозят машиной. Чья
машина?
- По договору мы арендуем "Камаз" у автопредприятия номер 12149.
Шофер один и тот же.
- Фамилию его знаете?
- Лукашин Антон Данилович.
- Он знает заранее о прибытии вашего груза?
- Нет. С вечера мы заказываем машину, а на следующий день утром
Лукашин едет на склад.
- Сколько человек знает, что это груз вашей фирмы? И кто именно?
- Лукашин, конечно, завскладом - как приемщик. И еще мой зам.
- А кто ваш зам?
- Человек абсолютно надежный. Мы знаем друг друга много лет, еще со
школьной скамьи. К тому же он муж моей сестры.
- Вы предъявили претензии завскладом?
- А что толку? "Заявляйте в милицию, - говорит. - Пусть ищут". А
почему вас интересуют конкретные люди: завскладом, шофер и мой зам?
- Так уж я устроен, с детства любопытен.
В кабинет вошел Михальченко. Чекирда поднялся, поклонился,
Михальченко ответил кивком.
- Ну? - Левин поднял глаза на Михальченко.
- Пустые хлопоты.
- Я вам еще нужен? - спросил Чекирда. - У меня деловое свидание.
- Пожалуй нет, Артур Сергеевич. Если что - я вам позвоню.
Когда Чекирда ушел, Михальченко, потирая больную руку - это стало у
него уже привычкой, стыли пальцы, - сказал:
- Подведем итог. Сперва о базе. Там сам черт ногу сломит. Склады идут
на сотни метров: обувные, верхняя одежда, электрорадиотовары, химтовары,
канцтовары и прочее и прочее. Терминалы заставлены контейнерами.
Протиснуться невозможно. Одни разгружают, другие загружают. База-то
оптовая. Наверное, тысячи контейнеров. Беспрерывно подъезжают машины,
автопогрузчики. Завскладом бегает от машины к машине, оттуда в конторку,
из конторки снова на терминал. Весь в мыле. Мат стоит, хоть топор вешай. Я
понаблюдал. Уволочь оттуда можно, что угодно. Охрана - говно: какая-то
старуха, все время жует. Я говорил с завскладом. Плачется, разводит
руками, мол, такого не бывало, чтоб так по-крупному. Понимает, что для
него это кончится худо. В лучшем случае выгонят... Я вот о чем подумал: ну
объездил я городские кооперативные гаражи, что толку? Ведь в каждом
райцентре области их тоже немало. Но не гонять же по всей области!
- А что, если похищенное вывозили вообще за пределы области?
- Не исключено, - ответил Михальченко.
- Я попробую проверить через ГАИ, не было ли подозрительных
задержаний... Ну что, по домам? Все-таки суббота...

7
В конце дня, когда Костюкович делал записи в чьей-то истории болезни,
в ординаторскую вошел следователь ГАИ старший лейтенант Рудько. Костюкович
узнал его.
- Я к вам опять, доктор, - сказал Рудько.
- Догадываюсь. Садитесь, слушаю.
- Как там Зимин? Мне дело закрывать пора, побеседовать с ним надо
коротенько. Возможно?
- Умер Зимин.
- Да вы что! Когда?
Костюкович назвал число.
- Меня-то не было девять дней, к матери ездил в Винницу... Что же это
с ним?
- Инсульт...
Когда Рудько поднялся, Костюкович вдруг спросил:
- Прошлый раз, когда вы были у меня, вы упоминали, что за полгода до
этой аварии Зимин тоже попал в аварию?
- Да.
- Вы с ним разбирались потом?
- А как же!
- И как он объяснил? Вы говорили что-то о внезапной потере зрения.
- Когда я приехал к нему в больницу брать объяснения, он сказал, что
его за рулем вдруг замутило, на секунду потерял зрение и врезался.
- А в больницу он как попал? В какую?
- Мы вызвали "скорую" и его отвезли сюда к вам. Кажется, в 1-ю
нейрохирургию. У него было сотрясение мозга.
- Вы не могли бы установить месяц и число, когда это случилось?
- Попробую, если нужно. Я позвоню вам.

В пятницу, когда Костюкович закончил обход, позвонил старший
лейтенант Рудько:
- ДТП произошло 19 января.
- Он был один в машине?
- Нет, с дружком. В деле есть его показания. Тоже спортсмен: Владимир
Анатольевич Покатило.
- Спасибо, старший лейтенант.
- Пожалуйста, если для дела - всегда готов.
- У меня тоже автомобиль есть, - засмеялся Костюкович.
- Тогда тем более.
- Еще раз спасибо, - Костюкович опустил трубку, - "Володя Покатило...
Это тот парень, который был в приемном покое, когда я принимал Зимина", -
вспомнил Костюкович. Что-то в обрывочных сопоставлениях не вязалось.
Поразмыслив, он отправился на шестой этаж в 1-ю нейрохирургию.
Завотделением была у себя, мыла руки, когда вошел Костюкович.
- Здравствуйте, доктор, - поприветствовал он.
- Здравствуйте. Вы ко мне? - куцым вафельным полотенцем она принялась
протирать каждый палец.
- Я к вам с просьбой, - и он рассказал, в чем дело.
- Когда он к нам попал?
- 19-го января.
- Хорошо, я узнаю, у кого он лежал, поднимем из архива историю
болезни.
- Буду очень признателен.
- Позвоните мне в конце дня, часа в четыре.
К трем Костюкович уже освободился, мог бы идти домой, но он ждал
назначенного нейрохирургом времени. Около четырех раздался звонок.
- Слушаю, - сказал Костюкович.
- Доктор Костюкович? - спросил мужской голос.
- Да.
- Это из первой нейрохирургии Лернер. Вас интересовала история
болезни Зимина? Она у меня, можете подняться, я в ординаторской. Только,
пожалуйста, не задерживайтесь, мне нужно уходить, - все это было
произнесено недовольным голосом. Костюкович знал доктора Лернера. Они
встречались, когда Лернер приходил консультировать в неврологию или когда
в нейрохирургию на консультацию вызывали Костюковича, сталкивались они и в
приемном покое. Это был угрюмый раздражительный человек, постоянно чем-то
недовольный, неуживчивый; коллеги его недолюбливали, но при этом
признавали, что Лернер высокого класса оператор, золотые руки, хотя имел
лишь вторую категорию...
- Вот, - Лернер указал на тоненькую папочку на столе, едва Костюкович
переступил порог.
Зная его характер, Костюкович даже не удивился, что тот не
поинтересовался, в чем дело.
- Он был ваш?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22