.."
На кухне Катя гладила ему свежую сорочку, корпела над воротником,
давя утюгом складочки. Она знала: ее Витя сорочки менял через день, любил
быть хорошо одетым, идеально подстриженным и причесанным и слегка
покропленным каким-нибудь приятным лосьоном. Катя совсем перебралась к
нему, о том, чтобы пожениться, ни он, ни она не заговаривали. Она приняла
его таким, каким он был: немножко занудой, немножко педантом и поклонником
вкусной еды. Они любили друг друга. Он был _е_е _м_у_ж_ч_и_н_о_й_. И этим
все сказано...
- Я тебе все приготовила: сорочку, галстук и серый костюм, носки к
нему на тумбочке, - сказала она. - Надень черные туфли.
- Спасибо, Катюнь... Ту экспертизу, что я просил, когда сделаете?
- Завтра к концу дня будет готова... Все, я пошла, спи, - она закрыла
дверь.
Он слышал, как хлопнула входная дверь, щелкнул замок. Катя побежала в
свою научно-исследовательскую лабораторию судебных экспертиз, услугами
которой пользовалась и прокуратура.
Скорик с наслаждением лег под одеяло.

- Вы оба опоздаете! - кричала жена, глядя, как Войцеховский,
расхаживая по комнате, жует бутерброд, а семнадцатилетний сын, подперев
скулы, уставился на шахматную доску.
Каждое утро они - один перед уходом на работу, другой перед пробежкой
в школу - садятся сыграть партию в шахматы.
- Успеем, - спокойно сказал Войцеховский, остановился и взялся за
ферзя. - Может, отложим до завтра, Алик?
- Хорошо...
Они вышли вместе, полквартала им было по дороге.
- Как у тебя дела со Светочкой? - спросил Войцеховский.
- Нормально, - осторожно ответил сын.
- Учти, мужчина, если на несколько минут закроешь глаза и будешь
думать, что потом, когда откроешь, все, что произошло, исчезнет, -
заблуждение. Так не бывает. Как не бывает немножко беременных.
- Я это знаю, прокурор... Привет! - и сын побежал: до школы бегом
пять минут...
Обычно каждое лето Джума Агрба отправлял жену Надю с детьми к своим
родителям в село под Гудаутой. Но уже второй год в связи с
грузино-абхазскими конфликтами они сидели тут, в городе, и свой отпуск
Джума проводил дома, помогал жене управляться с четырьмя
погодками-сыновьями. Сейчас, развешивая на веревках, натянутых на балконе,
детские штанишки, рубашонки, он думал о родителях, о том, что порушена
прежняя устойчивая жизнь их, писали, что урожай мандарин почти весь погиб
- российские солдаты не пропустили через границу; погибло много винограда
- курортников нет, давить вино "псоу" бессмысленно: куда его столько;
писали, что истосковались по внукам, что, видимо, Бог отвернулся от этого
благодатного края, и чем все кончится - непонятно...
- Ты бы брюки себе погладил, - сказала жена, когда он вошел в
комнату, - вон пузыри на коленях, некрасиво.
- Ладно, и так сойдет, некогда, - махнул он рукой, натянул на желтую
сорочку легкую зеленую куртку. Он любил ее за то, что в ней было много
карманов. - Я пошел, запри...

С детства мать пыталась отучить Киру читать во время еды... "Это
плохо для пищеварения", - наставляла мать. Но привычка сохранилась, и
сейчас, прихлебывая кофе и надкусывая бутерброд с сыром, она листала
"Руководство по расследованию убийств". А расследовать их ей пришлось
всего два. И вот нынче - третье, если, конечно, Гилевский убит, а не стал
жертвой несчастного случая. Но все равно в лежавший рядом блокнот
Паскалова делала записи, планируя то, что сегодня, возможно, предстоит во
время повторного осмотра кабинета Гилевского, опросов людей из окружения
покойного...
Поставив посуду в мойку, она немного подкрасила губы, тронула
подушечкой с пудрой нос, а в четверть девятого вышла из дому.

4
В половине первого собрались у Щербы, он позвонил Войцеховскому в
кабинет криминалистики:
- Адам Генрихович, все у меня. Можете зайти?
- Да, минут через десять, - ответил Войцеховский.
Когда он вошел и сел, все повернулись к нему.
- Ну что? - спросил Щерба.
- Из заключения судебного медика следует: никаких прижизненных
повреждений, внутренние органы в норме, сердце в норме, инсульта не было.
Смерть наступила от черепно-мозговой травмы. Удар тяжелым предметом в
затылочную часть. Предположение, что Гилевский при падении ударился
головой о чугунную лапу вешалки, несостоятельно, все выступающе детали
лапы округлые - я хорошо ее рассмотрел, - а характер раны позволяет
говорить, что удар был нанесен предметом, поверхность которого имела
грани... Возьмите, Кира Федоровна, можете подшить к делу, - протянул он
Паскаловой листок с актом судебного медика. - И, думаю, можно возбуждать
уголовное дело по факту убийства. Да вот еще что: обнаруженные "пальцы" в
кабинете Гилевского принадлежат одному человеку: Гилевскому.
- Как будем работать? - спросил Джума.
- А ты уже знаешь, с кем "работать"? - хмыкнул Войцеховский. - Ты что
больше всего любишь, Джума? - спросил он.
- Случайность и совпадение. С ними так хорошо получается, как с
любимой женщиной.
- Ну-ну, Бог в помощь, - усмехнулся Войцеховский.
- Кира Федоровна, я думаю вам надо еще раз хорошо осмотреть кабинет
Гилевского, - сказал Щерба. - Поговорите с замдиректора музея, с другими
сотрудниками.
- Я кое-что себе наметила, - ответила Паскалова.
- Ищите орудие убийства, оно может быть самым неожиданным и в самом
неожиданном месте, - сказал Войцеховский. - Ты, Джума, ищи родственников,
и вообще пройдись по своим связям, поковыряй старые дела о хищениях из
музеев, картинных галерей. Там может быть наш "клиент" или "клиенты"...

Паскалова пришла в музей после перерыва. Дежурная вахтерша Настасья
Фоминична сидела на своем месте. Кира представилась.
- Молоденькая, а уже следователь, - прореагировала вахтерша.
- Настасья Фоминична, в тот день накануне закрытия музея никто не
пытался назойливо войти перед закрытием музея?
- Нет, без пятнадцати пять я уже билеты не продавала. Да и желающих
не было. Нынче и в хороший день их не густо. Отвык народ от музеев...
Ужас-то какой у нас, а?!
- А вы хорошо знали Гилевского?
- А как же, почитай четверть века я тут. Всех хорошо знаю, кто
остался. Уволилось-то за эти годы много. Кто и на пенсию уже ушел, кто
помер, царство им небесное.
- Гилевский что, действительно одинокий?
- Женат вроде и не был. Имелась троюродная сестра, дак померла годов
пять назад.
- А что он был за человек?
- Одно слово - ученый. Строгий.
- С коллегами ладил?
- У него коллег не было. Он сам по себе. Придет, бывало, не к девяти,
а к половине девятого. Я ради него тоже приходила на полчаса раньше. А
домой уходил поздно, не спешил. Видать, работал много, да и что его дома
ждало?
- Кто же обихаживал его? Старик ведь.
- Сам себя обихаживал. Он на вид старик, а так иному молодому нос
утрет. Видела, как он зимой по гололеду ходит: не шаркаючи, а как юноша,
ровненько, не боясь.
- В промежуток между концом вашего рабочего дня и приходом охранника
никто не выходил из музея, кого бы вы не знали в лицо.
- Нет. Разве что корреспонденты вывалились. Четверо их было. Шумные.
- И вошло столько же?
- Наверное.
- Замдиректора у себя сейчас?
- А где ему быть? Видать, хлопочет, как похоронить с почетом
покойного.
- Ну хорошо, спасибо вам, - Паскалова вышла из-за загородки и
поднялась на последний этаж. Вошла в приемную. Напротив друг друга две
двери - одна в кабинет директора музея, другая - к заму. В приемной никого
не было. Постучалась, и не дожидаясь ответа, вошла.
Антон Сергеевич Ребров был человеком среднего возраста, худощавый, с
пышной, какой-то веселой юношеской шевелюрой почему-то, как показалось
Кире, не соответствовавшей лицу - измученно осунувшемуся, на котором
просительно-тоскливо, мол, "что вам еще от меня нужно?", выглядели глаза.
Он узнал ее, суетливо поднялся, предложил сесть, предупредительно
отодвинув от стола стул.
- Что же теперь делать? - неожиданно спросил он у Паскаловой.
Кира удивилась вопросу.
- В каком смысле? - спросила.
- Во всех. Я ведь тут человек новый, второй год.
- Вы будете заниматься своими заботами, я своими. Поэтому я и пришла.
Я хочу повторно осмотреть кабинет Гилевского. В вашем присутствии и в
качестве замдиректора, и в качестве понятого. Для этого нужен будет еще
один человек.
- Секретарша наша годится?
- Вполне.
- Антон Сергеевич, каким было окружение Гилевского? С кем он был
больше всего близок из сотрудников, с кем враждовал?
- Понимаете, он был человеком очень замкнутым, необщительным. Так что
говорить о близости не приходится. Возможно, поэтому и внешне заметной
вражды не было. Все соблюдали дистанцию и не пытались сблизиться, понимая
бессмысленность этого, но и не шли на конфликт, тоже понимая заведомый
проигрыш. Все это сложилось, видимо, за десятилетия его работы тут. Ведь
он, в сущности, был основателем музея.
- И все же, на какой почве могли возникнуть конфликты?
- У нас каждый занимается своим делом, ведет свой отдел, свою тему.
Но у людей возникает необходимость, хотя в редких случаях, обратиться к
рукописным фондам, к материалам хранилища. Гилевский же всегда находил
убедительный, как ему казалось, мотив для отказа.
- И не пытались ходить с жалобами к вам, к директору? - Попытки
случались, правда с новичками, кто его плохо знал. Но он умел доказать,
что можно обойтись и без копания в фондах. Так мне рассказывали. При мне
же никто не ходил с жалобами, смирились. Его авторитет подавил всех... Вот
и поездка в Америку...
- Он собирался в Америку?
- Да.
- В командировку?
- Там на аукционе фирмы "Глемб энд бразерс" случился скандал. Некий
Кевин Шобб выдвинул Гилевского в качестве арбитра. И его пригласили
официально, как авторитетного специалиста.
- Вы довольно жестко охарактеризовали покойного, - усмехнулась Кира.
- Но вам же нужна объективная информация. Надеюсь, покойный простит
меня... Что послужило причиной смерти? - осторожно спросил.
- Тут убийство, Антон Сергеевич, - она посмотрела ему в глаза.
И опять ответ его был неожидан:
- Всяко бывает.
- Директор давно уехал?
- Неделю назад.
- А он здесь давно работает?
- Семь лет. Он седьмой за годы, что Гилевский тут.
- Что ж, Антон Сергеевич, пойдем в его кабинет, - она поднялась.
- У меня один вопрос: когда можно будет забрать тело? Человека ведь
похоронить надо по-людски, он одинок, этим, кроме нас, некому заняться.
- Я вам сразу же позвоню...
Пока они шли в противоположный конец коридора, Кира спросила:
- Он действительно был настоящий ученый или авторитет создавал ему
его характер?
- Характер лишь подкреплял его авторитет ученого...
Паскалова оборвала полоски бумаги, отперла дверь. Вошли. Связку
ключей, изъятых ею еще вчера при осмотре трупа, она положила на письменный
стол, заваленный бумагами.
- Вы садитесь, - предложила она секретарше и Антону Сергеевичу.
- Ничего я постою, - ответила секретарша. Ребров же опустился на стул
у высокой печи из белого узорного изразца.
Теперь Кира медленно обводила взглядом весь кабинет. Единственное
окно, у которого стоял письменный стол, было перечеркнуто прутьями
решетки, вторая дверь в глубине, ведшая в хранилище, обита оцинкованным
железом и тоже имела сдвижную решетку, в проушинах которой висел лодочный
замок; в самой двери было и отверстие для ключа от внутреннего замка. Она
потрогала рукоятки сейфа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23