Это уже неправдоподобно. Зачем дилетанту и дураку соваться в телефон? Но допустим, что так и было. Он находит устройство и как поступает? Выбрасывает его? Возможно. Ставит на место? Маловероятно. Выбрасывает, ломает или еще что и делится новостью с кем-то еще? Вот если несчастный проболтался, то положение его незавидное. По крайней мере, опасное.
Допустим, он рассказывает о «жучке» такому же дураку. Тогда вся группа начинает с его же помощью, его же шаловливыми лапами разбирать свои аппараты в поисках таких же точно «жучков». Но этого не произошло, связь нарушилась только с одним номером. Значит, если предположить, что все развивалось именно так, то дурак нарвался на хищника, которому вовсе ни к чему светить группу посредством раскурочивания телефонов. Но и бездействовать нельзя.
Дураку придется замолчать.
Все эти соображения были даже не притянуты за уши, а выглядели неуемной фантазией. Но у Каретникова был профессиональный нюх. И он чувствовал, что рассуждает правильно, хотя и не мог предложить ни единого факта в подкрепление своих умопостроений.
Его опасения подтвердились ближе к вечеру.
В обильно разросшемся справа от аллеи кустарнике был найден труп инока Артемия. А Людвиг Маркс вообще бесследно пропал. Он не явился на обед, и никто из спутников не мог внятно сказать, когда видел его в последний раз.
* * *
Каретников узнал об убийстве первым.
К нему примчался Зосима, который догадывался, что с реставраторами не все так просто. Он интуитивно чувствовал силу и власть, исходившие от Посейдона, и по наитию обратился сразу к нему.
Каретников растерянно развел руками, изображая непонимание:
– Это ужасно, дорогой брат... но что я могу сделать? Я простой трудяга, здесь придется обратиться к властям...
По лицу монаха текли слезы.
– Да, да, – пробормотал он. – Я не подумал. Я пойду к настоятелю – чего это я, в самом-то деле...
– Постойте, – удержал его Посейдон. – Может быть, он еще жив? Я умею оказывать первую помощь – пойдемте, посмотрим.
Зосима взглянул на него в сомнении.
– Нет, он никак не может быть живым...
Посейдон оборвал его:
– Вы врач, чтобы об этом судить?
Надо было действовать напором, пока монах не пришел в себя.
Согбенный, беззвучно плачущий Зосима повел Каретникова к скорбному месту. Посейдон, не однажды видевший смерть, удивлялся глубине его горя. У него сложилось впечатление, что Зосима неприязненно относился к погибшему и явно подозревал того в каких-то темных делах.
Прибыв на место, Каретников увидел, что у монаха имелись все основания сомневаться в оптимистичном прогнозе. После таких травм не выживают. Артемия ударили по голове чем-то тяжелым и снесли чуть ли не половину черепа. Посейдон обратил внимание на грубость – можно сказать, топорность и неряшливость – содеянного. Убийца даже не потрудился оттащить тело подальше, любой мало-мальски внимательный прохожий мог заметить не только кровь на листьях, но и сам труп, его нижнюю часть. Покойник лежал ничком, уткнувшись лицом в сырой мох.
Возможно, его спугнули. А возможно, дело в другом. Это тот самый переполох, о котором только что думал Посейдон.
И не видел никакой возможности предотвратить шум, который вскоре неизбежно поднимется.
– Я скорблю вместе с вами, – сказал Каретников. Он поискал глазами: – Вот! Вот чем его приложили...
Окровавленный булыжник с прилипшими волосами валялся в пяти шагах от покойника. Зосима, как слепой, приблизился к орудию убийства.
– Не трогайте! – остановил его Каретников. – Вообще не прикасайтесь ни к чему. Это вещдоки.
Монах остановился.
– А? – Он не смотрел криминальных сериалов и не сразу понял слова, с недавних пор прочно вошедшие в обыденную речь. – Да, конечно, – прошептал он. – Отпечатки, следы... Господи Иисусе, ведь это ужасно подумать, что придется вникать в такое злодеяние... и где? Здесь, в этих стенах... Вся эта криминалистика... она несовместима с самим духом этих мест...
– Позволю себе возразить, – мягко сказал Посейдон. – Здесь все пропитано кровью. Вы сами рассказывали нам историю...
Зосима оставил его слова без внимания, не в силах отвести взгляда от умолкнувшего навсегда Артемия.
– Я пойду к настоятелю, – пробормотал он.
– Да, конечно. – Посейдон больше его не удерживал. – Мы готовы оказать любую помощь, но какой от нас толк?
Произнеся это, он неспешно двинулся в направлении гостиницы, соображая на ходу, как поступить дальше.
Об исчезновении Людвига Маркса он еще ничего не знал.
Глава тринадцатая
ИЛЛЮЗИЯ КОНТРОЛЯ
Следственная группа под началом капитана Гладилина прибыла на остров Коневец, выказав поистине удивительную расторопность.
Гладилин выглядел совсем молодым человеком – коротко стриженный блондин, немного склонный к полноте; он постоянно заливался румянцем и, казалось, почти не нуждался в бритье. Подбородок, однако, выдавал недюжинное упрямство, которое достаточно быстро о себе заявило. Вместе с Гладилиным на остров явились двое вооруженных автоматами милиционеров и эксперт-криминалист с портативной лабораторией.
«Сирены» ничем не выказали своей заинтересованности в происходящем.
Посейдон, Торпеда и Мина обследовали часовню на предмет ее надобности в текущем ремонте. Чайка и Нельсон сосредоточенно изучали побитые временем фрески, Магеллан продолжал упоенно фотографировать, а Флинт делал вид, будто занят химикалиями, и оставался в гостинице.
Все переоделись в рабочее платье и вполне могли сойти за подлинных реставраторов, энтузиастов своего дела.
Однако капитана Гладилина это не обмануло.
Он мигом выделил мастеров из общего числа приезжих и взялся за них с усиленным рвением. Каретников нехотя признал, что капитану нельзя было отказать в интуиции. «Сирены» излучали опасность, и Гладилин ухитрился уловить эти флюиды.
Он скрупулезно допросил каждого о местонахождении в предполагаемый момент убийства и дал понять, что не удовлетворен представленными алиби. «Сирены», как один, ссылались друг на друга; алиби одного подтверждалось показаниями второго или двоих.
«Рука руку моет», – читалось в его глазах.
За кого же он, собака, их принимает? За банду сатанистов, явившихся убивать под видом художников?!
Это же верх нелепости!
Гладилин так крепко прижал Посейдона, что тот, едва освободившись из объятий следствия, вышел на связь с начальством и запросил помощи, прося угомонить излишне деятельного сыскаря.
На это он получил... отказ.
Ему ответили, что оперативные соображения не позволяют давить на внезапно возникшее следствие и что во избежание демаскировки «Сиренам» придется мириться со всеми неудобствами изменившейся обстановки. Мало того – Каретникову намекнули, что «Сирены», возможно, сами виноваты в столь пристальном интересе капитана Гладилина, свалившегося им на головы. В конце концов, они допустили убийство своего сослуживца-агента – оплошность непростительная.
Гладилин потребовал было даже, чтобы реставраторы не покидали гостиницу. Но здесь Посейдон взбунтовался.
– Товарищ следователь, – сказал он притворно дрожащим от обиды голосом. – Или мне уже называть вас гражданином? В чем дело? Вы в чем-то нас подозреваете? Вы полагаете, что мы в состоянии каким-то образом скрыться с острова? Опомнитесь! Кругом вода! Половина наших даже не умеет плавать!
Гладилин несколько стушевался. Последнего обстоятельства – воды – он как-то в спешке не учел.
Я ни в чем вас не подозреваю, господин Сажин. – (Под этой фамилией Посейдон влился в ряды деятелей искусства.) – Но вы и ваши люди единственные, кто не является здесь паломниками. Гостей здесь мало, люди большей частью пожилые, да родители ребятни из лагеря... Никто вас не знает – согласитесь, что вы первые заслуживаете внимания.
– Не согласимся, – запальчиво произнес Магеллан, стоявший рядом. Он был похож сейчас на недотепу-Паганеля и никак не годился на роль убийцы монахов. – Не согласимся! Мы не менее верующие, чем названные вами паломники, – это раз...
– У вас на лбу это не написано, – не менее запальчиво перебил его Гладилин и побагровел.
– У остальных тоже... Можете навести о нас справки!
– Это непременно, – кивнул капитан. – Я уже сделал запрос. И не только в отношении вас.
Посейдон улыбнулся краешком рта. Сведения, которые получит Гладилин о реставраторах, будут такой липой, что капитана даже жалко.
Магеллан гнул свое:
– Во-вторых, мы не первые новички на острове. Сегодня прибыла целая группа иностранных туристов.
– Это немцы. – Гладилин скривил лицо, как будто глубоко сожалел о непонятливости Магеллана.
– Ну и что с того? Вот уж добросердечный народ! Любой из них мог...
– Приложить монаха булыжником? Знаете, уважаемый, здесь мне отказывает воображение.
– И напрасно. В их группе запросто может быть какой-нибудь маньяк.
– А в вашей? – взвился Гладилин.
– В их – вероятнее.
– Потому что слово не русское, да?
– Именно так. – Магеллан тяжело дышал, весь кипя праведным гневом. Посейдон одобрительно посматривал на него: хладнокровный ликвидатор с руками по локоть в крови играл чрезвычайно убедительно.
– Мне кажется, – сказал Каретников, – вам просто не хочется связываться с иностранцами. Боитесь международного скандала.
– Боюсь, – не стал возражать капитан. – И я в любом случае ограничен в действиях, направленных против них.
– А ведь они подозрительные типы, – не отставал Посейдон.
– Чем именно?
Тот напустил на себя беззаботный вид, уставился в потолок.
– На острове убийство, а они помалкивают. Никто не паникует, не стремится уехать. Странные европейцы.
– Я обратил на это внимание, – нехотя сказал Гладилин. – Но, с другой стороны, они заплатили деньги, а это соображение может перевесить все остальные. И вы, по-моему, путаете европейцев с американцами. Вот те избалованные, да.
– Правильно, – вдруг поддержал его Магеллан и подмигнул, меняя гнев на милость. – За копейку эти немцы удавятся.
Он разряжал обстановку, чтобы не выглядеть необычно строптивым реставратором. Иначе, чего доброго, Гладилин и впрямь запрет их в номерах. Выбраться наружу, конечно, не составит никакого труда, но это добавит ненужных сложностей. А выбраться придется. Резонно усмотрев в убийстве монаха отвлекающий маневр, «Сирены» готовились к пресечению возможной ночной акции.
* * *
Между тем отсутствие Артемия явилось для «Сирен» ощутимым ударом. Они лишились осведомителя, который мог бы информировать их о происходящем в обители. Необходимо было что-то предпринимать, и Посейдон вышел на связь с центром вторично, прося о замене. Однако центр снова ответил отказом, сославшись на нехватку людей. Похоже было, что спецназовцев вообще бросили на произвол судьбы.
Каретникову велели задействовать местные ресурсы.
Немного поразмыслив, он остановился на Зосиме. Вернее было бы использовать самого настоятеля, но если это не было сделано до сих пор, то нетрудно было догадаться: вербовка не удалась, коса нашла на камень. Настоятель был из числа священнослужителей, на дух не переносивших спецслужбы, и, видимо, наотрез отказался иметь с ними дело. С учетом новейшей истории православной церкви его можно было понять.
Оставался Зосима – единственный, с кем «Сирены» вступали в контакт.
С одной стороны, это было плюсом, с другой – рискованно. Ведь кто-то же, черт побери, убил Артемия – почему обязательно немец-турист? У диверсантов могли быть на острове свои люди, и почему бы таким человеком не оказаться самому Зосиме? Да, он уже не первый год в обители – Каретников успел это выяснить у Артемия, но человек слаб и грешен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
Допустим, он рассказывает о «жучке» такому же дураку. Тогда вся группа начинает с его же помощью, его же шаловливыми лапами разбирать свои аппараты в поисках таких же точно «жучков». Но этого не произошло, связь нарушилась только с одним номером. Значит, если предположить, что все развивалось именно так, то дурак нарвался на хищника, которому вовсе ни к чему светить группу посредством раскурочивания телефонов. Но и бездействовать нельзя.
Дураку придется замолчать.
Все эти соображения были даже не притянуты за уши, а выглядели неуемной фантазией. Но у Каретникова был профессиональный нюх. И он чувствовал, что рассуждает правильно, хотя и не мог предложить ни единого факта в подкрепление своих умопостроений.
Его опасения подтвердились ближе к вечеру.
В обильно разросшемся справа от аллеи кустарнике был найден труп инока Артемия. А Людвиг Маркс вообще бесследно пропал. Он не явился на обед, и никто из спутников не мог внятно сказать, когда видел его в последний раз.
* * *
Каретников узнал об убийстве первым.
К нему примчался Зосима, который догадывался, что с реставраторами не все так просто. Он интуитивно чувствовал силу и власть, исходившие от Посейдона, и по наитию обратился сразу к нему.
Каретников растерянно развел руками, изображая непонимание:
– Это ужасно, дорогой брат... но что я могу сделать? Я простой трудяга, здесь придется обратиться к властям...
По лицу монаха текли слезы.
– Да, да, – пробормотал он. – Я не подумал. Я пойду к настоятелю – чего это я, в самом-то деле...
– Постойте, – удержал его Посейдон. – Может быть, он еще жив? Я умею оказывать первую помощь – пойдемте, посмотрим.
Зосима взглянул на него в сомнении.
– Нет, он никак не может быть живым...
Посейдон оборвал его:
– Вы врач, чтобы об этом судить?
Надо было действовать напором, пока монах не пришел в себя.
Согбенный, беззвучно плачущий Зосима повел Каретникова к скорбному месту. Посейдон, не однажды видевший смерть, удивлялся глубине его горя. У него сложилось впечатление, что Зосима неприязненно относился к погибшему и явно подозревал того в каких-то темных делах.
Прибыв на место, Каретников увидел, что у монаха имелись все основания сомневаться в оптимистичном прогнозе. После таких травм не выживают. Артемия ударили по голове чем-то тяжелым и снесли чуть ли не половину черепа. Посейдон обратил внимание на грубость – можно сказать, топорность и неряшливость – содеянного. Убийца даже не потрудился оттащить тело подальше, любой мало-мальски внимательный прохожий мог заметить не только кровь на листьях, но и сам труп, его нижнюю часть. Покойник лежал ничком, уткнувшись лицом в сырой мох.
Возможно, его спугнули. А возможно, дело в другом. Это тот самый переполох, о котором только что думал Посейдон.
И не видел никакой возможности предотвратить шум, который вскоре неизбежно поднимется.
– Я скорблю вместе с вами, – сказал Каретников. Он поискал глазами: – Вот! Вот чем его приложили...
Окровавленный булыжник с прилипшими волосами валялся в пяти шагах от покойника. Зосима, как слепой, приблизился к орудию убийства.
– Не трогайте! – остановил его Каретников. – Вообще не прикасайтесь ни к чему. Это вещдоки.
Монах остановился.
– А? – Он не смотрел криминальных сериалов и не сразу понял слова, с недавних пор прочно вошедшие в обыденную речь. – Да, конечно, – прошептал он. – Отпечатки, следы... Господи Иисусе, ведь это ужасно подумать, что придется вникать в такое злодеяние... и где? Здесь, в этих стенах... Вся эта криминалистика... она несовместима с самим духом этих мест...
– Позволю себе возразить, – мягко сказал Посейдон. – Здесь все пропитано кровью. Вы сами рассказывали нам историю...
Зосима оставил его слова без внимания, не в силах отвести взгляда от умолкнувшего навсегда Артемия.
– Я пойду к настоятелю, – пробормотал он.
– Да, конечно. – Посейдон больше его не удерживал. – Мы готовы оказать любую помощь, но какой от нас толк?
Произнеся это, он неспешно двинулся в направлении гостиницы, соображая на ходу, как поступить дальше.
Об исчезновении Людвига Маркса он еще ничего не знал.
Глава тринадцатая
ИЛЛЮЗИЯ КОНТРОЛЯ
Следственная группа под началом капитана Гладилина прибыла на остров Коневец, выказав поистине удивительную расторопность.
Гладилин выглядел совсем молодым человеком – коротко стриженный блондин, немного склонный к полноте; он постоянно заливался румянцем и, казалось, почти не нуждался в бритье. Подбородок, однако, выдавал недюжинное упрямство, которое достаточно быстро о себе заявило. Вместе с Гладилиным на остров явились двое вооруженных автоматами милиционеров и эксперт-криминалист с портативной лабораторией.
«Сирены» ничем не выказали своей заинтересованности в происходящем.
Посейдон, Торпеда и Мина обследовали часовню на предмет ее надобности в текущем ремонте. Чайка и Нельсон сосредоточенно изучали побитые временем фрески, Магеллан продолжал упоенно фотографировать, а Флинт делал вид, будто занят химикалиями, и оставался в гостинице.
Все переоделись в рабочее платье и вполне могли сойти за подлинных реставраторов, энтузиастов своего дела.
Однако капитана Гладилина это не обмануло.
Он мигом выделил мастеров из общего числа приезжих и взялся за них с усиленным рвением. Каретников нехотя признал, что капитану нельзя было отказать в интуиции. «Сирены» излучали опасность, и Гладилин ухитрился уловить эти флюиды.
Он скрупулезно допросил каждого о местонахождении в предполагаемый момент убийства и дал понять, что не удовлетворен представленными алиби. «Сирены», как один, ссылались друг на друга; алиби одного подтверждалось показаниями второго или двоих.
«Рука руку моет», – читалось в его глазах.
За кого же он, собака, их принимает? За банду сатанистов, явившихся убивать под видом художников?!
Это же верх нелепости!
Гладилин так крепко прижал Посейдона, что тот, едва освободившись из объятий следствия, вышел на связь с начальством и запросил помощи, прося угомонить излишне деятельного сыскаря.
На это он получил... отказ.
Ему ответили, что оперативные соображения не позволяют давить на внезапно возникшее следствие и что во избежание демаскировки «Сиренам» придется мириться со всеми неудобствами изменившейся обстановки. Мало того – Каретникову намекнули, что «Сирены», возможно, сами виноваты в столь пристальном интересе капитана Гладилина, свалившегося им на головы. В конце концов, они допустили убийство своего сослуживца-агента – оплошность непростительная.
Гладилин потребовал было даже, чтобы реставраторы не покидали гостиницу. Но здесь Посейдон взбунтовался.
– Товарищ следователь, – сказал он притворно дрожащим от обиды голосом. – Или мне уже называть вас гражданином? В чем дело? Вы в чем-то нас подозреваете? Вы полагаете, что мы в состоянии каким-то образом скрыться с острова? Опомнитесь! Кругом вода! Половина наших даже не умеет плавать!
Гладилин несколько стушевался. Последнего обстоятельства – воды – он как-то в спешке не учел.
Я ни в чем вас не подозреваю, господин Сажин. – (Под этой фамилией Посейдон влился в ряды деятелей искусства.) – Но вы и ваши люди единственные, кто не является здесь паломниками. Гостей здесь мало, люди большей частью пожилые, да родители ребятни из лагеря... Никто вас не знает – согласитесь, что вы первые заслуживаете внимания.
– Не согласимся, – запальчиво произнес Магеллан, стоявший рядом. Он был похож сейчас на недотепу-Паганеля и никак не годился на роль убийцы монахов. – Не согласимся! Мы не менее верующие, чем названные вами паломники, – это раз...
– У вас на лбу это не написано, – не менее запальчиво перебил его Гладилин и побагровел.
– У остальных тоже... Можете навести о нас справки!
– Это непременно, – кивнул капитан. – Я уже сделал запрос. И не только в отношении вас.
Посейдон улыбнулся краешком рта. Сведения, которые получит Гладилин о реставраторах, будут такой липой, что капитана даже жалко.
Магеллан гнул свое:
– Во-вторых, мы не первые новички на острове. Сегодня прибыла целая группа иностранных туристов.
– Это немцы. – Гладилин скривил лицо, как будто глубоко сожалел о непонятливости Магеллана.
– Ну и что с того? Вот уж добросердечный народ! Любой из них мог...
– Приложить монаха булыжником? Знаете, уважаемый, здесь мне отказывает воображение.
– И напрасно. В их группе запросто может быть какой-нибудь маньяк.
– А в вашей? – взвился Гладилин.
– В их – вероятнее.
– Потому что слово не русское, да?
– Именно так. – Магеллан тяжело дышал, весь кипя праведным гневом. Посейдон одобрительно посматривал на него: хладнокровный ликвидатор с руками по локоть в крови играл чрезвычайно убедительно.
– Мне кажется, – сказал Каретников, – вам просто не хочется связываться с иностранцами. Боитесь международного скандала.
– Боюсь, – не стал возражать капитан. – И я в любом случае ограничен в действиях, направленных против них.
– А ведь они подозрительные типы, – не отставал Посейдон.
– Чем именно?
Тот напустил на себя беззаботный вид, уставился в потолок.
– На острове убийство, а они помалкивают. Никто не паникует, не стремится уехать. Странные европейцы.
– Я обратил на это внимание, – нехотя сказал Гладилин. – Но, с другой стороны, они заплатили деньги, а это соображение может перевесить все остальные. И вы, по-моему, путаете европейцев с американцами. Вот те избалованные, да.
– Правильно, – вдруг поддержал его Магеллан и подмигнул, меняя гнев на милость. – За копейку эти немцы удавятся.
Он разряжал обстановку, чтобы не выглядеть необычно строптивым реставратором. Иначе, чего доброго, Гладилин и впрямь запрет их в номерах. Выбраться наружу, конечно, не составит никакого труда, но это добавит ненужных сложностей. А выбраться придется. Резонно усмотрев в убийстве монаха отвлекающий маневр, «Сирены» готовились к пресечению возможной ночной акции.
* * *
Между тем отсутствие Артемия явилось для «Сирен» ощутимым ударом. Они лишились осведомителя, который мог бы информировать их о происходящем в обители. Необходимо было что-то предпринимать, и Посейдон вышел на связь с центром вторично, прося о замене. Однако центр снова ответил отказом, сославшись на нехватку людей. Похоже было, что спецназовцев вообще бросили на произвол судьбы.
Каретникову велели задействовать местные ресурсы.
Немного поразмыслив, он остановился на Зосиме. Вернее было бы использовать самого настоятеля, но если это не было сделано до сих пор, то нетрудно было догадаться: вербовка не удалась, коса нашла на камень. Настоятель был из числа священнослужителей, на дух не переносивших спецслужбы, и, видимо, наотрез отказался иметь с ними дело. С учетом новейшей истории православной церкви его можно было понять.
Оставался Зосима – единственный, с кем «Сирены» вступали в контакт.
С одной стороны, это было плюсом, с другой – рискованно. Ведь кто-то же, черт побери, убил Артемия – почему обязательно немец-турист? У диверсантов могли быть на острове свои люди, и почему бы таким человеком не оказаться самому Зосиме? Да, он уже не первый год в обители – Каретников успел это выяснить у Артемия, но человек слаб и грешен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36