Следующим был Джокер, и я нарочно прошел мимо. Краем глаза я уловил, как тяжело он сглотнул. Справа от Джокера стоял шут Тассе. Обычно шут – легкая добыча, если у него еще нет иммунитета.
– Привет, Тассе! – проговорил я. – Вот кому действительно необходим моцион. – Я сделал паузу. – И для этого тебе нужен велосипед? Слово «моцион» можно найти в словаре иностранных слов.
Остальных я взял одним махом.
– О, да ведь это Аббот и Костелло! Кнолл и Тотт в детском садике!
И, снова заняв центральную позицию, я не спеша оглядел всю компанию.
– Вы хоть знаете, с кем имеете дело? Я знаменитый Веум! Не слыхали? Мой адрес можно найти в телефонном справочнике на букву «М» под рубрикой «Монстр». Время от времени, когда я расправляюсь с кем-нибудь, обо мне пишут в газетах. Не советую входить ко мне в клетку. Раскладка у нас примерно такая: я игрок сборной страны, а вы лилипуты из команды пятого разряда района Мёрэ и Ромсдала. У вас, правда, есть одно преимущество: я не имею права бить тех, кто младше. Но, признаюсь, я не всегда придерживаюсь этого правила. Так что можно попробовать. – Я чувствовал свое преимущество и продолжал: – Я пришел забрать велосипед, и я это сделаю. Есть возражения?
Я не отрывал взгляда от Джокера. С психопатами, как и с медведями: лучший способ осадить – это неотрывно смотреть им в глаза.
– Когда в покер играют настоящие мужчины, джокера в колоде не бывает.
Решительно пройдя мимо главаря, я взял велосипед за руль и развернул его. Шесть пар глаз следило за мной. Джокер стоял как вкопанный за моей спиной. Стоять спиной к законченному психопату – это глупейшее, что можно придумать, но я заворожил публику, и в этом была моя победа. Впрочем, у меня не было иного выбора. Проходя мимо Джокера (прочь из этого заколдованного круга!), я обернулся и пристально посмотрел на него.
– Поменяйте пеленку своему шефу, ребята!
Пристально и неотрывно смотрел я на Джокера, держа его под гипнозом, а сам спешил уйти подальше, не рисковать, не ждать, когда он кинется и всадит нож мне в спину.
Позади ни звука. Никто не смеялся. Никто никогда не смеется, становясь свидетелем позора своего повелителя. Я же был очень доволен собой и воображал, как будут меня восхвалять, когда история этой шайки будет пересказываться где-нибудь в лесу у костра, а может, и в телевизионной передаче.
Отойдя подальше, я вскочил на велосипед и налег на педали. Могу представить, что это походило на картину, изображавшую одинокого всадника, спешащего навстречу закату. Но даже на картине было видно, что у всадника еще множество дел, а всадником, между прочим, был я сам.
5
Роар ждал там, где мы расстались. Он не мог скрыть восхищения. Я «спешился», и мы направились к его дому (велосипед шествовал между нами).
– Как это тебе удалось? – спросил мальчик.
– Да так, пришел и забрал, – ответил я; будто и вправду это было самым простым делом на свете.
* * *
Она еще не произнесла ни слова, а я уже понял, с кем имею дело. Она приближалась легкой походкой, издали похожая на застенчивого подростка. Темные волосы обрамляли ее лицо. Казалось, что у нее не два, а три глаза, и третий там, где должен быть рот. Белый с высоким отворотом свитер плотно облегал ее. На ней были темно-синие вельветовые брюки и нейлоновая куртка – красная, с синей отделкой, – которую она не успела застегнуть. Еще не дойдя до нас, она крикнула:
– Ты где пропадал, Роар?
Взяв Роара за плечи, она внимательно поглядела на сына, будто по его лицу, как по карте, можно было проследить весь пройденный им сегодня маршрут.
У нее были курчавые волосы, коротко подстриженные на затылке, таком трогательном и нежном, что, глядя на него, хотелось плакать и почему-то вспоминались лебеди, виденные в детстве в Нюгорд-парке. Это воспоминание всегда заставляло меня глубоко и искренне сожалеть о том, что в моей жизни не было случая прижаться к такому вот затылку и выплакать разом все беды и обиды. А может быть, я такую возможность уже потерял. Короче говоря, у нее был тот самый затылок, и что-то смягчилось в моей душе.
– Мама… – начал Роар. – Знаешь… этот Джокер и все там… они взяли мой велосипед, и тогда я поехал…
Она холодно глянула на меня и произнесла тоном, который живо охладит любого разомлевшего на пляже жарким летним днем при +30° в тени:
– Вы кто? – и, обращаясь к Роару, добавила: – Он тебя не обидел?
– Обидел? – Мальчик удивленно уставился на мать.
Она тряхнула его за плечи:
– Сейчас же отвечай! Слышишь!
Женщина снова взглянула на меня, и слезы покатились из ее глаз.
– Кто вы? Если вы только посмели его тронуть, я убью вас!
Лицо ее покрылось красными пятнами, а на носу выступили капельки пота, глаза потемнели и загорелись синим газовым пламенем.
– Моя фамилия Веум, фру, и я ничего…
Роар прервал меня. Теперь и в его глазах блестели слезы.
– Он ничего… он мне помог, это он отобрал у них мой велосипед. Он взял его из домика Джокера и компании, чтобы не ты…
Слезы катились по щекам мальчика, и мать беспомощно глядела на сына. Потом она обняла его и что-то зашептала ему на ухо.
Я огляделся. Начинало темнеть, во многих окнах зажегся свет. Мимо нас проезжали и останавливались автомобили, из них вылезали уставшие за день понурые мужчины и спешили к своим подъездам и лифтам, к себе домой, к своим обеденным столам, стоящим где-то в двадцати метрах над землей, на эти двадцать метров ближе к космосу и еще на один рабочий день ближе к вечности. Здесь, на тротуаре перед их домом, разыгрывалась небольшая семейная драма, но никто из прохожих не повернул головы, никто не обратил внимания на молодую женщину, маленького мальчика и не очень молодого мужчину и на почти совсем новый велосипед. С таким же успехом все это могло бы происходить где-нибудь в безлюдной пустыне Сахаре.
Из-за плеча сына женщина подняла на меня взгляд. Сейчас ей можно было дать не больше двадцати. Надула губы, как маленькая девочка, которой не дали конфетку. Но рот был не детский – с пухлыми чувственными губами, – а выражение лица не оставляло сомнения в том, что, когда девочка подрастет, она добьется своего. Синие глаза наконец стали спокойными и напоминали цветы, которые ты когда-то не сорвал, а потом всю жизнь жалеешь об этом.
– Извините. Я очень испугалась, он никогда раньше так долго не пропадал. И я…
– Это понятно, – заговорил я.
Она выпрямилась и, откинув левой рукой упавшие на лоб волосы, протянула мне правую.
– Я… меня зовут Венке Андресен.
– Веум. Варьг Веум. – На несколько секунд я задержал ее руку в своей.
Она, казалось, была удивлена, и я догадался, что она то ли не расслышала, то ли не запомнила мое имя.
– У моего отца было хорошо развито чувство юмора. Это он дал мне такое имя.
– Какое?
– Варьг.
– Значит, вас действительно так зовут? – Она засмеялась легко и весело. Ее губы расцвели в чудесной улыбке, и все лицо сделалось красивым, счастливым и молодым. А когда она перестала смеяться, стала сразу лет на двадцать моложе и лет на десять старше: девчоночьи губы и глаза зрелой женщины. Мне пора было домой.
– Но кто же вы? – проговорила она. – Как он нашел вас?
– Я частный сыщик, так сказать – детектив. Роар нашел меня по телефонному справочнику.
– Частный сыщик?
Похоже, она мне не верила.
– Это правда, мама, – вмешался Роар. – У него есть своя контора, вот только пистолета нет.
Женщина мягко улыбнулась.
– Ну и прекрасно. – Она огляделась и кивнула в сторону дома. – Можно пригласить вас на чашку кофе?
Я посмотрел на часы. Вообще-то мне следовало бы отказаться и ехать домой. Но я ответил:
– Спасибо, с удовольствием.
Мимо моей машины мы прошли в подъезд двенадцатиэтажного дома, заперли велосипед в подвальном чулане и поднялись на одном из двух лифтов. Женщина нажала кнопку девятого этажа. Лифт был узкий, обшитый металлом и покрашенный в серый цвет – по-видимому, давно, так как краска кое-где уже облупилась. Он больше походил на душегубку, чем на механизм, облегчающий людям жизнь.
Венке Андресен смотрела на меня своими большими глазами.
– Если нам повезет, мы доберемся до своего этажа.
– А что такое?
– Ребята тут все время балуются. Станут каждый на своем этаже и все сразу нажимают кнопку лифта, кончается это либо коротким замыканием, либо чем-то в этом роде. Поэтому лифт у нас застревает, и часто сидишь там и ждешь монтера, чтобы помог выбраться.
– Веселенькая тут у вас компания, как я понимаю. Им что, кроме велосипедов и лифтов, нечем больше заняться?
– Есть у нас человек, специально назначенный для работы с подростками, но у него не очень-то получается. Правда, он организовал здесь молодежный клуб. Его фамилия Воге.
Лифт остановился, мы благополучно добрались. От лестничной площадки вели две двери. Мы прошли в одну из них и попали на балкон, огибавший весь дом, – сюда выходили двери всех квартир на этаже. По пути к Андресенам мы миновали двери двух чужих квартир и несколько окон, плотно завешенных изнутри гардинами. Все двери были покрашены голубой краской. Мы стояли на балконе девятого этажа. Земля и асфальт перед домом отсюда казались бесконечно далекими. Если упадешь, разобьешься насмерть.
На двери квартиры Венке висела написанная от руки табличка: «Здесь живут Венке, Роар и Юнас Андресен».
Без каких-либо комментариев мать Роара отперла дверь и молча впустила нас. В прихожей она повесила на вешалку свою и мою куртки. Здесь, посреди прихожей, на зеленом вязаном коврике, я чувствовал себя скованно. Так обычно бывает в чужих прихожих, когда не знаешь, куда идти.
– Пойдем, я покажу тебе свою комнату, – тронул меня за руку Роар.
– Ну а я пока приготовлю кофе, – сказала Венке.
Роар потащил меня к себе. Вблизи бело-зеленые шторы оказались зеленой материей с нарисованными по всему полотну белыми грузовиками. Крашеная деревянная кровать в углу была основой для детской двухъярусной кровати. На стенах плакаты, картинки животных, вырезки из комиксов, большая фотография клоуна на манеже и листок из календаря с изображением военного оркестра, марширующего по узенькой городской улочке, застроенной белыми деревянными домиками. На полу в известном только хозяину порядке разложены деревянные рельсы, старенькие автомобильчики, мягкие игрушки-зверушки и обломки старых игрушек, фигурки ковбоев и индейцев с отломанными руками и застывшим выражением лица. На зеленом крашеном столе лежала кипа альбомов для рисования и раскрашивания, отдельные листочки с рисунками и вырванные из старых книжек картинки.
Это была типичная детская комната, в которой ее обитателю живется хорошо.
– Послушай, а как мне тебя называть? Веум? – серьезно глядя на меня, спросил Роар.
Я потрепал его по волосам.
– Зови меня просто Варьг.
Мальчик радостно кивнул и светло улыбнулся, показав новые передние зубы, немного великоватые для такого маленького рта.
– Хочешь посмотреть, что я нарисовал?
Я согласился, и он протянул мне листок. Там были голубые солнца и золотые деревья; красные горы и корабли с колесами; там кролики скакали верхом на лошадях и, окруженный садом и цветником, стоял покосившийся от ветра домик с асимметрично расположенными окнами.
Я подошел к окну и посмотрел вниз. Было похоже, что я в самолете. Люди, машины – все такое крошечное: четырехэтажные дома казались не больше спичечных коробков, а улица напоминала игрушечный трек с домами по обе стороны.
Я перевел взгляд на склон горы Людерхорн. Серо-черный силуэт ее был едва различим на фоне вечернего неба и уже казался его частью, этаким огромным темным облаком, угрожающе склонившимся над городом, то ли предупреждая о приближении Судного дня, то ли предвещая смерть.
6
Мы пили кофе на кухне. Из гостиной доносились звуки телевизора: Роар смотрел детскую передачу.
Желтая веселая кухня была, несомненно, перекрашена хозяевами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44