Всегда возникают какие-то попутные темы, случайные разговоры… А ну-ка подумайте. Возможно, Надя расспрашивала вас о камнях, об их огранке… Такое ведь было?
– Да, действительно, я что-то такое припоминаю, – помолчав, сказал Старый Грач. – Однажды Надя увидела у меня на столе алмаз с прииска Радужный…
– Ага, ага! – оживился Семен Сергеевич. – Интересно! Слово «Радужный» на него подействовало мгновенно – как удар тока. И Самурай, молча сидевший поодаль и прихлебывавший чай, тоже вдруг насторожился. Он отставил чашку и придвинулся вплотную к Грачу.
– Увидела и заинтересовалась, – продолжал старик, – стала спрашивать: откуда мол такой красивый камень? Ну, и я ей кое-что объяснил.
– Что именно? – подался к Грачу Семен Сергеевич, – пожалуйста, поконкретнее…
– Да я уж и не помню всего. Но в общем, я говорил тогда о кристаллографии, о разных формах камней. О том, кажется, чем отличаются наши якутские алмазы от всех прочих…
– И вы ей сказали откуда, с какого прииска, этот самый алмаз?
– По-моему, да, сказал… Но в чем дело? Что-нибудь не так? Я же в подробности не вдавался, – ничьих имен не называл.
– А вы разве знаете имена? – поднял брови Семен Сергеевич.
– Некоторые знаю.
– Откуда? Каким образом? Вам их кто-нибудь называл?
– Ну, я просто слышал разговоры.
– Разговоры – чьи?
– Да вот этих моих горилл.
– Ага. Так. Но вернемся к Наде. Значит, вы ей обо всем рассказали…
– Отнюдь не обо всем! Наша беседа была весьма отвлеченной, абстрактной. Речь шла только о кристаллах.
Этот допрос, – а ведь это был самый настоящий, формальный допрос! – произвел на Грача гнетущее впечатление. Впервые у него мелькнула мысль о том, что «Серые» могут не только защитить его и сберечь, но и легко ухлопать в случае надобности… Он встревоженно посмотрел в лицо собеседника. Но ничего не смог там прочесть.
Тогда он перевел взгляд на Самурая – и увидел его зубы, криво и неряшливо торчащие из улыбающегося, оскаленного рта.
И вот тут, неожиданно, Самурай подал голос.
– Кристаллы, – сказал он высоким резким гортанным голосом, – что там с этими кристаллами сейчас происходит? Любопытно было бы узнать!
Он продолжал улыбаться. Но глядеть на него было почему-то не весело.
* * *
А с кристаллами сейчас происходило вот что.
Поручив Ивану нести большой тяжелый мешок с концентратом, Заячья Губа прихватил другой, поменьше, – в котором лежали уже промытые, отобранные, крупные камни, – и первым спустился в шахтную воронку.
И пошел, пригибаясь, по наклонной штольне.
Было душно, темно. Крепко пахло гнилью и сыростью. Повсюду слышался плеск мерно падающих капель. И чем дальше – тем плеск этот становился все чаще, дробней…
На небольшой глубине (метрах в шести от входа) штольня разветвлялась. Николай повел фонарем – и узкий желтый луч скользнул по сырым корявым стенам, испещренным мерцающими прожилками минералов. Затем впереди обозначились два черных пятна – две дыры, сплошь залитые тьмою.
– Ну? – сказал Николай, помигав фонарем. – Куда ж теперь? Направо или налево?
– Решай сам, – пожал плечами Иван, – ты тут командуешь… Вообще, если б от Меня зависело, я нипочем не стал бы хоронить алмазы в этой гробнице.
– Но раз уж мы здесь – поспешим… Так куда же?
– Ну, давай налево, – сказал Иван, – левый штрек выглядит, вроде бы, понадежнее…
– Тогда наоборот, – усмехнулся Заячья Губа. – Надо направо… Не забывай, для нас чем хуже – тем лучше!
* * *
А спустя еще часа два, они оба уже лежали наверху, в бараке, на разостланных шкурах. Все дела были окончены, и друзья, наконец-то, могли расслабиться, забыться, уснуть.
22. Эта ночь будет наша! Блатной фольклор. Легенды о Сталине. Что им там снится в этот момент?
Малыш пробудился за полночь. Он лежал на куче хвороста, завернувшись в непромокаемый плащ – и привстав, сразу посмотрел в ту сторону, где находился Холм Пляшущего.
Холм возвышался над клубами тумана – темный, косматый, покрытый гривой тайги. Он походил на горбатую спину какого-то диковинного зверя. В его очертаниях было что-то зловещее… Но Малыш думал не об этом. Его одно только беспокоило: виден ли там огонь?
Огня не было… Странный свет, сутки назад озаривший вершину холма, сгинул, погас и больше уже не возгорался. И Малыш проворчал, вглядываясь в туманную мглу:
– Угомонились, гады! Успокоились. Ну, лады. Эта ночь будет – наша!
– Ты чего, а? – спросил Портвейн, поднимая голову. – Случилось что-нибудь?
– Да нет, все тихо… Я просто смотрю: как там, на холме?
– Ну и как?
– Порядочек. Я, знаешь, все время боялся, что там какие-то работы начались. Думал: перекроют нам дорогу…
– Значит, что же – пойдем?
– А чего тянуть-то?… Эта ночь – наша!
– Когда пойдем? – Портвейн сел, зевая и поеживаясь, – прямо сейчас?
– Можно и сейчас… Но лучше обождать малость. Еще только половина первого. А лучшее время для работы – три часа. Самый крепкий сон!
– Ну, а пока что будем делать? Холодно… Эх, костерчик бы развести!
– Нельзя. Ты сам же ведь понимаешь.
– Да уж конечно, можешь не объяснять…
– Хочешь, ложись опять, – сказал Малыш, – я потом разбужу.
– Нет, какой теперь сон! – Портвейн крепко потер лицо ладонями. – Дай-ка, старик, папиросочку!
Они закурили. Портвейн затянулся, закашлялся. Потом он развязал мешок и достал сухари и консервы.
А Малыш тем временем стал осматривать револьвер.
Он с треском прокрутил барабан, заполнил патронами пустующие гнезда. Почистил рукавом длинный вороненый ствол. И сунул наган за пояс, под телогрейку.
Портвейн сказал, грызя сухарь:
– Ты с этой пушкой будь, все-таки, поосторожней! Пойдем на дело – не хватайся за нее без толку. Зачем нам зря шуметь? Мы их ножами возьмем – без шухера.
– Ну, правильно, – покивал Малыш, – пушку я держу просто так, на всякий случай… А вообще-то я и сам предпочитаю работать втихую.
– Знаю, помню, – проговорил Портвейн. – Тебе, в былые времена даже и нож был не нужен…
– Да я и сейчас еще гожусь, – усмехнулся Малыш.
Они помолчали немного. И затем Малыш сказал, озирая заросли, в которых шевелился туман:
– Какие здесь, все же, дикие, тяжелые места! Гиблые места… Да, ты прав: без револьвера было бы лучше. Хотя в такой глуши нам и шум-то никакой не страшен! Здесь хоть пали из настоящей артиллерии, все равно никто ничего не услышит!
– Вот как раз могут услышать, – возразил Портвейн, – в том-то и дело, что – могут! Где-то поблизости находится якутское стойбище, – ты помнишь, нам проводник объяснял? Поимей это в виду! Да к тому же и прииск рядом. А там полно легавых. И есть среди них какой-то капитан Самсонов – старый сыщик, классный охотник. Я о нем еще в лагере слышал… Он, говорят, специально охотится на блатных!
– О нем я тоже слышал, – проворчал Малыш. – Но может, это типичный треп, болтовня? Ты же сам знаешь наши тюремные параши. В них всегда рассказывается о гениях… То о великих сыщиках, то о великих урках. О каком-то воре, обыгравшем в карты самого черта, об одесской карманнице Соньке Золотой Ручке.
– Но Золотая Ручка действительно существовала, – воскликнул Портвейн. – Мне когда-то довелось сидеть с одним древним паханом, который ее видел в молодости. Она на всю Одессу гремела; такие дела обтяпывала, ой-ей…
– Может, тот пахан тоже был какой-нибудь гений? – покосился на друга Малыш.
– Да никакой не гений – а просто старый взломщик, специалист по церковным кражам. И кличка у него подходящая: Пилигрим.
– Пилигрим? Что-то не знаю такого…
– А жаль. Занятный тип. В Белозерской тюряге авторитет у него был огромный! Ему со всех камер пересылали харчи, табачок, иногда даже водочку… Я с Пилигримом помещался рядышком, на одних нарах, так что можешь представить, – жил как на курорте!
– Сколько ж ему лет-то было?
– Не меньше пятидесяти… А пожалуй и побольше. Но старик был еще крепкий! И он, правда, знал много. Он даже знавал тех налетчиков, которые до революции вместе со Сталиным работали…
– Со Сталиным? – недоверчиво протянул Малыш. – С Усатым?
– Да, да, – мигнул глазом Портвейн, – с ним! С тем самым Вождем Народов! Или как он там еще назывался? Великий Кормчий, что ли? Когда Сталин пришел к власти, он всех старых своих партнеров за решетку упрятал… Ну и Пилигрим – в тридцатых годах – кое-кого еще встречал в разных тюрьмах.
Вот так друзья коротали время в ночи… Ожидание предстоящего дела наполняло их обоих тревогой. Они чувствовали: операция будет нелегкой… Однако говорить об этом прямо и откровенно никому не хотелось. Они знали старинное блатное правило: накануне дела – о деле трепаться нельзя! Судьба не любит этого. И будучи, как и все люди риска, весьма суеверными, они инстинктивно старались избрать какую-нибудь иную, отвлеченную тему… И довольно легко ее нашли.
Это была тема о Сталине – широко распространенная среди блатного народа.
* * *
Известно, что в предреволюционные годы большевики, наряду с другими подпольными партиями, активно занимались так называемыми «экспроприациями». А попросту говоря – грабежами и вооруженными налетами. Деньги, добываемые этим путем, шли на революцию, на партийные нужды… И, таким образом, обыкновенная уголовщина превращалась как бы в благородный, героический акт! Так вот, Иосиф Сталин – еще молодой, мало кому известный партиец, – поначалу специализировался как раз на экспроприациях!
Едва ступив на революционное поприще, Иосиф тотчас же проявил себя, как любитель всяких темных махинаций… (И впоследствии Ленин не зря, неспроста, назовет его «поваром, любящим острые блюда!»)
В начале века на Кавказе – при содействии Сталина – была организована специальная группа «боевиков», совершившая затем немало крупных дел.
В 1907 году эта группа произвела ограбление тифлисского государственного банка. Ограбление, прошумевшее на всю Российскую империю, – да что там, на весь мир! – и принесшее партии большевиков колоссальную сумму в несколько миллионов золотых рублей.
В этом деле, помимо профессиональных революционеров, участвовали также и простые уголовники, – которых ввел в группу Сталин. (Для совершения крупных грабежей нужны были, все-таки, настоящие специалисты!) И был там один, особенно примечательный специалист, по кличке Камо.
Таких, как Камо, на Кавказе обычно называли абреками. Слово «абрек» означает: благородный разбойник… И Камо, действительно, был таковым. Поверив в революцию, он стал помогать большевикам самоотверженно. И прославился многими подвигами. Причем, ему всегда удавалось уходить из рук царской охранки. О его побегах из тюрем рассказывают чудеса… А погиб он уже в советское время. Когда стал любимцем Ленина и достиг большого почета.
Смерть его произошла при обстоятельствах темных, загадочных: он был ночью задавлен грузовиком.
И вот тут начинается первый цикл легенд – о том, как и почему Сталин регулярно устранял всех тех абреков, с которыми он когда-либо сотрудничал.
Мы знаем, что он так же планомерно устранял затем и партийных своих соратников. Но о партийных – другой разговор…
Сущность первого этого цикла легенд заключается в том, что Иосиф Джугашвили – будущий Сталин – начинал свою зрелую жизнь в качестве тайного агента уголовной полиции. И этим-то собственно и объясняется его изначальное знакомство с преступным миром. А также – все его наклонности, методы и приемы.
Ведь такой феномен давно известен: агент, борющийся с преступниками, постепенно заражается их психологией…
Когда заразился молодой Иосиф – точно неизвестно. Но судя по легендам, сотрудничать с уголовной полицией он начал сразу же после того, как ушел из духовной семинарии. Так что опыт у него был разнообразный, большой.
Между прочим, черты агента уголовной полиции отчетливо проявились в нем и тогда, когда он угодил в сибирскую ссылку…
Царское правительство ссылало обычно всех политических в определенные места, – на побережье реки Енисей, в Забайкалье, в Якутию… (Впоследствии там-то и возникли лагеря знаменитого ГУЛАГа!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
– Да, действительно, я что-то такое припоминаю, – помолчав, сказал Старый Грач. – Однажды Надя увидела у меня на столе алмаз с прииска Радужный…
– Ага, ага! – оживился Семен Сергеевич. – Интересно! Слово «Радужный» на него подействовало мгновенно – как удар тока. И Самурай, молча сидевший поодаль и прихлебывавший чай, тоже вдруг насторожился. Он отставил чашку и придвинулся вплотную к Грачу.
– Увидела и заинтересовалась, – продолжал старик, – стала спрашивать: откуда мол такой красивый камень? Ну, и я ей кое-что объяснил.
– Что именно? – подался к Грачу Семен Сергеевич, – пожалуйста, поконкретнее…
– Да я уж и не помню всего. Но в общем, я говорил тогда о кристаллографии, о разных формах камней. О том, кажется, чем отличаются наши якутские алмазы от всех прочих…
– И вы ей сказали откуда, с какого прииска, этот самый алмаз?
– По-моему, да, сказал… Но в чем дело? Что-нибудь не так? Я же в подробности не вдавался, – ничьих имен не называл.
– А вы разве знаете имена? – поднял брови Семен Сергеевич.
– Некоторые знаю.
– Откуда? Каким образом? Вам их кто-нибудь называл?
– Ну, я просто слышал разговоры.
– Разговоры – чьи?
– Да вот этих моих горилл.
– Ага. Так. Но вернемся к Наде. Значит, вы ей обо всем рассказали…
– Отнюдь не обо всем! Наша беседа была весьма отвлеченной, абстрактной. Речь шла только о кристаллах.
Этот допрос, – а ведь это был самый настоящий, формальный допрос! – произвел на Грача гнетущее впечатление. Впервые у него мелькнула мысль о том, что «Серые» могут не только защитить его и сберечь, но и легко ухлопать в случае надобности… Он встревоженно посмотрел в лицо собеседника. Но ничего не смог там прочесть.
Тогда он перевел взгляд на Самурая – и увидел его зубы, криво и неряшливо торчащие из улыбающегося, оскаленного рта.
И вот тут, неожиданно, Самурай подал голос.
– Кристаллы, – сказал он высоким резким гортанным голосом, – что там с этими кристаллами сейчас происходит? Любопытно было бы узнать!
Он продолжал улыбаться. Но глядеть на него было почему-то не весело.
* * *
А с кристаллами сейчас происходило вот что.
Поручив Ивану нести большой тяжелый мешок с концентратом, Заячья Губа прихватил другой, поменьше, – в котором лежали уже промытые, отобранные, крупные камни, – и первым спустился в шахтную воронку.
И пошел, пригибаясь, по наклонной штольне.
Было душно, темно. Крепко пахло гнилью и сыростью. Повсюду слышался плеск мерно падающих капель. И чем дальше – тем плеск этот становился все чаще, дробней…
На небольшой глубине (метрах в шести от входа) штольня разветвлялась. Николай повел фонарем – и узкий желтый луч скользнул по сырым корявым стенам, испещренным мерцающими прожилками минералов. Затем впереди обозначились два черных пятна – две дыры, сплошь залитые тьмою.
– Ну? – сказал Николай, помигав фонарем. – Куда ж теперь? Направо или налево?
– Решай сам, – пожал плечами Иван, – ты тут командуешь… Вообще, если б от Меня зависело, я нипочем не стал бы хоронить алмазы в этой гробнице.
– Но раз уж мы здесь – поспешим… Так куда же?
– Ну, давай налево, – сказал Иван, – левый штрек выглядит, вроде бы, понадежнее…
– Тогда наоборот, – усмехнулся Заячья Губа. – Надо направо… Не забывай, для нас чем хуже – тем лучше!
* * *
А спустя еще часа два, они оба уже лежали наверху, в бараке, на разостланных шкурах. Все дела были окончены, и друзья, наконец-то, могли расслабиться, забыться, уснуть.
22. Эта ночь будет наша! Блатной фольклор. Легенды о Сталине. Что им там снится в этот момент?
Малыш пробудился за полночь. Он лежал на куче хвороста, завернувшись в непромокаемый плащ – и привстав, сразу посмотрел в ту сторону, где находился Холм Пляшущего.
Холм возвышался над клубами тумана – темный, косматый, покрытый гривой тайги. Он походил на горбатую спину какого-то диковинного зверя. В его очертаниях было что-то зловещее… Но Малыш думал не об этом. Его одно только беспокоило: виден ли там огонь?
Огня не было… Странный свет, сутки назад озаривший вершину холма, сгинул, погас и больше уже не возгорался. И Малыш проворчал, вглядываясь в туманную мглу:
– Угомонились, гады! Успокоились. Ну, лады. Эта ночь будет – наша!
– Ты чего, а? – спросил Портвейн, поднимая голову. – Случилось что-нибудь?
– Да нет, все тихо… Я просто смотрю: как там, на холме?
– Ну и как?
– Порядочек. Я, знаешь, все время боялся, что там какие-то работы начались. Думал: перекроют нам дорогу…
– Значит, что же – пойдем?
– А чего тянуть-то?… Эта ночь – наша!
– Когда пойдем? – Портвейн сел, зевая и поеживаясь, – прямо сейчас?
– Можно и сейчас… Но лучше обождать малость. Еще только половина первого. А лучшее время для работы – три часа. Самый крепкий сон!
– Ну, а пока что будем делать? Холодно… Эх, костерчик бы развести!
– Нельзя. Ты сам же ведь понимаешь.
– Да уж конечно, можешь не объяснять…
– Хочешь, ложись опять, – сказал Малыш, – я потом разбужу.
– Нет, какой теперь сон! – Портвейн крепко потер лицо ладонями. – Дай-ка, старик, папиросочку!
Они закурили. Портвейн затянулся, закашлялся. Потом он развязал мешок и достал сухари и консервы.
А Малыш тем временем стал осматривать револьвер.
Он с треском прокрутил барабан, заполнил патронами пустующие гнезда. Почистил рукавом длинный вороненый ствол. И сунул наган за пояс, под телогрейку.
Портвейн сказал, грызя сухарь:
– Ты с этой пушкой будь, все-таки, поосторожней! Пойдем на дело – не хватайся за нее без толку. Зачем нам зря шуметь? Мы их ножами возьмем – без шухера.
– Ну, правильно, – покивал Малыш, – пушку я держу просто так, на всякий случай… А вообще-то я и сам предпочитаю работать втихую.
– Знаю, помню, – проговорил Портвейн. – Тебе, в былые времена даже и нож был не нужен…
– Да я и сейчас еще гожусь, – усмехнулся Малыш.
Они помолчали немного. И затем Малыш сказал, озирая заросли, в которых шевелился туман:
– Какие здесь, все же, дикие, тяжелые места! Гиблые места… Да, ты прав: без револьвера было бы лучше. Хотя в такой глуши нам и шум-то никакой не страшен! Здесь хоть пали из настоящей артиллерии, все равно никто ничего не услышит!
– Вот как раз могут услышать, – возразил Портвейн, – в том-то и дело, что – могут! Где-то поблизости находится якутское стойбище, – ты помнишь, нам проводник объяснял? Поимей это в виду! Да к тому же и прииск рядом. А там полно легавых. И есть среди них какой-то капитан Самсонов – старый сыщик, классный охотник. Я о нем еще в лагере слышал… Он, говорят, специально охотится на блатных!
– О нем я тоже слышал, – проворчал Малыш. – Но может, это типичный треп, болтовня? Ты же сам знаешь наши тюремные параши. В них всегда рассказывается о гениях… То о великих сыщиках, то о великих урках. О каком-то воре, обыгравшем в карты самого черта, об одесской карманнице Соньке Золотой Ручке.
– Но Золотая Ручка действительно существовала, – воскликнул Портвейн. – Мне когда-то довелось сидеть с одним древним паханом, который ее видел в молодости. Она на всю Одессу гремела; такие дела обтяпывала, ой-ей…
– Может, тот пахан тоже был какой-нибудь гений? – покосился на друга Малыш.
– Да никакой не гений – а просто старый взломщик, специалист по церковным кражам. И кличка у него подходящая: Пилигрим.
– Пилигрим? Что-то не знаю такого…
– А жаль. Занятный тип. В Белозерской тюряге авторитет у него был огромный! Ему со всех камер пересылали харчи, табачок, иногда даже водочку… Я с Пилигримом помещался рядышком, на одних нарах, так что можешь представить, – жил как на курорте!
– Сколько ж ему лет-то было?
– Не меньше пятидесяти… А пожалуй и побольше. Но старик был еще крепкий! И он, правда, знал много. Он даже знавал тех налетчиков, которые до революции вместе со Сталиным работали…
– Со Сталиным? – недоверчиво протянул Малыш. – С Усатым?
– Да, да, – мигнул глазом Портвейн, – с ним! С тем самым Вождем Народов! Или как он там еще назывался? Великий Кормчий, что ли? Когда Сталин пришел к власти, он всех старых своих партнеров за решетку упрятал… Ну и Пилигрим – в тридцатых годах – кое-кого еще встречал в разных тюрьмах.
Вот так друзья коротали время в ночи… Ожидание предстоящего дела наполняло их обоих тревогой. Они чувствовали: операция будет нелегкой… Однако говорить об этом прямо и откровенно никому не хотелось. Они знали старинное блатное правило: накануне дела – о деле трепаться нельзя! Судьба не любит этого. И будучи, как и все люди риска, весьма суеверными, они инстинктивно старались избрать какую-нибудь иную, отвлеченную тему… И довольно легко ее нашли.
Это была тема о Сталине – широко распространенная среди блатного народа.
* * *
Известно, что в предреволюционные годы большевики, наряду с другими подпольными партиями, активно занимались так называемыми «экспроприациями». А попросту говоря – грабежами и вооруженными налетами. Деньги, добываемые этим путем, шли на революцию, на партийные нужды… И, таким образом, обыкновенная уголовщина превращалась как бы в благородный, героический акт! Так вот, Иосиф Сталин – еще молодой, мало кому известный партиец, – поначалу специализировался как раз на экспроприациях!
Едва ступив на революционное поприще, Иосиф тотчас же проявил себя, как любитель всяких темных махинаций… (И впоследствии Ленин не зря, неспроста, назовет его «поваром, любящим острые блюда!»)
В начале века на Кавказе – при содействии Сталина – была организована специальная группа «боевиков», совершившая затем немало крупных дел.
В 1907 году эта группа произвела ограбление тифлисского государственного банка. Ограбление, прошумевшее на всю Российскую империю, – да что там, на весь мир! – и принесшее партии большевиков колоссальную сумму в несколько миллионов золотых рублей.
В этом деле, помимо профессиональных революционеров, участвовали также и простые уголовники, – которых ввел в группу Сталин. (Для совершения крупных грабежей нужны были, все-таки, настоящие специалисты!) И был там один, особенно примечательный специалист, по кличке Камо.
Таких, как Камо, на Кавказе обычно называли абреками. Слово «абрек» означает: благородный разбойник… И Камо, действительно, был таковым. Поверив в революцию, он стал помогать большевикам самоотверженно. И прославился многими подвигами. Причем, ему всегда удавалось уходить из рук царской охранки. О его побегах из тюрем рассказывают чудеса… А погиб он уже в советское время. Когда стал любимцем Ленина и достиг большого почета.
Смерть его произошла при обстоятельствах темных, загадочных: он был ночью задавлен грузовиком.
И вот тут начинается первый цикл легенд – о том, как и почему Сталин регулярно устранял всех тех абреков, с которыми он когда-либо сотрудничал.
Мы знаем, что он так же планомерно устранял затем и партийных своих соратников. Но о партийных – другой разговор…
Сущность первого этого цикла легенд заключается в том, что Иосиф Джугашвили – будущий Сталин – начинал свою зрелую жизнь в качестве тайного агента уголовной полиции. И этим-то собственно и объясняется его изначальное знакомство с преступным миром. А также – все его наклонности, методы и приемы.
Ведь такой феномен давно известен: агент, борющийся с преступниками, постепенно заражается их психологией…
Когда заразился молодой Иосиф – точно неизвестно. Но судя по легендам, сотрудничать с уголовной полицией он начал сразу же после того, как ушел из духовной семинарии. Так что опыт у него был разнообразный, большой.
Между прочим, черты агента уголовной полиции отчетливо проявились в нем и тогда, когда он угодил в сибирскую ссылку…
Царское правительство ссылало обычно всех политических в определенные места, – на побережье реки Енисей, в Забайкалье, в Якутию… (Впоследствии там-то и возникли лагеря знаменитого ГУЛАГа!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29