Вытеревшись не слишком чистыми дачными тряпками, Ремизов снова влез в
свою зэковскую робу и даже удивился, насколько это было неприятно. В зоне ему было все равно, что есть и что носить.
Продолжив свой поход по дачам, Алексей нашел в одном из домиков немного спичек, полпачки чая, разжился довольно сносным шарфом, но самое главное - тупым ржавым ножом спорол с бушлата и спецовки проклятый лагерный номер. После этого он поддел под штаны пару старых трико. От мародерского угара его оторвал заурчавший вдалеке двигатель автомобиля. Алексей понял, что он увлекся. Несколько секунд он прислушивался и ему показалось, что он различил отдаленный собачий лай.
"Неужели ищут?" - подумал он, и тут с противоположной стороны услышал приглушенный стук железнодорожных колес. В ту сторону Ремизов и побежал, не теряя времени. Небольшие заборы он перепрыгивал, а те, что выглядели подряхлей, валил мощным ударом ноги. Минут пятнадцать подобного кросса с препятствиями не утомили его, а скорей разогрели. Выбравшись на крайнюю дачу, он увидел наконец железнодорожную насыпь. Между садовым участком и железной дорогой находился большой пустырь, метров триста открытого пространства. Слева, на горизонте, виднелись трубы какого-то завода, туда и вела одноколейка.
Ремизов некоторое время раздумывал, потом собрался с духом, вышел на
открытое поле и не торопясь двинулся к дороге. Хотя кругом не было ни души, ему казалось, что за ним наблюдают десятки глаз, и он ждал, что сейчас его окликнут и долгожданная свобода для него кончится навсегда. Добравшись до жидких кустов около насыпи, Алексей затаился в какой-то яме и прислушался. Было тихо. Некоторое время он раздумывал, что ему делать. Ждать здесь, или идти дальше, по
шпалам? Вдалеке приглушенным треском рассыпалась стрельба. Ремизов узнал
характерный звук автомата Калашникова. Первым его желанием было бежать, но тут рядом раздался гудок тепловоза, и через пару минут показался небольшой состав, неторопливо постукивающий по стыкам рельсов. Алексей вжался в землю, уже темнело, и он надеялся, что его не заметят из кабины тепловоза. Так и произошло. Машинист, помощник и сцепщик горячо обсуждали очередной проигрыш наших футбольных клубов в еврокубках и совсем не обратили внимание на кусок тряпья, валяющийся в кустах. Сыграл на руку Ремизову и легкий изгиб железной
дороги, он вскарабкался сначала на насыпь, а потом и в вагон, оставшись незамеченным.
Открытый сверху так называемый полувагон оказался доверху заполнен
белым, силикатным кирпичом. Минут пять Алексей яростно откидывал кирпичи из одного угла вагона, пока не получилось довольно приличное углубление, где он и пристроился, ворочаясь на жестких угловатых кирпичах.
Первое время он с беспокойством думал о странной стрельбе и интуитивно связывал ее со своим побегом. Это было действительно так. Поисковая группа, возглавляемая лейтенантом, наконец достигла того места, где беглец спрыгнул с грузовика. Собака, бежавшая до этого совершенно спокойно, вдруг подобралась, ткнулась носом в землю и рванула в лес. Неизвестно, как бы развернулись события в дальнейшем, если бы за первым же деревом они нос к носу не столкнулись с
огромным красавцем лосем. Собака залилась отчаянным лаем, люди немного
опешили, а зверь, совершив огромный скачок, рванул в чащу. Но лейтенант, сорвав с шеи автомат, успел пустить вслед ему длинную очередь. Каким-то чудом он попал, лось упал на землю, попытался подняться, но пуля попала в позвоночник и остальные очереди, те что слышал Ремизов, уже добивали подранка. Овчарка, озверелая от запаха крови, и думать забыла о преследовании какого-то зэка, чей запах она
почувствовала за несколько секунд до встречи с лосем.
Полковник выругал лейтенанта за неполное исполнение приказа, но поблагодарил за весомый довесок к скудному офицерскому пайку.
Об этой случайности, во многом определившей его судьбу, Ремизов так
никогда и не узнал. Примерно через полчаса после того, как он залез в вагон, состав после длительного маневрирования остановился. По грохоту проносящихся поездов и голосу громкоговорителя, объявляющего о прибытии электрички, Алексей понял, что они прибыли на станцию.
Стояли здесь долго. До Ремизова долетали самые обычные, житейские звуки: шум проезжающих автомобилей, переговоры обходчиков и грузчиков, обрывки разговоров прохожих и звонкий смех женщин. Звуки казались ему резкими, раздражающе громкими, к тому же слепил глаза яркий свет дуговой лампы с высокой мачты. Грохот пролетающих составов возбуждал его непонятной, рвущейся из глубины души тревогой. И если раньше Алексей оставался, на удивление, хладнокровным, то сейчас был готов запаниковать без всяких видимых причин.
Но особенно его поразило, когда после долгого протяжного скрежета
тормозных колодок и грохота открываемой двери прозвучал радостный детский крик: "Папа, папа приехал!" - У Алексея на глаза навернулись слезы. Он вспомнил себя таким же маленьким, явственно увидел отца, возвращающегося после длительной командировки, высокого, мощного, в красивой военной форме. А рядом почему-то плачущую мать, шепчущую себе под нос: "Слава Богу, живой!" Тогда он не мог понять, как это можно плакать от радости.
Алексей стер с глаз соленую влагу, завязал под подбородком завязки шапки, сунул ладони в рукава бушлата и, свернувшись калачиком на немилосердно жестких кирпичах, попробовал уснуть.
ГЛАВА 29
Занимаясь привычной криминальной деятельностью, Нечай не мог не обратить внимание на такой выгодный бизнес, как торговлю наркотиками. Начав приторговывать "белой смертью", он с каждым месяцем наращивал объемы торговли "кайфом". И тут он столкнулся с сильными конкурентами. Таким видом "услуг" давно промышляли цыгане.
Первые из них появились в Энске после войны. Сначала приехали два
семейства, многочисленные, грязные, шумные. Они поселились в пустующих домах в районе, именуемом Гнилушкой. Когда-то это была самая обычная деревня на окраине быстро растущего города, ничем особенно не примечательная. Но со строительством еще до революции военных заводов в близлежащее озеро Утиное начали сбрасывать отработанную техническую воду с запахом тротила. Сначала угробили
озеро, а уже после второй войны, в сороковых, чудеса начали происходить и с деревней. Почему-то повысился уровень почвенных вод, и если раньше до них надо было копать добрых пять метров, то теперь в местных колодцах почти вровень с землей стояла желтая, мутная жидкость. На весь район остался только один колодец с нормальной водой, да и то в некотором отдалении, во дворе цыгана по
кличке Гриша Граф.
Прямо по улицам деревни начал расти камыш и тальник, а дома, даже сработанные недавно, подвергались стремительному гниению, и хозяева с радостью продавали их за полцены все подъезжающим и подъезжающим цыганам.
Первые из них устраивались на завод и пытались честно трудиться, но
подрастающая молодежь вырастала откровенной шпаной и это, как ни странно, плохо повлияло и на родителей. Потихоньку они побросали работу и занялись обычным цыганским промыслом: воровали и торговали, скупали краденое и спекулировали. Женщины ходили по городу, таская за собой сопливых детей, обзванивая квартиры и собирая подаяние, как погорельцы. Женщины постарше, те гадали около базара, назойливо приставая к прохожим. Но все это время цыгане жили бедно. Все их доходы просто съедались многочисленным и прожорливым потомством.
Впрочем, с конца семидесятых благосостояние цыган, по выражению
"бровеносного" лидера страны, "начало неуклонно расти". Они хорошо усвоили преимущества товарного дефицита в стране и то, что невозможно было купить в магазинах, они свободно продавали им на рынках. Цыганские таборы кочевали теперь по железным дорогам, поражая остальных россиян неприхотливостью, шумом и стойким запахом немытого тела. Еще больше для процветания "фараонова" племени сделал незабвенный Михал Сергеич. После его указа о борьбе с алкоголизмом камыш уже не рос по дорогам Гнилушки, его вытоптали многочисленные поклонники "зеленого змия". А с началом девяностых годов в цыганском поселке уже во всю властвовал опий. Теперь даже самые бедные из них разъезжали на подержанных иномарках. Но только у одного из них, у того самого Гриши Графа стоял большой кирпичный дом с громадным сеновалом и конюшней. Все остальные так и прозябали в своих наполовину сгнивших домах, не удосуживаясь порой залатать прогнивший пол.
Может, поэтому Нечай до поры до времени не воспринимал цыган как своих
конкурентов в тайном промысле, пока в августе ФСБ и уголовка не перехватили крупную партию наркотиков, перевозимых дородной цыганкой с кучей детей. Такой камуфляж не помог, эту даму вычислили уже давно, и город на три дня остался без "ширева". Все эти дни Гнилушка была просто оккупирована многотысячной толпой трясущихся в отходняке наркоманов. Прослышав об этой стихийной демонстрации", Нечай приехал посмотреть на нее. Достаточно поколесив по разбитым дорогам Гнилушки и вдоволь наглядевшись на снулые рожи наркоманов, Нечай спросил у Рыди, неизменно сопровождавшего шефа:
- Почем нынче доза?
Рыдя ответил со знанием дела.
- Тормозни-ка вот здесь, - попросил Геннадий. Рыдя тут же остановил джип и вопросительно посмотрел на хозяина. Ему показалось, что тот считает, беззвучно шевеля губами и не отрывая глаз от толпящихся на перекрестке людей. Он не ошибся. Вскоре Нечай достал из кармана небольшой калькулятор, подсчитал примерное количество людей, находящихся сейчас на этих улицах, перемножил на стоимость одного укола, затем помножил все это на два и показал высветившуюся на табло
сумму своему подручному.
- Смотри, - сказал он. - Это цыгане имеют в день.
Рыдя присвистнул.
- Неплохо!
- Плохо, - не согласился с ним Нечай. - Нужно, чтобы все это шло к нам. В следующий раз надо закупить ширева в несколько раз больше, с учетом этих.
И он кивнул головой в сторону роящихся в бестолковом кружении наркоманов.
Рыдя вопросительно глянул на "патрона". Они слишком хорошо понимали
друг друга и, хотя вопрос не прозвучал, Нечай все-таки ответил на него.
-Не знаю, что-нибудь придумаю.
Они уже выбирались из проклятого района, когда внимание Нечая привлек
лихой всадник, проскакавший навстречу им на вороном коне. Красная рубаха, черная, развевающаяся по ветру кудрявая шевелюра и смуглое красивое лицо не оставляло сомнений в национальной принадлежности всадника.
- Кто это? - удивился Нечай.
- А это Гриша Граф, самый богатый из них, вон его дом, на пригорке, Рыдя кивнул на стоящий в некотором отдалении большой особняк за высоким деревянным забором. - Троих лошадей держит для забавы. Это семейство уже при мне в городе появилось, в конце шестидесятых. Ходили слухи, что они из настоящих цыганских баронов. По крайней мере старшего брата Гришки, Василия, так все и звали ли - Барон. Царство ему небесное.
- И что с ним стало? - спросил внимательно слушающий Нечай.
- Убили его лет семь назад. Лихой был парень, гордый. Не чета остальным нашим цыганам. Те только и знают, что своих баб гонять по пьянке. А Васька человек был! Оскорбил его один, он за нож, порезал его хорошо. Тогда его подкараулили около дома с обрезом. Только он тоже оказался не лыком шит. Его изрешетили, но и он успел обоих за собой на тот свет утащить. А живучий какой, чертяка! Трое суток еще жил. Его врагов уже хоронили, а он еще в больнице от боли песни орал.
- Песни? - переспросил Геннадий.
- Да, тягучие такие, заунывные. А потом боль как подкатит, он и заорет ее во всю глотку, на всю больницу.
- Ты-то откуда все знаешь? - спросил, все более удивляясь, Нечай.
- Да я рос тут рядом, по соседству.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41