Однако тело его, голое, неутомимое, - кстати, почему-то в красном галстуке - говорило мне красноречиво и долго-долго: "Не цепляйся к мелочам, у каждого свой вкус, приноровись и лови кайф". И я его ловила. Сладкие волны наслаждения так и захлестывали меня. Жажда получить свое росла во мне, как огненный ком, посылая частые, могучие импульсы во все нервные окончания моего разгоряченного тела. А его толстые, крепкие, варварские губы тем временем пробирались все напористее, чувственно-беспощаднее, в глубь моего рта, а потом их сменил его горячий, мокроватый, жестковатый язык, который полизал мои десны, потом зубы, потом достал даже до маленького язычка, отчего я немножко поперхнулась, а на ресницах у меня тотчас выступили слезы оглушительного, полноценного женского счастья.
Его красный галстук между тем, свисая с плотной шоколадной шеи, изредка задевал за кончики моих отзывчивых, трепещущих грудей, и они млели и таяли, и я поняла, наконец, почему моя "бас-гитара" голая, но в галстуке, какой это божественный кайф!
Вскоре, однако, ему поднадоело трахать меня на гримерном столике, и он хрипло, просительно, властно проговорил:
- Спустимся ниже!
И тотчас его сильные руки с чуткими пальцами музыканта опрокинули меня на пол, и эти чуткие, гибкие пальцы принялись так умело наигрывать что-то свое, достаточно причудливое на моих грудях, бедрах, между бедер, а потом как-то разом скакнули к моему заветному плоду, бутону, дырочке...
Правда, какое-то время эти его длинные, уверенные пальцы замерли в некотором недоумении у меня на лобке, потому что запутались в моем густом, светло-каштановом руне... А когда, когда они отыскали то, что хотели, и двинулись... двинулись внутрь - вглубь, в мои заветнейшие закоулочки-переулочки, из моей груди вырвался непроизвольный крик восторга.
А далее... далее... Он. Эта моя шоколадная, удивительная, неординарная "бас-гитара", на этот раз стал играть на собственной "флейте"... Он так внезапно и резко... отдал её моему телу... пробив ею вздрагивающий, торжествующий бутон моей онемевшей от восторга плоти, что слезы неподдельного, глубокого, беспредельного счастья тотчас оросили все мое лицо.
- Ах, какая прелесть... - стону, и благодарю, и, конечно же, прошу: Еще... еще...
И мой отзывчивый дикарь тотчас всаживает свою "флейту-копье" точно в мою жаждущую, изнемогающую дырочку, и мне невероятно сладко ощущать себя бабочкой, приколотой к полу и не имеющей права на какой-то самостоятельный, мелодичный полет.
О, этот протяжный, дикий, сумасшедший стон осчастливленной плоти, какой исторгла я и следом исторг мой неукротимый партнер, проливая свое горячее, изобильное семя аккуратно в презерватив, согласно всем правилам безопасного секса...
А потом он немного смущенно спросил меня:
- Я не сделал тебе больно, дорогая моя козочка?
- О нет, нет! - ответила я ему совершенно искренне. - Совсем даже наоборот.
- Тогда пора сыграть ещё одну вариацию на тему... но уже там, где все наоборот, - произнес мой музыкант что-то загадочное и оттого ужасно волнующее взял меня за руку и абсолютно голый, в красном галстуке на шее, провел по закулисным, мрачноватым без света лабиринтам и вывел на сцену, утонувшую в каком-то вовсе безысходном, космическом мраке.
- Не бойся, - сказал он тихо и, как мне показалось, торжественно. Никого уже нет. Ушли все - артисты и работники концертного зала, и здесь все принадлежит только нам двоим. Приступим к увертюре...
Я, конечно же, и предположить не могла, что собирается делать с моим телом эта изобретательная и, конечно же, изысканная "бас-гитара"... Но то, что произошло потом, - звучит и звенит во мне до сих пор как самая могучая, бесподобная, оригинальнейшая симфония...
Внезапно, с яростью пантеры, он схватил меня за плечи, за талию, за бедра и бросил поверх полированной поверхности черного концертного рояля и прорычал сладострастно, упоительно и жутко:
- Я люблю трахать розовое женское тело на черном рояле! Тебе это подходит или нет?
И это было столь непохоже ни на что другое, столь феерически, столь небанально, что я задохнулась от восторга и вместо ответных слов тотчас в невольном порыве протянула свою чуткую руку и нежно-нежно прикоснулась к его достаточно длинной и уж, конечно же, по-мужски крепкой "флейте"... А он сейчас же, вероятно, под глубоким впечатлением от этого моего королевски-женского жеста, принялся всасывать в себя мой сосок, попутно постанывая и рыча от удовольствия. Но так как, видимо. Действовал в пылу страсти не слишком расчетливо, вдруг стал задыхаться - ну никак, никак у него не получалось сделать необходимый вдох-выдох - ведь грудь у меня большая, полновесная, ничего не скажешь, и когда он по неосмотрительности всосал её в себя всю, она, естественно, забила ему и рот, и горло, и гортань...
Но я тотчас поняла размер нависшей над ним опасности и, выйдя из сладкого сексуального забытья, помогла ему освободиться от моей груди...
Наконец он вздохнул с облегчением и сказал:
- Нам с тобой, детка, не хватает осмотрительности. Мы с тобой слишком горячи.
Но вот что поразительно - его "флейта" ничуть при этом не надломилась, не издала ни одного фальшивого звука... Проникнул в мои заповедные, жаждущие, трепетные глубины, она так заиграла, так заиграла... А как модно гремел при этом белый концертный рояль! Потому что от него, в ритм нашей поглощающей, неукротимой, невероятной страсти в отточенном ритме бились мои голени и частично пятки, в свою очередь находившиеся под патетическими ударами моего великолепного священнодействующего партнера. Что может быть чудеснее, необычайнее, восхитительнее! Мы словно бы играли своими телами осязаемо-кипучую оду к радости! Мы наполнили гулом-звоном весь пустующий ночной концерт-зал! И никогда, пожалуй, я больше не испытала такого сладостного, воистину романтичного чувства первородного греха, как упираясь затылком, лопатками и задиком в твердь белого полированного концертного рояля!
Единственное, что мне чуть испортило настроение, - это внезапный голос из темного зала:
- Эй, "бас-гитара", не забудь унести с собой грязный "скафандр"! А не как в прошлый раз...
Так мы и ушли со сцены: "бас-гитара" шагал впереди, держа перед собой переполненный собственный варевом "скафандр", а меня вел за руку следом.
- Не обращай внимания, киска, - говорил мне при этом. - Это сторож. Всегда суется в чужие дела. Потому что ему всего сорок пять, а уже импотент.
Я было хотела сильно обидеться на эту, оказывается, чересчур неутомимую "бас-гитару". Но вспомнила его надежную в работе "флейту", и от сердца отлегло. А ещё меня умилил этот красный галстук - он до того промок от трудового пота, до того отчетливо свидетельствовал о невероятной добросовестности "бас-гитары", что я подобрела и сказала:
- Хорошо бы поесть.
- О, конечно! - улыбнулся он и вытащил откуда-то горячие колбаски с кислой капустой, полил все это чудо кетчупом, выбив его из бутылки...
И, увы, в горячем виде это блюдо нам съесть оказалось не суждено. Все испортил этот самый красный, наперченный кетчуп. Даже не самый кетчуп, а то, как "бас-гитара" ударил по донышку бутылки, чтоб скорее выплеснуть кетчуп наружу.
- Послушай, - бессильно пробормотала я...
И он все понял. Поставил кетчуп на пол, а следом туда же и наши тарелки с горячими колбасками и тотчас бросил меня на этот низенький столик и опять сыграл глубоко-глубоко в моих заповедных глубинах на своей безотказной, мастерской "флейте"...
...Пришлось довольствоваться уже еле теплыми колбасками... Но и в этом вполне приличном виде нам их съесть не довелось... Я вдруг как-то иначе, чем до сих пор, посмотрела на эти колбаски, и...
- Послушай, - шепчу "бас-гитаре" совсем удивленно и расслабленно... А он все понимает тотчас, как опытнейший оркестрант полунамек своего дирижера, и, схватив меня прямо с колбаской на вилке, кидает на подоконник, и опять его изумительная, божественная "флейта" исполняет в моих самых заповедных глубинах необыкновенно, потрясающе долгую, хотя и не слишком, я бы сказала, виртуозную партию.
Сползая с подоконника, я искренне порадовалась вслух:
- Хорошо хоть стекло не разбили... А то бы нас пришлось отправлять в больницу...
- Но я проявлял осторожность, - похвалил сам себя мой в сущности гениальный музыкант. - После того случая, когда мы с одной красоткой в момент экстаза и стекло пробили, и вывалились наружу. Хорошо, что это случилось на первом этаже, а внизу росла густая трава...
И внезапно, неизвестно почему, меня опять охватил испепеляющий огонь. Вдохнув волнующий аромат, исходивший, казалось, от алого, мокрого галстука и от длинных, артистично-гибких, пальцев "бас-гитары", испачканных красным кетчупом, я одними губами произнесла:
- Послушай...
Хотя до сих пор не могу понять, ну почему на меня именно в ту минуту напало такое дикое желание, но кровь бешено застучала в висках, а он тотчас все понял, и его "флейта" тоже все поняла, и жуткое первобытное рычание вырвалось из его горла, а мои отчего-то почему-то хриплые, словно предсмертные, стоны летят ввысь и во все стороны, обещая нам ещё несколько минут упоительного, райского, безбрежного восторга.
Вот как у меня было с цветными. Если я не успела сказать, что "бас-гитара" был на редкость строен, длинноног, гибок, то говорю это сейчас. И готова повторять и повторять: любовные игры с хорошо сложёнными цветными - приемлемое блюдо для женщины, которая лишена консерватизма и предрассудков.
...Немаловажная деталь в свете текущих событий, когда этот "новый русский" так грубо, безобразно жестоко пренебрег мной... Такая деталь: "бас-гитара" провожал меня до моего бежевого "роллс-ройса" и, несмотря на дождь, упал передо мной на колени и ещё долго-долго целовал эти мои колени и даже кончики моих туфель. Правда, не стану преувеличивать, под свои колени он успел подложить толстый номер газеты... И тем не менее... А этот русский... тем более, криминальный элемент... Ну почему, почему он, по сути, выбросил меня из своей каюты?! Я же пришла к нему такая изумительно свеженькая, трепещущая на своих длинных, великолепных, стройных ногах? Почему, ну почему он рявкнул: "Пошла вон!"
И почему, почему я никак, ну абсолютно никак не могу забыть этого "нового русского"? Почему я то и дело представляю себе, как мой трепетный пальчик касается его изломанных в гневе, но таких обольстительных крупных губ, вползает в ямочку на его крупном подбородке, проползает по его крупному кадыку, вздыбившимся мускулам под соском и ниже, ниже, то и дело под громадным впечатлением от ощущаемого сбиваясь с медлительного, завораживающего ритма... и наконец добирается до этого дремучего, могучего, дымящегося абсолютно диким мехом и как-то по-русски простодушно открытого "орлиного гнезда", где внутри, в самом центре, в самом жерле всего этого божественного мироздания сияет, мерцает, переливается неземным, сокровенным светом могучий, обжигающий взгляд, безукоризненно мужской, исключительно натуральный русский фаллос...
Не верю! Нет, не верю, что мы с ним никогда не встретимся и мое собственное сокровенное гнездышко не ощутит... не прочувствует... не сольется с... не испытает тот дивный, умопомрачительный трепет, когда...
Нет, не могу об этом - почти теряю сознание... Но я почему-то отчего-то все равно не теряю надежду, что мы с этим загадочным, неуловимым "новым русским" сыграем вдвоем такую симфонию, что вздрогнут и заходят ходуном не только какие-то там пресловутые, вульгарные подушки, кровати, одеяла, но и небоскребы, и летящие лайнеры в небесах...
... Так о чем я? Ах, да, чем пахнет любовь с цветными. В чем её особенности и прелесть. Да, да, с цветными у меня было три полноценных романа, то есть с каждым из них я трахалась часов пять, если не больше. И расстались мы вполне довольные друг другом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
Его красный галстук между тем, свисая с плотной шоколадной шеи, изредка задевал за кончики моих отзывчивых, трепещущих грудей, и они млели и таяли, и я поняла, наконец, почему моя "бас-гитара" голая, но в галстуке, какой это божественный кайф!
Вскоре, однако, ему поднадоело трахать меня на гримерном столике, и он хрипло, просительно, властно проговорил:
- Спустимся ниже!
И тотчас его сильные руки с чуткими пальцами музыканта опрокинули меня на пол, и эти чуткие, гибкие пальцы принялись так умело наигрывать что-то свое, достаточно причудливое на моих грудях, бедрах, между бедер, а потом как-то разом скакнули к моему заветному плоду, бутону, дырочке...
Правда, какое-то время эти его длинные, уверенные пальцы замерли в некотором недоумении у меня на лобке, потому что запутались в моем густом, светло-каштановом руне... А когда, когда они отыскали то, что хотели, и двинулись... двинулись внутрь - вглубь, в мои заветнейшие закоулочки-переулочки, из моей груди вырвался непроизвольный крик восторга.
А далее... далее... Он. Эта моя шоколадная, удивительная, неординарная "бас-гитара", на этот раз стал играть на собственной "флейте"... Он так внезапно и резко... отдал её моему телу... пробив ею вздрагивающий, торжествующий бутон моей онемевшей от восторга плоти, что слезы неподдельного, глубокого, беспредельного счастья тотчас оросили все мое лицо.
- Ах, какая прелесть... - стону, и благодарю, и, конечно же, прошу: Еще... еще...
И мой отзывчивый дикарь тотчас всаживает свою "флейту-копье" точно в мою жаждущую, изнемогающую дырочку, и мне невероятно сладко ощущать себя бабочкой, приколотой к полу и не имеющей права на какой-то самостоятельный, мелодичный полет.
О, этот протяжный, дикий, сумасшедший стон осчастливленной плоти, какой исторгла я и следом исторг мой неукротимый партнер, проливая свое горячее, изобильное семя аккуратно в презерватив, согласно всем правилам безопасного секса...
А потом он немного смущенно спросил меня:
- Я не сделал тебе больно, дорогая моя козочка?
- О нет, нет! - ответила я ему совершенно искренне. - Совсем даже наоборот.
- Тогда пора сыграть ещё одну вариацию на тему... но уже там, где все наоборот, - произнес мой музыкант что-то загадочное и оттого ужасно волнующее взял меня за руку и абсолютно голый, в красном галстуке на шее, провел по закулисным, мрачноватым без света лабиринтам и вывел на сцену, утонувшую в каком-то вовсе безысходном, космическом мраке.
- Не бойся, - сказал он тихо и, как мне показалось, торжественно. Никого уже нет. Ушли все - артисты и работники концертного зала, и здесь все принадлежит только нам двоим. Приступим к увертюре...
Я, конечно же, и предположить не могла, что собирается делать с моим телом эта изобретательная и, конечно же, изысканная "бас-гитара"... Но то, что произошло потом, - звучит и звенит во мне до сих пор как самая могучая, бесподобная, оригинальнейшая симфония...
Внезапно, с яростью пантеры, он схватил меня за плечи, за талию, за бедра и бросил поверх полированной поверхности черного концертного рояля и прорычал сладострастно, упоительно и жутко:
- Я люблю трахать розовое женское тело на черном рояле! Тебе это подходит или нет?
И это было столь непохоже ни на что другое, столь феерически, столь небанально, что я задохнулась от восторга и вместо ответных слов тотчас в невольном порыве протянула свою чуткую руку и нежно-нежно прикоснулась к его достаточно длинной и уж, конечно же, по-мужски крепкой "флейте"... А он сейчас же, вероятно, под глубоким впечатлением от этого моего королевски-женского жеста, принялся всасывать в себя мой сосок, попутно постанывая и рыча от удовольствия. Но так как, видимо. Действовал в пылу страсти не слишком расчетливо, вдруг стал задыхаться - ну никак, никак у него не получалось сделать необходимый вдох-выдох - ведь грудь у меня большая, полновесная, ничего не скажешь, и когда он по неосмотрительности всосал её в себя всю, она, естественно, забила ему и рот, и горло, и гортань...
Но я тотчас поняла размер нависшей над ним опасности и, выйдя из сладкого сексуального забытья, помогла ему освободиться от моей груди...
Наконец он вздохнул с облегчением и сказал:
- Нам с тобой, детка, не хватает осмотрительности. Мы с тобой слишком горячи.
Но вот что поразительно - его "флейта" ничуть при этом не надломилась, не издала ни одного фальшивого звука... Проникнул в мои заповедные, жаждущие, трепетные глубины, она так заиграла, так заиграла... А как модно гремел при этом белый концертный рояль! Потому что от него, в ритм нашей поглощающей, неукротимой, невероятной страсти в отточенном ритме бились мои голени и частично пятки, в свою очередь находившиеся под патетическими ударами моего великолепного священнодействующего партнера. Что может быть чудеснее, необычайнее, восхитительнее! Мы словно бы играли своими телами осязаемо-кипучую оду к радости! Мы наполнили гулом-звоном весь пустующий ночной концерт-зал! И никогда, пожалуй, я больше не испытала такого сладостного, воистину романтичного чувства первородного греха, как упираясь затылком, лопатками и задиком в твердь белого полированного концертного рояля!
Единственное, что мне чуть испортило настроение, - это внезапный голос из темного зала:
- Эй, "бас-гитара", не забудь унести с собой грязный "скафандр"! А не как в прошлый раз...
Так мы и ушли со сцены: "бас-гитара" шагал впереди, держа перед собой переполненный собственный варевом "скафандр", а меня вел за руку следом.
- Не обращай внимания, киска, - говорил мне при этом. - Это сторож. Всегда суется в чужие дела. Потому что ему всего сорок пять, а уже импотент.
Я было хотела сильно обидеться на эту, оказывается, чересчур неутомимую "бас-гитару". Но вспомнила его надежную в работе "флейту", и от сердца отлегло. А ещё меня умилил этот красный галстук - он до того промок от трудового пота, до того отчетливо свидетельствовал о невероятной добросовестности "бас-гитары", что я подобрела и сказала:
- Хорошо бы поесть.
- О, конечно! - улыбнулся он и вытащил откуда-то горячие колбаски с кислой капустой, полил все это чудо кетчупом, выбив его из бутылки...
И, увы, в горячем виде это блюдо нам съесть оказалось не суждено. Все испортил этот самый красный, наперченный кетчуп. Даже не самый кетчуп, а то, как "бас-гитара" ударил по донышку бутылки, чтоб скорее выплеснуть кетчуп наружу.
- Послушай, - бессильно пробормотала я...
И он все понял. Поставил кетчуп на пол, а следом туда же и наши тарелки с горячими колбасками и тотчас бросил меня на этот низенький столик и опять сыграл глубоко-глубоко в моих заповедных глубинах на своей безотказной, мастерской "флейте"...
...Пришлось довольствоваться уже еле теплыми колбасками... Но и в этом вполне приличном виде нам их съесть не довелось... Я вдруг как-то иначе, чем до сих пор, посмотрела на эти колбаски, и...
- Послушай, - шепчу "бас-гитаре" совсем удивленно и расслабленно... А он все понимает тотчас, как опытнейший оркестрант полунамек своего дирижера, и, схватив меня прямо с колбаской на вилке, кидает на подоконник, и опять его изумительная, божественная "флейта" исполняет в моих самых заповедных глубинах необыкновенно, потрясающе долгую, хотя и не слишком, я бы сказала, виртуозную партию.
Сползая с подоконника, я искренне порадовалась вслух:
- Хорошо хоть стекло не разбили... А то бы нас пришлось отправлять в больницу...
- Но я проявлял осторожность, - похвалил сам себя мой в сущности гениальный музыкант. - После того случая, когда мы с одной красоткой в момент экстаза и стекло пробили, и вывалились наружу. Хорошо, что это случилось на первом этаже, а внизу росла густая трава...
И внезапно, неизвестно почему, меня опять охватил испепеляющий огонь. Вдохнув волнующий аромат, исходивший, казалось, от алого, мокрого галстука и от длинных, артистично-гибких, пальцев "бас-гитары", испачканных красным кетчупом, я одними губами произнесла:
- Послушай...
Хотя до сих пор не могу понять, ну почему на меня именно в ту минуту напало такое дикое желание, но кровь бешено застучала в висках, а он тотчас все понял, и его "флейта" тоже все поняла, и жуткое первобытное рычание вырвалось из его горла, а мои отчего-то почему-то хриплые, словно предсмертные, стоны летят ввысь и во все стороны, обещая нам ещё несколько минут упоительного, райского, безбрежного восторга.
Вот как у меня было с цветными. Если я не успела сказать, что "бас-гитара" был на редкость строен, длинноног, гибок, то говорю это сейчас. И готова повторять и повторять: любовные игры с хорошо сложёнными цветными - приемлемое блюдо для женщины, которая лишена консерватизма и предрассудков.
...Немаловажная деталь в свете текущих событий, когда этот "новый русский" так грубо, безобразно жестоко пренебрег мной... Такая деталь: "бас-гитара" провожал меня до моего бежевого "роллс-ройса" и, несмотря на дождь, упал передо мной на колени и ещё долго-долго целовал эти мои колени и даже кончики моих туфель. Правда, не стану преувеличивать, под свои колени он успел подложить толстый номер газеты... И тем не менее... А этот русский... тем более, криминальный элемент... Ну почему, почему он, по сути, выбросил меня из своей каюты?! Я же пришла к нему такая изумительно свеженькая, трепещущая на своих длинных, великолепных, стройных ногах? Почему, ну почему он рявкнул: "Пошла вон!"
И почему, почему я никак, ну абсолютно никак не могу забыть этого "нового русского"? Почему я то и дело представляю себе, как мой трепетный пальчик касается его изломанных в гневе, но таких обольстительных крупных губ, вползает в ямочку на его крупном подбородке, проползает по его крупному кадыку, вздыбившимся мускулам под соском и ниже, ниже, то и дело под громадным впечатлением от ощущаемого сбиваясь с медлительного, завораживающего ритма... и наконец добирается до этого дремучего, могучего, дымящегося абсолютно диким мехом и как-то по-русски простодушно открытого "орлиного гнезда", где внутри, в самом центре, в самом жерле всего этого божественного мироздания сияет, мерцает, переливается неземным, сокровенным светом могучий, обжигающий взгляд, безукоризненно мужской, исключительно натуральный русский фаллос...
Не верю! Нет, не верю, что мы с ним никогда не встретимся и мое собственное сокровенное гнездышко не ощутит... не прочувствует... не сольется с... не испытает тот дивный, умопомрачительный трепет, когда...
Нет, не могу об этом - почти теряю сознание... Но я почему-то отчего-то все равно не теряю надежду, что мы с этим загадочным, неуловимым "новым русским" сыграем вдвоем такую симфонию, что вздрогнут и заходят ходуном не только какие-то там пресловутые, вульгарные подушки, кровати, одеяла, но и небоскребы, и летящие лайнеры в небесах...
... Так о чем я? Ах, да, чем пахнет любовь с цветными. В чем её особенности и прелесть. Да, да, с цветными у меня было три полноценных романа, то есть с каждым из них я трахалась часов пять, если не больше. И расстались мы вполне довольные друг другом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22