Чем от него пахло? Имею в виду не презерватив, а араба... Пожалуй, чуть-чуть пережженными в тостере гренками и немного итальянским вермутом, весьма пикантно, одним словом.
На этот раз не буду прибегать к фруктово-ягодным сравнениям, потому что высшая справедливость требует обозначить его мужское достоинство только так - "кинжал". О, какие вопли восторга неслись от меня, вернее, с крыши лимузина, где надо мной трудился этот неукротимо-самовластный "кинжал", по всем барханам, на много километров вокруг! Краем глаза я разглядела, как испуганно метнулась прочь песочного цвета ящерица. Ну, а когда мы свалились оба с машины в порыве экстаза, оказалось - крыша прогнулась почти до руля... Не говорю уж о таких пустяках, как синяки и шишки. Тем более мой неуемный араб прилепил, смеясь, к каждой моей царапине по золотой монете и уверял меня, подняв смуглые, пластично-экзотичные руки к невероятно голубым арабским небесам:
- Красавица! Твоему розово-абрикосовому телу так идет золото!
И мы так были заняты друг другом, что не сразу обратили внимание на странные, скрежещущие звуки, словно в опасной близи от нас что-то то ли с трудом тормозит, то ли рушится какая-то металлическая конструкция. А оказалось - во всех остановившихся машинах, а их уже набралось больше трех десятков, - все, кто там был, занимались любовью! И ведь вот что забавно забравшись на крыши своих лимузинов, явно подражая нам. Значит, мы свое дело с моим арабом знали неплохо и дали, можно сказать, показательный сеанс "бури в пустыне".
Правда, мне почудилось, что на отдельных крышах делали свой секс одни мужчины... Но, с другой стороны, к чему углубляться в политику, сколько вариаций могло быть исполнено на предложенную тему...
Не помню, абсолютно не помню, как мы с моим белоснежным арабом все-таки стронулись с места на моей бедной машине, лишившейся целомудрия и красивой крыши... Не помню и потому, что мой неугомонный араб всю дорогу до моей гостиницы пытался завязать вокруг моего соска бантик из золотого своего, видимо, фамильного, презерватива и страстно шептал мне при этом:
- Как возбуждает меня такой вот бантик! Как возбуждает! Останови машину, и я ещё раз докажу тебе, что никакой католик или тем более баптист в подметки не годится мусульманину! Аллах акбар!
Но мы уже выехали на достаточно оживленную трассу, и не стоило останавливаться и куда-то бежать. Мы сделали проще - закрыли шторки и отдались друг другу на ходу, стараясь не задевать жизненно важные детали и узлы машины. И все у нас получилось о'кей. Единственная маленькая неприятность - мой араб сломал мизинец на ноге, когда пытался удобно расположиться где-то между рулем и педалями...
Однако в дальнейшем это нисколько не помешало ему исполнить свою заветную мечту - расположить белую женщину поверх россыпи изюма, пересыпанного сахарной пудрой, и под взглядом красно-зеленого остроглазого какаду беспощадно и победоносно рассечь её тайные интимные глубины своим воинственным, заранее ликующим сугубо личным "кинжалом". Но, разумеется, в чепчике презерватива, ярко-изумрудном, как, должно быть, лишнее подтверждение истинно мусульманских наклонностей моего удивительного, восхитительного араба.
...Но я слишком далеко ушла с русского парохода, который плывет из Гонконга в Японию и где на меня посмел рявкнуть какой-то "новый русский": "Пошла вон!" И это, повторю, вопреки тому восторгу, на который я, конечно же, рассчитывала, потому что, повторю, не было случая, чтобы хоть один мужчина не счел за счастье тотчас наброситься на мое пылающее желанием тело с собственным огнедышащим "копьем" наперевес.
Увы, пароход спешил в Японию, а я все ещё не знала, как мне добыть "нового русского", как обуздать его дерзкий, независимый, дикий нрав и все-таки заставить его, в сущности нелепый, хотя и типично мужской, отросток жадно, покорно впиться в мою истомленную, пылающую, смятенную плоть.
Далее события развивались в такой последовательности. Еще какое-то время я посидела у себя в каюте в полном одиночестве. Потом прошлась мимо каюты этого проклятого, словно давно утонувшего "нового русского". Но что толку? Значит, пока мое время не пришло... А тут как раз мимо идет цветной с бычьей шеей, а на этой бычьей шее тоненькая цепочка с зубом акулы. Этот зуб так меня умилил... так очаровал... так возбудил... Что-то мне в нем почудилось необычайное, не испробованное ещё ни разу.
Моя интуиция меня не подвела и на этот раз. Едва мы с этим Джоном (я решила его так называть) вошли в его каюту, он тут же сказал, глядя на меня со смирением и алчностью:
- Королева хочет заниматься обычным, примитивным, набившим оскомину сексом? Или я смею предложить ей что-то новенькое, которое обозначу "обезьяньими причудами"?
- Как? Как? - переспросила я, хотя внутри меня, я тотчас это уловила, уже загорелся заветный уголек неистребимого, искусительного, пылкого желания. - Я и в самом деле никогда не слыхала о таком... Но если это будет упоительно и неординарно, и позволит испытать, нечто сверхъестественное...
- Не беспокойся, моя королева! - был ответ. - И доверься мне!
Признаться, я это сделала с радостью. Я, как истинная женщина, конечно же, очень и очень любознательна.
Между тем у моего черного партнера в руках оказались какие-то ремни, веревки, и он ловко-ловко подцепил мое тело этими самыми веревками-ремнями, и я сама не заметила, как оказалась подвешенной к потолку каюты за талию и отчасти за правую ногу, а он, мой деятельный, изобретательный Джон, уже покачивался всем своим черным, разумеется, голым телом чуть надо мной. И я поначалу даже не поняла, как же мы будем добираться друг до друга в этом не слишком удобном положении. Но Джон, оказывается, все учел, и мне надо было только висеть, чуть раскачиваясь... А он, жаждущий меня, стремился настичь мое заветное местечко своим заветным местечком, а так как это ему вдавалось не сразу, то получалась пикантная, умопомрачительная игра: только-только он нацелит свое "копье", а мое раскачивающееся тело как бы выскользнуло из зоны действия, и надо снова ему проявлять чудеса сноровки и мужества. Зато уж когда ему вдается разрядить в мою как бы парящую в космическом пространстве трепетную дырочку весь свой воистину грозный, истребительный, мужской заряд - моему блаженству нет предела...
И так мы реем и реем, то друг над другом, то как бы сбоку друг от друга, и время от времени мой Джон, пылающий яростным африканским желанием, добивается своего и издает немедленно дикий, гортанный, воинственный крик, словно ему вдалось снять скальп с врага. А в действительности он, верный цивилизованным основам безопасного секса, сдергивает со своего победоносного "копья" использованные презервативы, почему-то все больше оранжевые в черный горошек... И я никогда не забуду одну из изюминок этого моего необычайного большого секса под потолком каюты на русском теплоходе: с каким сладким звуком время о времени шлепались об пол эти самые использованные и чем-то уже, с казать по правде, забавные спецмедизделия... И я почему-то изредка с какой-то неясной грустью следила за их полетом собственно в никуда... Я было повернулась к Джону, чтобы сказать про эту свою нечаянную грусть, но тут же и остановила себя. Джон, рея в воздухе каюты, настоянном на моих французских духах и его тропическом, густом, очаровательно зверином запахе, уверенными движениями натягивал на свое опять как-то особенно изострившееся боевое "копье" этот самый оранжевый как бы медскальп... А уж когда он наперевес с ним устремился ко мне...
А за иллюминатором все плескалось и плескалось море, и я опять, абсолютно не к месту, вспомнила своего непокорного, ужасно грубого русского нахала и подумала вдруг с безутешной печалью: "Наверное, это моя первая настоящая любовь..." И в какую минуту подумала? Когда, кажется, ни одна здравая мысль не может задержаться в голове! Невероятно, но факт: именно тогда, когда мой по-обезьяньему ловкий, горящий огнем африканской страсти Джон опять поднял меня на свое "копье" прямо тут, в воздухе, где наши тела парили и реяли, и издал свой дикий, воинственный, торжествующий крик... "Да, - решила я, уже как бы с большей ответственностью, чем когда-либо, скорее всего - это настоящая любовь..."
И, возможно, если бы рядом со мной оказался в ту минуту не Джон с его удивительным, редкостным умением развлечь опечаленную женщину, а кто-нибудь менее чуткий, я бы, наверное, мысленно ушла далеко-далеко. И, возможно, даже всплакнула...
Но Джон аккуратно спустил мое тело на пол, отвязал его от веревок и осыпал его какими-то своими, видимо, выросшими в саванне, сухими пряностями, а сверху потрусил сахарной пудрой, и каждая клеточка моего отзывчивого тела тотчас испытала изумительное ощущение, как если бы надо мной, едва прикасаясь крылышками к моей нежной коже, трепетали мириады бабочек. И это ощущение тысячекратно усилилось, когда мой неутомимый Джон, сверкая своим черным, загадочным, мрачноватым телом, принялся обтрагивать мое несколько неподготовленное к таким неожиданностям тело самым кончиком своего языка и лишь потом принялся с откровенным мужским наслаждением, урча и мурлыкая, как большая-большая разнеженная на солнце кошка, откровенно слизывать с меня и пряности, и сахарную пудру. А когда его язык, словно случайно, попадал в заветнейшие складочки и как бы расщелинки моего тела, замершего в рассеянном, беспредельном изнеможении, - я почему-то не выдержала и тоже замурлыкала, замурлыкала...
И тут на глаза мне попался его точеный, узкобедрый, истинно мужской зад... Но почему-то не вызвал столь сильных эмоций, возбуждающих мою женскую сущность, а вот макушка его - вызвала. Да ещё какие! Глядя именно на его черную макушку, где черные волосы распадались и раскручивались воронкой, я потеряла всякую власть над собой, потому что чувствовала, до легких судорог моего чуткого лона, до чего сексапильна эта черная макушка, какие невероятные, поразительные наслаждения обещает...
Так оно и вышло. Именно этой окруженной жесткими волосами воронкой он принялся, лежа на спине и словно бы как бы бодаясь, оглаживать мой пупочек и все оглаживал, оглаживал беззаветно, пока томительное, неудержимое желание, как огонь по бикфордову шнуру, не помчалось вниз и вверх - отчасти к моим перенапрягшимся от возбуждения грудкам, отчасти к моему отзывчивому, сладенькому бутону там, глубоко внизу, который по справедливому замечанию начитанного китайца, с которым я (помните?) имела дело - уже покрылся легкой серебряной росой пылающей страсти, как костер из сухого бамбука, возлежащий на изумрудах и алмазах посреди ночного, бархатного, вечного пространства...
Что бы я делала в этот невыносимый момент, если бы рядом со мной не оказалось такого исключительно сообразительного, с прекрасной реакцией Джона? Едва уловимым, каким-то изысканным жестом он стремительно натянул на свое боевое, неудержимое "копье" очередной оранжевый "скальп" и...
Признаюсь, от усталости мой самоотверженный Джон смог прошептать мне вслед только три слова:
- Благодарю тебя, королева...
Он даже с четверенек не смог встать - так я его и оставила в этой несколько экстравагантной, но по-своему милой, позе...
Однако разве все это меня примирило с действительностью? Остудило? Нет и нет. Хотя, признаться, мечталось об отдыхе - принять душ, освежить все заветные уголки своего верного, надежного, неугомонного тела дезодорантами, лечь в постель, позвать гарсона, или как там у них называется, чтоб принес чашечку кофе, ликер, орешки, фрукты...
Однако едва вымылась, едва осело легкое душистое облачко от дезодоранта моей любимой французской фирмы "Диор", едва мое шелковистое тело коснулось прохлады чистых простыней, и тотчас - даже невероятно! перед моим мысленным взором возникло могучее, опушенное густейшим мехом, "орлиное гнездо" "нового русского", а внутри его, в самой восхитительно-чарующей чаше, - великолепная флейта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22