Он был настоящим детектором лжи.
С Володей Карповичем он беседовал не более минуты. Этот рассеянный, постоянно машущий руками, как мельница, молодой человек в очках с сильными диоптриями никак не мог быть причастен к такому делу. Отмёл он быстро и Веру Ивановну. А Петракова и Булкина даже приглашать не стал — свои люди, проверенные делом. Не в их интересах залезать в секретную компьютерную программу главного бухгалтера.
Фефилов облокотился о стол и задумался. Скоро уже надо ехать на встречу с Волокушиным.
У него не вызывало сомнений, что к вторжению в компьютерную программу главного бухгалтера обязательно должен быть причастен Хмельницкий. Только ему в данной ситуации это могло быть выгодно, только ему одному. Но ни Булкин, ни Петраков не могут иметь никакого отношения к Хмельницкому, и программисты тут тоже ни при чем. Подозревать всех без оснований — это такая же глупость, как и всеобщее доверие. Подозревать надо того, кого надо. Вот в чем залог успеха.
Делать было нечего, как собираться на назначенную встречу с Волокушиным. Что бы там ни было, а это дело надо доводить до конца. И немедленно.
Фефилов быстро собрался и поехал домой к Волокушину. Свою служебную «Волгу» он заранее отпустил. К Волокушину надо ехать без свидетелей, никто не должен был знать об их встречах, ни водитель, ни кто другой. Волокушин был его золотым фондом.
«Хитёр ты, Олег Михайлович, наш толстяк, добряк, правдоискатель, — думал Фефилов, сидя на заднем сиденье такси, везущего его на квартиру Волокушина у метро „Юго-Западная“. — Только я ещё хитрее, будь уверен…»
… — Ну что, Иван Никифорович, — улыбался золотыми фиксами кряжистый могучий Александр Фомич Волокушин. — Давненько я вас не видел, давненько.
— Ты один?
— Обязательно один. Жена с внуком на даче, посадками занимается, она у меня любитель поогородничать.
— Да я и сам люблю. Некогда только.
— Водочки выпьем? Сёмга есть потрясающая, малосольная.
— Потом, Фомич. Давай к делу. Устал я… Одни кругом неприятности, — тяжело вздохнул Фефилов.
— Да кто же это доставляет неприятности такому уважаемому человеку, потомственному чекисту? — нахмурил свои жидкие бровки Волокушин.
— Кто, говоришь? Да есть один, — отчеканил Фефилов, вытащил из кармана фотографию Хмельницкого и протянул Волокушину. — Вот этот.
— Понял… — внимательно вгляделся в фото Волокушин.
Фефилов протянул ему листок бумаги, на котором были написаны фамилия, имя и отчество изображённого на снимке человека, его должность, домашний адрес, телефоны и номера машин. Волокушин прочитал, понимающе кивнул головой.
— Срок? — спросил Волокушин.
— Три дня. Максимум.
— Условия оплаты?
— Пятьдесят.
— Прекрасно. Аванс?
— Все сразу. Немедленно. Деньги здесь, — он указал глазами на свой кейс.
— Спасибо за доверие, Иван Никифорович.
— Как тебе не доверять? Ты пока меня ни разу не подводил. Этого уберёте без проблем. Лох. Хоть и пытается шустрить и брыкаться. Однако недооценивать тоже не следует…
— Обижаете, Иван Никифорович.
— Не собираюсь. Вот теперь давай по рюмашке за успех дела. Напряжение надо снять. Устал я, Фомич, страшно. А денёк сегодня выдался дай боже…
Они выпили по большой рюмке ледяной водки, закусили малосольной сёмгой, и Иван Никифорович тяжело поднял своё могучее тело со стула.
— Все, Фомич, бери чемодан и приступай к делу. А мне пора домой. Мама и так, наверное, уже волнуется.
— Как чувствует себя Матрёна Ильинична? — угодливо спросил Волокушин.
— Нам бы с тобой так в её возрасте себя чувствовать. И вообще, хоть как-нибудь чувствовать.
— Дай бог, так и будет. Совесть у нас чиста, дело делаем благое, почему бы и нам не дожить до столь преклонных лет в добром здравии? А, Иван Никифорович? — осклабился Волокушин.
Разговоры о боге и о чистой совести почему-то не понравились Фефилову, он усмотрел в них какой-то намёк. Гость встал, подал руку хозяину и вышел из квартиры.
На улице поймал такси и попросил довезти его на Рублево-Успенское шоссе.
Только он сел на заднее сиденье машины, как зазвонил его сотовый телефон.
— Да, — пробасил Фефилов.
— Иван Никифорович, это Дмитрий Николаевич вас беспокоит, — услышал он в аппарате скрипучий голос Софронова.
— Ещё что-нибудь новенькое, Дмитрий Николаевич? — мрачно спросил Фефилов.
— Новенького нет. Но мне кое-что пришло в голову. Странно, как я раньше не сообразил…
«Что ты мямлишь, старый осел?!» — подумал в раздражении Фефилов, но вслух произнёс сквозь зубы, пытаясь быть предельно вежливым:
— И что же именно вы вспомнили, Дмитрий Николаевич?
— А вот что, Иван Никифорович, — тихо произнёс главный бухгалтер. — Секретный код программы знал ещё один человек. Как это мне раньше в голову не пришло… Но уж это настолько странно. Просто в голове не укладывается…
— Ну говорите же вы, наконец, — не мог скрыть нарастающего раздражения Фефилов. — И кто же этот человек?
— Это Алла Федоровна Скороходова.
— Да? — как-то рассеянно переспросил Фефилов. — Спасибо за информацию, Дмитрий Николаевич. Большое спасибо…
— Извините, что не сообразил раньше. Просто в голове не укладывается. До свидания.
— Всего доброго, Дмитрий Николаевич.
«Старый дурак, — улыбнулся про себя Фефилов. — В голове у него не укладывается. Ещё как укладывается, ох, как все это укладывается в голове. Вот это прямо-таки в десятку…»
Он вспомнил, что ему доложили, как Хмельницкий и Скороходова ходили в Цюрихе вдвоём в ресторан. Тогда он не придал этому никакого значения. А почему бы им туда и не пойти? А теперь он смотрел на все совершенно иначе. Перед глазами встали их лица, припомнились взгляды, которыми они обменивались. Между ними что-то есть, непременно, что-то есть…
А тогда она оставалась одна. Все были на совещании, Стальной попал в больницу, кругом никого… А ведь маху-то дал не только Софронов, ведь он сам поднялся на третий этаж, чтобы переговорить со Скороходовой. А её не оказалось на месте.
И когда Южаков ломился в кабинет главбуха, она была там, она непременно была там, за дверью. Она спешила, она забыла выйти из программы. А то бы все прошло шито-крыто. Но ничего, теперь вы оба ответите, как положено…
— Ладно, поглядим, Олег Михайлович и Алла Федоровна, кто посмеётся последним, — прошептал Фефилов.
— Вы что-то сказали? — спросил водитель.
Фефилов промолчал.
Он глядел в окно на весеннюю Москву, на радостные лица прохожих, на весёлых детей, красивых девушек. Слегка тошнило от выпитой водки. А перед глазами вставало морщинистое лицо матери, ждущей его к ужину в обществе шутих-приживалок и своим басистым голосом поучающей их, как жить. И отчего-то ему вдруг стало очень гнусно на душе.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
1
Перед ним на письменном столе лежала фотография. И он долго, уже минут пятнадцать, пристально глядел на знакомое лицо.
И давние воспоминания до боли будоражили его душу.
Он до сих пор не мог привыкнуть к своей работе, слишком уж она была оригинальна и необычна. Хотя выполнял он её всегда безупречно.
Андрей Петрович Стрельцов был профессиональным разведчиком. После окончания института его направили в родной Волжанск на оборонное предприятие. Он занимался научными исследованиями, собирался защитить кандидатскую диссертацию. Но судьба решила иначе. Отношения с начальством не сложились, и его вынудили уволиться с работы. Вскоре он получил повестку в военкомат. В звании лейтенанта поехал служить в секретную воинскую часть в Казахстан. И именно там он понял, что ему придётся стать кадровым разведчиком. Там прошёл серьёзную профессиональную подготовку.
Стрельцов был переведён на работу в Москву, а затем отправлен в длительную заграничную командировку. Незадолго до этого он получил в Москве квартиру и женился. Любил ли он свою жену Галю, весёлую, никогда не унывающую учительницу пения в школе, теперь сказать трудно, тогда, наверное, любил. А может быть, и нет, просто ему нужен был близкий человек, слишком уж он в те годы болезненно воспринимал своё одиночество. А вот Галя его не любила, это теперь совершенно очевидно. Во всяком случае, из командировки она его не дождалась, уже через год сообщила ему, что полюбила другого. Он возражать не стал, развод оформили заочно. И вернулся он в Россию буквально на голое место. Сражаться за квартиру и другое имущество с бывшей женой не стал, ему было это противно, даже не стал навещать её. Снял однокомнатную квартиру на окраине Москвы.
И снова у него никого не было, ни родителей, ни брата, ни жены… Никого — только работа, только Куратор, тот человек, который руководил всеми его действиями, когда он был за рубежом, сначала в Испании, потом в Латинской Америке, то в Аргентине, то в Боливии.
А в девяносто третьем году ведомство вынуждено было отказаться от его услуг — в КГБ произошли большие сокращения. Это был ещё один серьёзный удар — ведь он жил одной только работой, а ему едва перевалило за тридцать. Но он перенёс стоически и этот удар, выслушав распоряжение о сокращении со своей обычной полуулыбкой на губах.
Андрей уехал в родной Волжанск, пытаясь найти хоть там точку опоры. Жил в родительской квартире, подрабатывал частным извозом на старенькой «копейке», порой делал по заказу переводы с испанского, который он хорошо знал. Поначалу родной город подействовал на него благотворно, на душе стало спокойнее. Он встречался с родственниками, со старыми друзьями, стал много читать, чего раньше не мог себе позволить. Подолгу просиживал на берегу Волги, глядя на текущую воду и вспоминая своё детство, юность, закадычного друга Олега. Великая река тоже вселяла в него спокойствие и уверенность, это была его река, его родина.
Но это спокойствие души продолжалось недолго. Вскоре он начал тосковать по работе, по настоящему делу, а затем уже жутко изнывать от скуки провинциального пыльного городишки. Родственники были заняты своими проблемами, друзья своими. Андрей опасался спиться, что частенько бывало с его коллегами, привыкшими к активной опасной работе и неожиданно оставшимися без дела. А досуг со старыми друзьями и роднёй приходилось проводить именно за бутылкой. Поначалу все это расслабляло, но вскоре стало угнетать. Он стал задумываться о своей дальнейшей жизни, что-то надо было придумать, так дальше жить становилось невозможно.
И как раз в момент тяжёлых раздумий о своей дальнейшей судьбе ему позвонил Куратор и предложил работу. Какую именно, он не уточнил, просто попросил срочно приехать в Москву. Андрей, не раздумывая, согласился и поехал за билетом на поезд…
— Ты будешь продолжать работать на Контору, — произнёс Куратор, когда они встретились в Москве.
— И в чем же будут заключаться мои обязанности? — спросил Стрельцов.
— Разные будут обязанности, Андрей. Ты профессионал своего дела. Ты совсем ещё молодой человек. И ни в коем случае не должен гнить в провинциальной дыре, это сплошное расточительство. А работы для тебя в наше тревожное бурное время непочатый край. Работа порой будет довольно щекотливой, даже опасной, скрывать не стану, ты же офицер. А чего тебе бояться? Семьи нет, детей нет. А гонорары будут очень высокими. Раньше тебе такие и не снились. Давай, перебирайся в Москву. На первых порах снимем тебе квартиру, но я уверен, что скоро ты обзаведёшься своей собственной площадью. За Конторой не заржавеет, мы умеем ценить своих сотрудников, поверь мне. Ну как? Добро?
— Где наша не пропадала! — засмеялся Андрей. — Что мне действительно делать в Волжанске? Добро!
И он снова переехал в Москву. Снял однокомнатную квартиру в Ясеневе и стал ждать поручений. Ждать долго не пришлось.
— Значит, так, Андрей, — сказал ему Куратор при встрече. — Специфика работы будет такова. Задание тебе будут давать по телефону. Скоро тебе позвонят и все объяснят, все подробности работы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
С Володей Карповичем он беседовал не более минуты. Этот рассеянный, постоянно машущий руками, как мельница, молодой человек в очках с сильными диоптриями никак не мог быть причастен к такому делу. Отмёл он быстро и Веру Ивановну. А Петракова и Булкина даже приглашать не стал — свои люди, проверенные делом. Не в их интересах залезать в секретную компьютерную программу главного бухгалтера.
Фефилов облокотился о стол и задумался. Скоро уже надо ехать на встречу с Волокушиным.
У него не вызывало сомнений, что к вторжению в компьютерную программу главного бухгалтера обязательно должен быть причастен Хмельницкий. Только ему в данной ситуации это могло быть выгодно, только ему одному. Но ни Булкин, ни Петраков не могут иметь никакого отношения к Хмельницкому, и программисты тут тоже ни при чем. Подозревать всех без оснований — это такая же глупость, как и всеобщее доверие. Подозревать надо того, кого надо. Вот в чем залог успеха.
Делать было нечего, как собираться на назначенную встречу с Волокушиным. Что бы там ни было, а это дело надо доводить до конца. И немедленно.
Фефилов быстро собрался и поехал домой к Волокушину. Свою служебную «Волгу» он заранее отпустил. К Волокушину надо ехать без свидетелей, никто не должен был знать об их встречах, ни водитель, ни кто другой. Волокушин был его золотым фондом.
«Хитёр ты, Олег Михайлович, наш толстяк, добряк, правдоискатель, — думал Фефилов, сидя на заднем сиденье такси, везущего его на квартиру Волокушина у метро „Юго-Западная“. — Только я ещё хитрее, будь уверен…»
… — Ну что, Иван Никифорович, — улыбался золотыми фиксами кряжистый могучий Александр Фомич Волокушин. — Давненько я вас не видел, давненько.
— Ты один?
— Обязательно один. Жена с внуком на даче, посадками занимается, она у меня любитель поогородничать.
— Да я и сам люблю. Некогда только.
— Водочки выпьем? Сёмга есть потрясающая, малосольная.
— Потом, Фомич. Давай к делу. Устал я… Одни кругом неприятности, — тяжело вздохнул Фефилов.
— Да кто же это доставляет неприятности такому уважаемому человеку, потомственному чекисту? — нахмурил свои жидкие бровки Волокушин.
— Кто, говоришь? Да есть один, — отчеканил Фефилов, вытащил из кармана фотографию Хмельницкого и протянул Волокушину. — Вот этот.
— Понял… — внимательно вгляделся в фото Волокушин.
Фефилов протянул ему листок бумаги, на котором были написаны фамилия, имя и отчество изображённого на снимке человека, его должность, домашний адрес, телефоны и номера машин. Волокушин прочитал, понимающе кивнул головой.
— Срок? — спросил Волокушин.
— Три дня. Максимум.
— Условия оплаты?
— Пятьдесят.
— Прекрасно. Аванс?
— Все сразу. Немедленно. Деньги здесь, — он указал глазами на свой кейс.
— Спасибо за доверие, Иван Никифорович.
— Как тебе не доверять? Ты пока меня ни разу не подводил. Этого уберёте без проблем. Лох. Хоть и пытается шустрить и брыкаться. Однако недооценивать тоже не следует…
— Обижаете, Иван Никифорович.
— Не собираюсь. Вот теперь давай по рюмашке за успех дела. Напряжение надо снять. Устал я, Фомич, страшно. А денёк сегодня выдался дай боже…
Они выпили по большой рюмке ледяной водки, закусили малосольной сёмгой, и Иван Никифорович тяжело поднял своё могучее тело со стула.
— Все, Фомич, бери чемодан и приступай к делу. А мне пора домой. Мама и так, наверное, уже волнуется.
— Как чувствует себя Матрёна Ильинична? — угодливо спросил Волокушин.
— Нам бы с тобой так в её возрасте себя чувствовать. И вообще, хоть как-нибудь чувствовать.
— Дай бог, так и будет. Совесть у нас чиста, дело делаем благое, почему бы и нам не дожить до столь преклонных лет в добром здравии? А, Иван Никифорович? — осклабился Волокушин.
Разговоры о боге и о чистой совести почему-то не понравились Фефилову, он усмотрел в них какой-то намёк. Гость встал, подал руку хозяину и вышел из квартиры.
На улице поймал такси и попросил довезти его на Рублево-Успенское шоссе.
Только он сел на заднее сиденье машины, как зазвонил его сотовый телефон.
— Да, — пробасил Фефилов.
— Иван Никифорович, это Дмитрий Николаевич вас беспокоит, — услышал он в аппарате скрипучий голос Софронова.
— Ещё что-нибудь новенькое, Дмитрий Николаевич? — мрачно спросил Фефилов.
— Новенького нет. Но мне кое-что пришло в голову. Странно, как я раньше не сообразил…
«Что ты мямлишь, старый осел?!» — подумал в раздражении Фефилов, но вслух произнёс сквозь зубы, пытаясь быть предельно вежливым:
— И что же именно вы вспомнили, Дмитрий Николаевич?
— А вот что, Иван Никифорович, — тихо произнёс главный бухгалтер. — Секретный код программы знал ещё один человек. Как это мне раньше в голову не пришло… Но уж это настолько странно. Просто в голове не укладывается…
— Ну говорите же вы, наконец, — не мог скрыть нарастающего раздражения Фефилов. — И кто же этот человек?
— Это Алла Федоровна Скороходова.
— Да? — как-то рассеянно переспросил Фефилов. — Спасибо за информацию, Дмитрий Николаевич. Большое спасибо…
— Извините, что не сообразил раньше. Просто в голове не укладывается. До свидания.
— Всего доброго, Дмитрий Николаевич.
«Старый дурак, — улыбнулся про себя Фефилов. — В голове у него не укладывается. Ещё как укладывается, ох, как все это укладывается в голове. Вот это прямо-таки в десятку…»
Он вспомнил, что ему доложили, как Хмельницкий и Скороходова ходили в Цюрихе вдвоём в ресторан. Тогда он не придал этому никакого значения. А почему бы им туда и не пойти? А теперь он смотрел на все совершенно иначе. Перед глазами встали их лица, припомнились взгляды, которыми они обменивались. Между ними что-то есть, непременно, что-то есть…
А тогда она оставалась одна. Все были на совещании, Стальной попал в больницу, кругом никого… А ведь маху-то дал не только Софронов, ведь он сам поднялся на третий этаж, чтобы переговорить со Скороходовой. А её не оказалось на месте.
И когда Южаков ломился в кабинет главбуха, она была там, она непременно была там, за дверью. Она спешила, она забыла выйти из программы. А то бы все прошло шито-крыто. Но ничего, теперь вы оба ответите, как положено…
— Ладно, поглядим, Олег Михайлович и Алла Федоровна, кто посмеётся последним, — прошептал Фефилов.
— Вы что-то сказали? — спросил водитель.
Фефилов промолчал.
Он глядел в окно на весеннюю Москву, на радостные лица прохожих, на весёлых детей, красивых девушек. Слегка тошнило от выпитой водки. А перед глазами вставало морщинистое лицо матери, ждущей его к ужину в обществе шутих-приживалок и своим басистым голосом поучающей их, как жить. И отчего-то ему вдруг стало очень гнусно на душе.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
1
Перед ним на письменном столе лежала фотография. И он долго, уже минут пятнадцать, пристально глядел на знакомое лицо.
И давние воспоминания до боли будоражили его душу.
Он до сих пор не мог привыкнуть к своей работе, слишком уж она была оригинальна и необычна. Хотя выполнял он её всегда безупречно.
Андрей Петрович Стрельцов был профессиональным разведчиком. После окончания института его направили в родной Волжанск на оборонное предприятие. Он занимался научными исследованиями, собирался защитить кандидатскую диссертацию. Но судьба решила иначе. Отношения с начальством не сложились, и его вынудили уволиться с работы. Вскоре он получил повестку в военкомат. В звании лейтенанта поехал служить в секретную воинскую часть в Казахстан. И именно там он понял, что ему придётся стать кадровым разведчиком. Там прошёл серьёзную профессиональную подготовку.
Стрельцов был переведён на работу в Москву, а затем отправлен в длительную заграничную командировку. Незадолго до этого он получил в Москве квартиру и женился. Любил ли он свою жену Галю, весёлую, никогда не унывающую учительницу пения в школе, теперь сказать трудно, тогда, наверное, любил. А может быть, и нет, просто ему нужен был близкий человек, слишком уж он в те годы болезненно воспринимал своё одиночество. А вот Галя его не любила, это теперь совершенно очевидно. Во всяком случае, из командировки она его не дождалась, уже через год сообщила ему, что полюбила другого. Он возражать не стал, развод оформили заочно. И вернулся он в Россию буквально на голое место. Сражаться за квартиру и другое имущество с бывшей женой не стал, ему было это противно, даже не стал навещать её. Снял однокомнатную квартиру на окраине Москвы.
И снова у него никого не было, ни родителей, ни брата, ни жены… Никого — только работа, только Куратор, тот человек, который руководил всеми его действиями, когда он был за рубежом, сначала в Испании, потом в Латинской Америке, то в Аргентине, то в Боливии.
А в девяносто третьем году ведомство вынуждено было отказаться от его услуг — в КГБ произошли большие сокращения. Это был ещё один серьёзный удар — ведь он жил одной только работой, а ему едва перевалило за тридцать. Но он перенёс стоически и этот удар, выслушав распоряжение о сокращении со своей обычной полуулыбкой на губах.
Андрей уехал в родной Волжанск, пытаясь найти хоть там точку опоры. Жил в родительской квартире, подрабатывал частным извозом на старенькой «копейке», порой делал по заказу переводы с испанского, который он хорошо знал. Поначалу родной город подействовал на него благотворно, на душе стало спокойнее. Он встречался с родственниками, со старыми друзьями, стал много читать, чего раньше не мог себе позволить. Подолгу просиживал на берегу Волги, глядя на текущую воду и вспоминая своё детство, юность, закадычного друга Олега. Великая река тоже вселяла в него спокойствие и уверенность, это была его река, его родина.
Но это спокойствие души продолжалось недолго. Вскоре он начал тосковать по работе, по настоящему делу, а затем уже жутко изнывать от скуки провинциального пыльного городишки. Родственники были заняты своими проблемами, друзья своими. Андрей опасался спиться, что частенько бывало с его коллегами, привыкшими к активной опасной работе и неожиданно оставшимися без дела. А досуг со старыми друзьями и роднёй приходилось проводить именно за бутылкой. Поначалу все это расслабляло, но вскоре стало угнетать. Он стал задумываться о своей дальнейшей жизни, что-то надо было придумать, так дальше жить становилось невозможно.
И как раз в момент тяжёлых раздумий о своей дальнейшей судьбе ему позвонил Куратор и предложил работу. Какую именно, он не уточнил, просто попросил срочно приехать в Москву. Андрей, не раздумывая, согласился и поехал за билетом на поезд…
— Ты будешь продолжать работать на Контору, — произнёс Куратор, когда они встретились в Москве.
— И в чем же будут заключаться мои обязанности? — спросил Стрельцов.
— Разные будут обязанности, Андрей. Ты профессионал своего дела. Ты совсем ещё молодой человек. И ни в коем случае не должен гнить в провинциальной дыре, это сплошное расточительство. А работы для тебя в наше тревожное бурное время непочатый край. Работа порой будет довольно щекотливой, даже опасной, скрывать не стану, ты же офицер. А чего тебе бояться? Семьи нет, детей нет. А гонорары будут очень высокими. Раньше тебе такие и не снились. Давай, перебирайся в Москву. На первых порах снимем тебе квартиру, но я уверен, что скоро ты обзаведёшься своей собственной площадью. За Конторой не заржавеет, мы умеем ценить своих сотрудников, поверь мне. Ну как? Добро?
— Где наша не пропадала! — засмеялся Андрей. — Что мне действительно делать в Волжанске? Добро!
И он снова переехал в Москву. Снял однокомнатную квартиру в Ясеневе и стал ждать поручений. Ждать долго не пришлось.
— Значит, так, Андрей, — сказал ему Куратор при встрече. — Специфика работы будет такова. Задание тебе будут давать по телефону. Скоро тебе позвонят и все объяснят, все подробности работы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37