Давай-ка их сюда. Тебе они больше ни к чему.
— Как это ни к чему? — перепугался этим словам Палый.
— Не цепляйся за слова. Я вижу, ты любишь ещё кое-что, кроме портретов американских президентов, Палый. Ты любишь свою единственную неповторимую жизнь, вот что ты любишь даже больше денег. Удивительное дело — свою жизнь ты так любишь, а единственным заработком для тебя является лишение их единственных жизней других людей, созданных по образу и подобию божьему. Впрочем, ладно, хватит болтать о твоей паскудной душе и твоей негасимой любви к своей жизни и к хрустящим купюрам. Давай деньги и проваливай отсюда к чертовой матери. Мне противно смотреть на тебя.
Палый стал вытаскивать из карманов мятого пиджака конверты с деньгами. Иляс принял конверты, извлек оттуда деньги и аккуратно пересчитал их.
— Так… Здесь пятнадцать, здесь пять, здесь десять, вот ещё пять, и ещё десять… Итого, сорок пять тысяч долларов. Ты должен сейчас лететь в Москву. Это должны видеть люди твоего покровителя. Билет у тебя есть. Надо тебе кое-что дать на дорогу. Я полагаю, что трехсот долларов тебе хватит за глаза. На эти деньги ты купишь куда-нибудь билет из Москвы и растворишься в бескрайних российских просторах. Везде найдется спрос на твое ремесло. Если тебе дать больше, то ты продернешь за кордон, а это будет плачевно для репутации нашей бедной родины. Там и так всякого сброда немало собралось, весь мир наводнили, словно зараза какая-то. И я не собираюсь плодить этот вирус сибирской язвы. Так что поболтайся в России-матушке, убей ещё кого-нибудь и дождись, пока получишь свое пожизненное и отправишься доживать свой век на остров Огненный. А этих денег я себе не возьму, они будут компенсацией семье капитана Клементьева, убитого по приказу твоего шефа. Пусть купят себе дом, пусть парни получат образование и заживут достойной жизнью. Не всем же жить так, как живешь ты, грязная собака. Все, Палый, больше времени тратить я на тебя не стану. Эй! — хлопнул он в ладоши, и в комнату ворвались два телохранителя. — Выведите его за ворота и дайте ему сильного пинка. Но такого пинка, чтобы он смог добраться до аэропорта, а не такого, чтобы он окочурился под моими воротами. После него пришлось бы дезинфицировать всю округу. Пшел, Палый!
Иляс схватил киллера за шиворот пиджака и потащил к двери. Сунул ему в карман три стодолларовые бумажки и препоручил телохранителям. А потом пошел в шикарную, благоухающую розовым ароматом ванную и долго мыл руки.
Потом попил чаю с сухофруктами, пошел в тренажерный зал и долго там разминался. Несмотря на пятидесятилетний возраст, Иляс был крепок и жилист. Растяжка у него была такая же, как и в молодости, он спокойно садился на шпагат, а ударом кулака он вдребезги разбивал кирпич. Кроме занятий в тренажерном зале, он регулярно бегал вокруг своего дома в лесу, плавал в бассейне, а иногда даже играл с телохранителями в футбол, показывая им чудеса техники. Команда, в которой играл он, обычно выигрывала у своего соперника с разгромным счетом.
— Вы прямо какой-то Рональдо, Иляс Джумаевич, — качал головой один из телохранителей.
— Моим кумиром был Гарринча, — возражал Иляс. — Великий был футболист, жалко кончил жизнь в нищете. Видимо, и мне грозит такая же участь.
… Потренировавшись в зале, Иляс пошел проведать своих гостей. Костя к тому времени только продирал глаза, хоть шел уже двенадцатый час дня.
— Вот чему можно позавидовать, так это твоему богатырскому сну, — похвалил Иляс, приветствуя гостя.
— Так легли же черт знает, когда, — словно оправдывался Костя.
— Я уже давно на ногах. Уже успел принять и проводить нашего друга Палого. Теперь он чист, как стекло, его трудовые накопления мной изъяты и, надеюсь, он держит путь в аэропорт, где у него скоро намечается рейс на Москву.
— Удрать пытался? — спросил Костя.
— Безусловно, — спокойно ответил Иляс. — Но все обошлось без эксцессов. Мои люди действуют очень аккуратно. И стреляют они ничуть не хуже этого говенного Палого, но, в отличие от него, ещё и умеют разговаривать с людьми, несмотря на их угрожающую внешность. Так что, все в порядке, Константин. Полетит со страшной скоростью Палый в столицу России, а уж там его примут в лучшем виде. Разумеется, после того, как он сообщит шефу о совершенном им новом злодеянии…
— Вы его… Хочешь… того? — спросил Костя.
— А неужели его надо оставлять в числе живущих на Земле? На ней и без того слишком тесно. Человечество вполне обойдется и без Палого. Эта скотина убила замечательную женщину Анну Николаевну Прошину, честную журналистку, осмелившуюся описать жилище и условия жизни мэра Южносибирска и задать риторические вопросы — на какие денежки все это делается? Он раскроил ей череп, Константин, ей, матери двоих детей. Ее видели, это жуткое зрелище, поверь мне. Он убил честного следователя Яницкого, пытавшегося вести расследование приватизации нефтеперерабатывающего комбината. Жена Яницкого только что родила ребенка, которого они ждали пять лет, она лечилась от бесплодия. И родила-таки, прекрасного сына… А через два дня после этого мужа нашли в канаве около дома с простреленной головой. И это сделал он, любитель зелененьких бумажек, мастер по стрельбе. Как же ты можешь сомневаться в том, что его надо вычеркнуть из списка живущих на земле, как говаривал один герой какого-то старого фильма?
— Да я не сомневаюсь, — сказал Костя. — Просто я ещё толком не проснулся. Больно уж хорошо спится на твоих восточных тюфяках.
— Это другое дело. Иди, умывайся, принимай душ, у меня шикарная душевая кабина. А потом нам подадут кофе по-турецки и легкий ненавязчивый завтрак. Иди умывайся, а я навещу нашего гостя-солдатика…
… — Эге, открывает глаза, — усмехнулся Иляс, стоя над лежащим на широкой мягкой кровати Клементьевым. — Здорово, служивый! Как тебе в нашей клинике?
Удивленный Гришка осматривал гостевую спальню, куда его принесли ночью, свою шикарную кровать, симметрично висящие бра на обитых розовым шелком стенах, ковры на полу…
— Уютно, правда? — спросил Иляс. — Лучше уж, чем в вашей казарме. Скоро тебя ждет завтрак. Я думаю, он тебе понравится… Спал ты крепко, гораздо крепче, чем надо было бы, но не настолько крепко, чтобы не проснуться совсем.
Гришка хлопал заспанными глазами, не в состоянии разобраться в хитросплетениях хозяина, стоявшего перед ним в шикарном темно-зеленом халате с кистями, свешивающимися до пола.
— А зачем меня сюда привезли? — наконец-то открыл он рот.
— А почему бы тебя сюда и не привезти, раз тебе тут будет хорошо? — пожал плечами Иляс, удивляясь нелепости вопроса. — Ты хороший парень и понравился мне, хоть познакомился я с тобой при несколько странных обстоятельствах. И в нашей клинике тебя вылечат быстрее, чем в городской больнице, я тебя уверяю. К тому же, там какая-то странная эпидемия началась. Вирус демократии для диких зверей, вырвавшихся из клетки.
Он хлопнул в ладоши, дверь открылась и в комнату ввезли столик с соками, фруктами, чайником и пиалками. В середине столика была тарелочка с чем-то очень вкусно пахнущим.
— Каша, служивый, — усмехнулся Иляс. — Но особо приготовленная, с специями. До плова и коньяка ты ещё не дорос. Ешь кашу, насыщайся витаминами и поправляйся. Тебе будет помогать эта женщина. — Он указал на черноволосую женщину в шелковом восточном платье и таких же шароварах. Гришка, выпучив глаза глядел на все это, видимо, вспоминая роман «Граф Монте-Кристо».
— В реальной жизни тоже есть место сказке, — словно прочитал его мысли Иляс. — Не одни же лейтенанты Явных живут на земле с их вонючими портянками и куриными мозгами, направленными на то, чтобы издеваться над слабыми. Если бы это было так, жить было бы совсем невозможно. Впрочем, — горько усмехнулся он, — жить и так невозможно. А что делать? Не стреляться же, ещё не появившись на свет? Вот и барахтаемся в этом непролазном дерьме, служивый. Впрочем, мне некогда, я пошел, принимайся за трапезу. А она развлечет тебя сказками Шахерезады.
С этими словами он вышел. Перед тем, как начать кормить больного, горничная принесла тазик и кувшин с водой, тоже в восточном стиле. Гришка нагнулся над тазиком и стал умываться, искоса поглядывая на черноглазую горничную. От неё исходил такой божественный аромат, что он сразу почувствовал прилив энергии и хотел что-то произнести, но на ум приходили только дурацкие слова «Гульчатай, открой личико», которые были совершенно неуместны, так как хорошенькое личико девушки было и так открыто для обозрения.
Так что Гришка, так ничего и не сказав, вытерся махровым полотенцем и принялся за кашу. Он с удовольствием обнаружил, что левый глаз у него слегка приоткрылся, и он уже мог им видеть. Уже меньше болели ребра, но когда он вдруг поперхнулся вкуснейшей кашей и закашлялся, они снова жуткой болью напомнили о себе. На левую руку он до сих пор не мог опираться, именно на неё пришлись удары кованых сапог лейтенанта Явных. И, разумеется, зубы… Хорошо, что каша, а как он теперь будет есть мясо, хлеб? Здорово отделал его бравый лейтенант…
Горничная молчала, помогала больному, но вдруг не выдержала и промолвила ангельским голоском:
— Как же вас так? Вы такой молодой! Почти мальчик…
— Неуставные отношения, — густо покраснев, пробасил Гришка.
Но она не понимала значения этих казенных слов, придуманных каким-то дебилом и бесконечно повторяемых другими дебилами и, моргая черными ресницами, глядела на солдата.
— Нет, это все злоба, это человеческая жестокость и злоба, — прошептала она, кротко глядя на поглощавшего кашу солдата.
Когда Григорий насытил свой молодой здоровый аппетит, несмотря на обломки передних зубов, мешавшие ему сделать это, он осмелился задать горничной вопрос:
— Скажите, пожалуйста, а кто же такой ваш хозяин? Если бы не он, лейтенант и охранники убили бы меня.
Горничная загадочно улыбнулась.
— Это очень крупный человек. Он занимает высокий пост. Но толком мы о нем ничего не знаем. И этого нам не надо. Нам здесь хорошо, мы очень довольны. Он никого никогда зря не обижает. Но не дай Бог ослушаться его или сделать что-нибудь не так… Он этого не прощает.
— Короче, он султан? — спросил Гришка. — И у него здесь гарем?
— Да нет у него никакого гарема, он ведет уединенный образ жизни. Я же говорю, мы о нем ничего толком не знаем. Знаю одно — все люди, которые у него работают, пережили много в этой жизни. И в этом хозяин имеет преимущество перед всеми нами. Он пережил гораздо больше всех. Никто не знает ни его национальности, ни откуда он родом, и очень мало о его прошлом. Лишь иногда он рассказывает какие-то эпизоды о себе. И волосы встают дыбом, когда он рассказывает о таких страшных вещах с улыбкой. Например, как его зверски избивали в детстве, как морили голодом в холодном погребе с крысами, как воры заставляли его в восьмилетнем возрасте влезать в окно через форточку и вытаскивать оттуда деньги и ценности. А он получал за это кусок хлеба и пиалку чая. И не имел права отказываться, потому что за это могли убить. Он рассказывал, что однажды, удирая на машине от погони, его выбросили в дремучем лесу, думая, что он умирает. А он, тринадцатилетний мальчик, истекая кровью от полученной ножевой раны, прошел-таки несколько десятков километров и был спасен каким-то лесником. Спустя многие годы он нашел этого лесника, хотя он уже был не лесник и жил совсем в другой точке России. И он помог этому леснику, и его сыну, попавшему в тюрьму. Теперь этот лесник стал фермером и процветает. А сын… Он стал ближайшим помощником хозяина, его зовут Олег Александрович Муромцев, ты его видел, он тоже очень хороший человек, только иногда выходит из себя и громко кричит и страшно бранится, даже на хозяина. Но тот на него никогда не сердится, посмеивается только или скажет такое, что тому становится неловко и он замолкает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
— Как это ни к чему? — перепугался этим словам Палый.
— Не цепляйся за слова. Я вижу, ты любишь ещё кое-что, кроме портретов американских президентов, Палый. Ты любишь свою единственную неповторимую жизнь, вот что ты любишь даже больше денег. Удивительное дело — свою жизнь ты так любишь, а единственным заработком для тебя является лишение их единственных жизней других людей, созданных по образу и подобию божьему. Впрочем, ладно, хватит болтать о твоей паскудной душе и твоей негасимой любви к своей жизни и к хрустящим купюрам. Давай деньги и проваливай отсюда к чертовой матери. Мне противно смотреть на тебя.
Палый стал вытаскивать из карманов мятого пиджака конверты с деньгами. Иляс принял конверты, извлек оттуда деньги и аккуратно пересчитал их.
— Так… Здесь пятнадцать, здесь пять, здесь десять, вот ещё пять, и ещё десять… Итого, сорок пять тысяч долларов. Ты должен сейчас лететь в Москву. Это должны видеть люди твоего покровителя. Билет у тебя есть. Надо тебе кое-что дать на дорогу. Я полагаю, что трехсот долларов тебе хватит за глаза. На эти деньги ты купишь куда-нибудь билет из Москвы и растворишься в бескрайних российских просторах. Везде найдется спрос на твое ремесло. Если тебе дать больше, то ты продернешь за кордон, а это будет плачевно для репутации нашей бедной родины. Там и так всякого сброда немало собралось, весь мир наводнили, словно зараза какая-то. И я не собираюсь плодить этот вирус сибирской язвы. Так что поболтайся в России-матушке, убей ещё кого-нибудь и дождись, пока получишь свое пожизненное и отправишься доживать свой век на остров Огненный. А этих денег я себе не возьму, они будут компенсацией семье капитана Клементьева, убитого по приказу твоего шефа. Пусть купят себе дом, пусть парни получат образование и заживут достойной жизнью. Не всем же жить так, как живешь ты, грязная собака. Все, Палый, больше времени тратить я на тебя не стану. Эй! — хлопнул он в ладоши, и в комнату ворвались два телохранителя. — Выведите его за ворота и дайте ему сильного пинка. Но такого пинка, чтобы он смог добраться до аэропорта, а не такого, чтобы он окочурился под моими воротами. После него пришлось бы дезинфицировать всю округу. Пшел, Палый!
Иляс схватил киллера за шиворот пиджака и потащил к двери. Сунул ему в карман три стодолларовые бумажки и препоручил телохранителям. А потом пошел в шикарную, благоухающую розовым ароматом ванную и долго мыл руки.
Потом попил чаю с сухофруктами, пошел в тренажерный зал и долго там разминался. Несмотря на пятидесятилетний возраст, Иляс был крепок и жилист. Растяжка у него была такая же, как и в молодости, он спокойно садился на шпагат, а ударом кулака он вдребезги разбивал кирпич. Кроме занятий в тренажерном зале, он регулярно бегал вокруг своего дома в лесу, плавал в бассейне, а иногда даже играл с телохранителями в футбол, показывая им чудеса техники. Команда, в которой играл он, обычно выигрывала у своего соперника с разгромным счетом.
— Вы прямо какой-то Рональдо, Иляс Джумаевич, — качал головой один из телохранителей.
— Моим кумиром был Гарринча, — возражал Иляс. — Великий был футболист, жалко кончил жизнь в нищете. Видимо, и мне грозит такая же участь.
… Потренировавшись в зале, Иляс пошел проведать своих гостей. Костя к тому времени только продирал глаза, хоть шел уже двенадцатый час дня.
— Вот чему можно позавидовать, так это твоему богатырскому сну, — похвалил Иляс, приветствуя гостя.
— Так легли же черт знает, когда, — словно оправдывался Костя.
— Я уже давно на ногах. Уже успел принять и проводить нашего друга Палого. Теперь он чист, как стекло, его трудовые накопления мной изъяты и, надеюсь, он держит путь в аэропорт, где у него скоро намечается рейс на Москву.
— Удрать пытался? — спросил Костя.
— Безусловно, — спокойно ответил Иляс. — Но все обошлось без эксцессов. Мои люди действуют очень аккуратно. И стреляют они ничуть не хуже этого говенного Палого, но, в отличие от него, ещё и умеют разговаривать с людьми, несмотря на их угрожающую внешность. Так что, все в порядке, Константин. Полетит со страшной скоростью Палый в столицу России, а уж там его примут в лучшем виде. Разумеется, после того, как он сообщит шефу о совершенном им новом злодеянии…
— Вы его… Хочешь… того? — спросил Костя.
— А неужели его надо оставлять в числе живущих на Земле? На ней и без того слишком тесно. Человечество вполне обойдется и без Палого. Эта скотина убила замечательную женщину Анну Николаевну Прошину, честную журналистку, осмелившуюся описать жилище и условия жизни мэра Южносибирска и задать риторические вопросы — на какие денежки все это делается? Он раскроил ей череп, Константин, ей, матери двоих детей. Ее видели, это жуткое зрелище, поверь мне. Он убил честного следователя Яницкого, пытавшегося вести расследование приватизации нефтеперерабатывающего комбината. Жена Яницкого только что родила ребенка, которого они ждали пять лет, она лечилась от бесплодия. И родила-таки, прекрасного сына… А через два дня после этого мужа нашли в канаве около дома с простреленной головой. И это сделал он, любитель зелененьких бумажек, мастер по стрельбе. Как же ты можешь сомневаться в том, что его надо вычеркнуть из списка живущих на земле, как говаривал один герой какого-то старого фильма?
— Да я не сомневаюсь, — сказал Костя. — Просто я ещё толком не проснулся. Больно уж хорошо спится на твоих восточных тюфяках.
— Это другое дело. Иди, умывайся, принимай душ, у меня шикарная душевая кабина. А потом нам подадут кофе по-турецки и легкий ненавязчивый завтрак. Иди умывайся, а я навещу нашего гостя-солдатика…
… — Эге, открывает глаза, — усмехнулся Иляс, стоя над лежащим на широкой мягкой кровати Клементьевым. — Здорово, служивый! Как тебе в нашей клинике?
Удивленный Гришка осматривал гостевую спальню, куда его принесли ночью, свою шикарную кровать, симметрично висящие бра на обитых розовым шелком стенах, ковры на полу…
— Уютно, правда? — спросил Иляс. — Лучше уж, чем в вашей казарме. Скоро тебя ждет завтрак. Я думаю, он тебе понравится… Спал ты крепко, гораздо крепче, чем надо было бы, но не настолько крепко, чтобы не проснуться совсем.
Гришка хлопал заспанными глазами, не в состоянии разобраться в хитросплетениях хозяина, стоявшего перед ним в шикарном темно-зеленом халате с кистями, свешивающимися до пола.
— А зачем меня сюда привезли? — наконец-то открыл он рот.
— А почему бы тебя сюда и не привезти, раз тебе тут будет хорошо? — пожал плечами Иляс, удивляясь нелепости вопроса. — Ты хороший парень и понравился мне, хоть познакомился я с тобой при несколько странных обстоятельствах. И в нашей клинике тебя вылечат быстрее, чем в городской больнице, я тебя уверяю. К тому же, там какая-то странная эпидемия началась. Вирус демократии для диких зверей, вырвавшихся из клетки.
Он хлопнул в ладоши, дверь открылась и в комнату ввезли столик с соками, фруктами, чайником и пиалками. В середине столика была тарелочка с чем-то очень вкусно пахнущим.
— Каша, служивый, — усмехнулся Иляс. — Но особо приготовленная, с специями. До плова и коньяка ты ещё не дорос. Ешь кашу, насыщайся витаминами и поправляйся. Тебе будет помогать эта женщина. — Он указал на черноволосую женщину в шелковом восточном платье и таких же шароварах. Гришка, выпучив глаза глядел на все это, видимо, вспоминая роман «Граф Монте-Кристо».
— В реальной жизни тоже есть место сказке, — словно прочитал его мысли Иляс. — Не одни же лейтенанты Явных живут на земле с их вонючими портянками и куриными мозгами, направленными на то, чтобы издеваться над слабыми. Если бы это было так, жить было бы совсем невозможно. Впрочем, — горько усмехнулся он, — жить и так невозможно. А что делать? Не стреляться же, ещё не появившись на свет? Вот и барахтаемся в этом непролазном дерьме, служивый. Впрочем, мне некогда, я пошел, принимайся за трапезу. А она развлечет тебя сказками Шахерезады.
С этими словами он вышел. Перед тем, как начать кормить больного, горничная принесла тазик и кувшин с водой, тоже в восточном стиле. Гришка нагнулся над тазиком и стал умываться, искоса поглядывая на черноглазую горничную. От неё исходил такой божественный аромат, что он сразу почувствовал прилив энергии и хотел что-то произнести, но на ум приходили только дурацкие слова «Гульчатай, открой личико», которые были совершенно неуместны, так как хорошенькое личико девушки было и так открыто для обозрения.
Так что Гришка, так ничего и не сказав, вытерся махровым полотенцем и принялся за кашу. Он с удовольствием обнаружил, что левый глаз у него слегка приоткрылся, и он уже мог им видеть. Уже меньше болели ребра, но когда он вдруг поперхнулся вкуснейшей кашей и закашлялся, они снова жуткой болью напомнили о себе. На левую руку он до сих пор не мог опираться, именно на неё пришлись удары кованых сапог лейтенанта Явных. И, разумеется, зубы… Хорошо, что каша, а как он теперь будет есть мясо, хлеб? Здорово отделал его бравый лейтенант…
Горничная молчала, помогала больному, но вдруг не выдержала и промолвила ангельским голоском:
— Как же вас так? Вы такой молодой! Почти мальчик…
— Неуставные отношения, — густо покраснев, пробасил Гришка.
Но она не понимала значения этих казенных слов, придуманных каким-то дебилом и бесконечно повторяемых другими дебилами и, моргая черными ресницами, глядела на солдата.
— Нет, это все злоба, это человеческая жестокость и злоба, — прошептала она, кротко глядя на поглощавшего кашу солдата.
Когда Григорий насытил свой молодой здоровый аппетит, несмотря на обломки передних зубов, мешавшие ему сделать это, он осмелился задать горничной вопрос:
— Скажите, пожалуйста, а кто же такой ваш хозяин? Если бы не он, лейтенант и охранники убили бы меня.
Горничная загадочно улыбнулась.
— Это очень крупный человек. Он занимает высокий пост. Но толком мы о нем ничего не знаем. И этого нам не надо. Нам здесь хорошо, мы очень довольны. Он никого никогда зря не обижает. Но не дай Бог ослушаться его или сделать что-нибудь не так… Он этого не прощает.
— Короче, он султан? — спросил Гришка. — И у него здесь гарем?
— Да нет у него никакого гарема, он ведет уединенный образ жизни. Я же говорю, мы о нем ничего толком не знаем. Знаю одно — все люди, которые у него работают, пережили много в этой жизни. И в этом хозяин имеет преимущество перед всеми нами. Он пережил гораздо больше всех. Никто не знает ни его национальности, ни откуда он родом, и очень мало о его прошлом. Лишь иногда он рассказывает какие-то эпизоды о себе. И волосы встают дыбом, когда он рассказывает о таких страшных вещах с улыбкой. Например, как его зверски избивали в детстве, как морили голодом в холодном погребе с крысами, как воры заставляли его в восьмилетнем возрасте влезать в окно через форточку и вытаскивать оттуда деньги и ценности. А он получал за это кусок хлеба и пиалку чая. И не имел права отказываться, потому что за это могли убить. Он рассказывал, что однажды, удирая на машине от погони, его выбросили в дремучем лесу, думая, что он умирает. А он, тринадцатилетний мальчик, истекая кровью от полученной ножевой раны, прошел-таки несколько десятков километров и был спасен каким-то лесником. Спустя многие годы он нашел этого лесника, хотя он уже был не лесник и жил совсем в другой точке России. И он помог этому леснику, и его сыну, попавшему в тюрьму. Теперь этот лесник стал фермером и процветает. А сын… Он стал ближайшим помощником хозяина, его зовут Олег Александрович Муромцев, ты его видел, он тоже очень хороший человек, только иногда выходит из себя и громко кричит и страшно бранится, даже на хозяина. Но тот на него никогда не сердится, посмеивается только или скажет такое, что тому становится неловко и он замолкает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37