Владимир позвонил следователю Бурлаку и сообщил ему о том, что произошло в эту ночь, поставил в курс дела и Марчука. А сам перезвонил Сергею и Генриху. Узнав ситуацию, велел им немедленно поехать в Мытищи навестить Кучкина, которому звонил Крутой.
Ситуация с мобильным телефоном вскоре выяснилась. Еще час назад в милицию обратился человек, у которого из машины в районе Ярославского шоссе неизвестные похитили мобильный телефон. Оставалось только одно - позвонить на МТС и попросить заблокировать номер, чтобы бандиты больше не могли им воспользоваться.
Поездка к Кучкину, как они и предполагали, тоже ничего не дала. Кучкин был вдребезги пьян, он тут же рассказал о звонке Глуздырева, о том, что сообщил ему про арест Чалдона, и даже попытался занять у Сергея на опохмелку.
Сергей зашел к матери Чалдона и протянул ей несколько стодолларовых купюр.
- Ишь ты, - подивилась старуха, пересчитывая новенькие хрустящие купюры. А я и не ожидала, думала, обманете пожилых людей. Бывают же такие порядочные люди, в жизни бы не поверила, - растрогалась она и вытерла слезу подолом халата. - Уважили старуху добрые люди, так и я вам добро сделаю, не привыкла в долгу быть.
- А что же вы можете мне сделать хорошего, Мария Афанасьевна? - горько усмехнулся Сергей.
- А вот могу, - хитро улыбнулась старуха.
- А ну-ка, ну-ка, попытайтесь...
- Вы вот, знаю, Глуздырева ищете. Знаю, нужен он вам позарез... Так вот я имею догадку, где он может находиться.
- Нужен он нам, ваша правда. А догадок и у нас хватает.
- Точно-то и я не могу сказать, только знаю одно, лихие люди, они у своих полюбовниц прячутся. Полюбовница не предаст, так что это самое милое дело.
- А вы что, знаете его любовниц? Да откуда?
- А вот знаю, - хитро улыбнулась старуха. - Случайно узнала. Был у нас этот Глуздырев после того, как Славку освободили, они тут всю ночь гудели с ним. Он такой злой, такой страшный, этот Глуздырев, челюсть вперед выпирает, руки все от наколок синие, настоящий зверюга. Мы с дедом в свою комнатушку запрятались и даже дышать боялись. Но Славка велел мне на стол подавать, чтобы этого Глуздырева ублажить. Шестерил он перед ним, слов моих нет, тоже очень даже опасался. Так что я его запомнила, и морду его квадратную, и голос такой противный. Так вот... Поехала я в Москву как-то к сестре, сестра моя родная живет в Солнцево. Зашла в магазин, а потом решила огурчиков свеженьких в ларьке купить. Встала, значит, в очередь...
- А если покороче.
- Можно и покороче. Стою я в очереди, гляжу, на обочине машина стоит белого цвета, ну прямо рядом с нами. И этот Глуздырев около машины, ключи на пальце вертит. Лето было, он в майке красной, а руки синие от татуировок, смотреть страшно. И баба рядом с ним, такая вся из себя накрашенная, намазанная, блядища, короче, проб негде ставить, извините за выражение. И базарят они с ней о чем-то. Я поневоле прислушалась, говорят тем более громко, никого прохожих не стесняются. Корит он ее, значит, упрекает в чем-то, мол, не ждала его, гуляла от него. Она плачет, пойдем, мол, ко мне. А он, не пойду, пошла ты, мол, на хер, извиняюсь за выражение, но он именно так и выражался, мат на мате. Он над ней, значит, куражится, а баба эта чуть ли не на колени перед ним падает. А потом он смилостивился, говорит: - Ладно, пошли. Я уж и дом твой позабыл. А она ему: - Коленька, так легко запомнить, дом семь, квартира тоже семь. Короче, машину они оставили на обочине, она его под ручку взяла, прижалась к нему, и поперлись они к ней. Крутой этот гоголем идет, матюги все отпускает и отпускает, не унимается. И плюет каждую секунду то в одну сторону, то в другую. И вот я чего подумала, промеж ними очень даже сурьезные отношения и он вполне может даже у нее хорониться.
- Улицу помните?
- А улица к железнодорожной станции идет, там спутать трудно, дом семь там неподалеку, во дворах. Найдете легко. А ведь должен же он где-то ночевать, сами посудите. А такая баба для него все что хошь сделает. Таких немного, сама женщина, знаю... Любит она его, козла драного, любит и все тут. Меня не проведешь.
- А что? Очень даже может быть. Спасибо вам; Мария Афанасьевна. Ну а уж если его там найдем, такое будет вам спасибо, до конца жизни хватит.
Он сунул ей еще несколько купюр и вышел из квартиры.
- А что, Генрих, - сказал Сергей, садясь в машину. - Чем черт не шутит, и дурацкое дело может быть нехитрым не только для нас, а и для наших врагов. Давай-ка съездим мы с тобой в Солнцево.
Генрих по своей привычке ни о чем не спрашивал, Сергей сам рассказал ему о разговоре с матерью Чалдона. А машины уже мчались по Ярославскому шоссе в сторону Москвы.
Их было четверо, а от Глуздырева можно было ожидать всего чего угодно. Обо всем сообщили Раевскому, и, чтобы подстраховаться, Владимир Алексеевич позвонил Дмитрию Марчуку, который жил на Мичуринском проспекте, и сообщил ему ориентировочный адрес любовницы Крутого. Тот обещал немедленно отправиться туда и покараулить там до приезда остальных.
Когда машины мчались по Окружной дороге и уже были в районе Волоколамского шоссе, зазвонил мобильный телефон Сергея.
- Серега, - в трубке раздался взволнованный голос Марчука. - Похоже, что старуха оказалась права...
- Он там?!!! - не веря своим ушам, закричал Сергей.
- Несколько минут назад во второй подъезд дома номер семь около железнодорожной станции Солнцево вошел человек, по всем описаниям подходящий под Глуздырева, - отчеканил Марчук. - Высокий, здоровый, челюсть вперед выпирает...
- Один?!!!
- Один. Приехал, на частнике, вышел, огляделся по сторонам и пошел в подъезд. Я видел его совсем рядом. Но брать не стал, буду ждать вас. Когда вы подъедете?
- Думаю, минут через двадцать. Ждите нас, Дмитрий Андреевич.
- Да, я подумал, он один, но и я ведь тоже один, а он очень опасен. Мог бы подняться большой шум, а этого нам не нужно. Если попытается уйти, тогда буду действовать. Никуда он теперь не денется. И будем мы с тобой самые распоследние дураки, если упустим его.
- Не упустим, - прошептал Сергей. - Ушел он от нас в Турции, а вот теперь никуда не денется. Мы уже скоро будем, проехали Волоколамское шоссе. Ждите...
Марчук перезвонил Раевскому и сообщил ему, что Глуздырев в западне.
- Я тоже еду к вам, - произнес Владимир. - Не могу сидеть дома в такую ночь. Чувствую, что сегодня мы узнаем самое главное. Узнаем, где сейчас Ва-Ренька. И сделайте все аккуратно, безошибочно. Главное, Митя, чтобы он был живой, он нам нужен только живой, - словно заклинание повторял он. - Он ведь снова звонил сюда, этот человек, - дрожащим от бешенства голосом добавил Владимир. - И знаешь, что он сказал? Он сказал мне, что Варенька очень плоха. Как это он выразился, они немного перегнули палку, и она очень плоха. Он смеялся надо мной, издевался. Сказал, что ему трудно унять своих людей, очень уж они круты. Но попытается, если договорится с нами. Но если мы начнем торговаться, то за ее жизнь он не отвечает.
- Тварь... Грязная тварь... - прошептал Марчук. - Он не назвал сумму?
- Он сказал, что назовет ее в следующий раз. Я крикнул, что мы заплатим столько, сколько они запросят. Но он бросил трубку. Я тут же узнал, что звонок был сделан с телефона-автомата на "Юго-Западной". Так что все сходится, Митя. Главное, взять его живым. Все, мы едем к вам.
Увидев неподалеку от станции Солнцево "восьмерку" Марчука, Генрих остановил машину.
Генрих с Сергеем подошли к машине Марчука.
- Ну как? - спросил Сергей.
- Квартира семь на втором этаже, справа. Он не выходил. Вот, поглядите, это окно седьмой квартиры. Там буквально пять минут назад потушили свет.
- Какая дверь, не выяснили?
- Сходил, проверил - дверь стальная. На лестничной клетке второго этажа перегорела лампочка. Внизу тоже не горит, так что довольно темно.
- Стальную дверь открыть непросто. На окне решеток нет?
- Нет.
- Будем брать его через окно.
- Ну что, идти? - спокойно спросил Генрих.
- Лучше пойду я, - предложил Марчук. - Мне приходилось делать такую работенку. А ты подстрахуешь меня на лестнице.
- Мне тоже приходилось, - произнес Генрих, и в его голосе прозвучало недовольство.
- Ладно, давай, - вполне миролюбиво махнул рукой Марчук. - Главное, сделать все быстро и грамотно. И без шума. Он нам не нужен, этот шум...
- Эх, Ленка, что бы я без тебя делал? - прошептал Крутой, обнимая свою подругу. - Клевая ты телка, гадом буду. Ни одна баба лучше тебя не трахается. Не, в натуре, я в зоне только по тебе и тосковал. Ну... Не веришь? Тоскую, и все тут. Ну вот подпирает тоска к горлу, и все. Ничего не в кайф. В натуре... Там жить можно в зоне, а вот тоска... Особенно весной... Так и мечтаю, приехать бы в Солнцево, прийти к моей Ленке, стиснуть ее, чтобы кости хрустнули, а потом трахать, трахать, всю ночь, весь день...
- Свистишь все, Коленька, - шептала разомлевшая подруга. - В жизни я не поверю, чтобы такой парень, как ты, по кому-нибудь сох. У тебя баб небось было, как у меня волос на голове.
- Баб было немало, врать не стану. Только душой все к тебе тянуло. В натуре... Эх, Ленка, скоро мы с тобой по-другому заживем. Тут такое дело... Дай-ка сигаретку, вон пачка рядом с тобой.
Он закурил, мечтательно потянулся...
- Все брошу, не надо будет... За кордон уедем, дом купим, несколько тачек, жить станем, как люди.
- А что за дело?
- Да дело серьезное. Тут главное, чтобы мы друг друга из-за него не перестреляли. По уму надо все делать. А пока кое-что не так идет, как надо. Людей нет. Пойми одно, Ленка, людей нет стоящих, вот в чем вся беда-то! Дело такое, что люди нужны, бабок на всех хватит, а людей нет, одни фуфлыжники. Один трус, другой мудак, третий козел... А разве одному или двоим такое дело по плечу? Не тысячами - миллионами баксов дело пахнет, десятками миллионов... Для того говорю, чтобы ни одна собака не знала, что я был у тебя. Мне в Москве больше хорониться не у кого. То есть где ночевать-то я найду, проблем нет, но шугаюсь я, пойми, шугаюсь, в натуре. Только тебе одной и доверяю, больше никому. Пасут меня, Ленка, понимаешь... А мы сейчас такой богатый куш можем хапнуть, если по уму все спроворим, без балды, такой куш, по гроб жизни хватит и еще останется.
- Если хапнешь, и думать про меня забудешь, - обиженным голосом проговорила подруга, прижимаясь к мускулистому волосатому плечу Крутого. - Ты столько телок себе найдешь, самых прикинутых, меня на фиг бросишь.
- Дура ты, - мрачно пробасил Крутой. - Дура и есть, душу не понимаешь. У меня и сейчас бабок выше крыши, что я, блядь себе не могу снять самую дорогую? А недавно вот с такой дамочкой по душам пришлось беседовать, - улыбнулся он во весь свой огромный рот. - Хотел трахнуть, врать не стану, нельзя только. Шеф не разрешил. Для дела она нужна.
- Ну вот видишь, - обиженно произнесла Подруга. - Ты всех хочешь перетрахать.
- Всех не перетрахаешь, а лучше тебя в постели никого в жизни не видел. Я любую бы мог снять. Вот гляди!
Он зажег ночник, сунул руку в карман куртки и вытащил оттуда мятую пачку долларов. Обратно класть не стал, отдал ей.
- На вот тебе, на тряпки, мне для тебя ничего не жалко. Для меня это не бабки, это так, на раскрутку.
- Спасибо, - проворковала подруга и сунула деньги под подушку.
Крутой любовался ею с полминуты, а потом начал бешено тискать.
- Вот об этой-то минутке я и мечтал там, у хозяина, - бубнил он, яростно сопя и хрипя. - Только бы добраться до моей Ленки и трахать ее, трахать во все дырки, едрена матрена, в гробину мать...
- Что же ты такие слова в такой момент говоришь? - шептала подруга, сама приходя в бешеный экстаз.
- Других не знаю, но говорю от души, - отвечал Крутой. - Лучше тебя на белом свете бабы нет, в натуре говорю.
- Ой, Коленька, ты давно уже освободился, а много ли я тебя вижу. Нагрянешь на денек, а потом снова пропадешь на месяца. А я так стосковалась по твоему...
Они слились в единый клубок похоти и крутились сначала на кровати, а потом свалились на пол.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46