Осталось желание мстить. И это тоже было немало.
Проклятая толпа никак не расступалась. А Марина продолжала стоять на перроне, озираясь по сторонам. Когда она пойдет, стрелять будет труднее. Так... Вот... Отлично... Трое здоровенных мужиков, заслонявших ее от него, взяли свои чемоданы и поперлись к выходу.
Все! Лучшего момента не будет.
Кузьмичев сделал несколько шагов вперед и вытащил из кармана пистолет.
- Вот она! - послышался сзади него громкий женский крик. - Варенька! Доченька моя! Генрих! Быстрее к ней! Я узнала ее!
Кузьмичев на секунду обернулся. Он увидел, как к девушке бегут несколько рослых мужчин, а за ними спешит женщина в длинной норковой шубе.
- Варенька! - еще громче крикнула она. - Я узнала тебя!
Девушка тоже повернулась на голос.
- Мама... - прошептала она еле слышно.
"Не будет по-вашему...", - подумал Кузьмичев и поднял пистолет.
И тут же упал на землю, сбитый каким-то грузным телом.
Он инстинктивно нажал на спусковой крючок. Грянул выстрел.
Крик ужаса пронесся по перрону. Одни в панике бросились бежать в сторону здания вокзала, другие - в противоположную. Телохранители Кати оказались отрезанными от Кузьмичева и Марины этой несущейся на них толпой. Им осталось одно - встать плотной стеной, чтобы толпа не сбила с ног Екатерину Марковну.
Они были высокого роста и довольно хорошо видели, как некто в черном сидит верхом на человеке, который стрелял, и душит его. А девушка стоит поодаль, совершенно одна, в некоем пустом пространстве, образовавшемся вокруг нее, и с изумлением глядит на эту картину.
- М-м-м... - мычал Кузьмичев, пытаясь оторвать от своего горла стальные пальцы.
Но разорвать эту хватку было невозможно. Ненависть сделала ее железной, воистину мертвой.
- Теперь ты никуда от меня не денешься, - прохрипел Усатый, все сильнее и сильнее сжимая пальцы.
Телохранители никак не могли разойтись с перепуганными людьми, только Генрих умудрился, пригнувшись, буквально просочиться сквозь толпу.
Он быстро прошел мимо Усатого и Кузьмичева, как-то неопределенно махнул рукой в их сторону и подошел к девушке, в растерянности стоящей на перроне.
- Вы Варвара Раевская? - спросил он, и голос этого железного человека слегка дрогнул. Но девушка ничего не заметила.
- Да, - ответила она.
- Моя фамилия Генрих Цандер. Я руководитель службы охраны Владимира Алексеевича Раевского, вашего отца. Будьте любезны, держитесь меня. Мне кажется, что человек, стрелявший в вас, уже не сможет причинить вам зла, он находится под надежным контролем, как вы видите сами. Я буду стоять с вами рядом, пока не подойдут наши люди. Вы видите, что они не могут разойтись с толпой, напуганной выстрелом. Они обязаны охранять вашу маму - Екатерину Марковну. Может быть, вы видите ее?
Генрих старался говорить как можно более казенным языком, чтобы душившие его слезы не стали заметны.
Марина же была совершенно спокойна. Она почему-то была уверена, что все кончится хорошо. Ее вдохновлял сон, вдохновляли светлые мысли. Она верила, что бог на их стороне, что он поможет им. И он помог, появившись непонятно откуда в лице ее ангела-хранителя Георгия Антоновича Климова.
- Вы знаете этого человека? - спросил Генрих.
- Да. Это Георгий Антонович. Это он спас меня в Рыбачьем.
Наконец, толпе удалось разойтись, а телохранителям взять Екатерину Марковну в плотное кольцо. Они подошли к Марине...
И тут выдержка изменила Кате. Она замерла, в упор глядя на дочь, не в состоянии сделать ни единого шага.
- Это ты? - помертвевшими губами прошептала она.
- Мама?!
- Я... Я... - бормотала Катя. - Доченька... Прости меня за все... Прости...
Она уже буквально падала на руки охранников, но Марина подбежала к ней и сама поддержала ее. А тем временем двое мускулистых телохранителей сумели-таки оторвать пальцы Усатого от горла Кузьмичева.
- Он мертв, - произнес один, глядя на посиневшего, с вывалившимся языком и выпученными глазами Павла Дорофеевича, лежащего на перроне.
- Да и этот, кажется, тоже, - с изумлением произнес другой, глядя на Климова, упавшего своей непокрытой седой головой на промерзший перрон. Екатерина Марковна! - крикнул он. - Они оба мертвы!
Марина, услышав это, бросилась к Усатому и наклонилась над ним.
Он лежал на спине на обледенелом перроне без движения.
- Помогите ему! - крикнула она. - Помогите кто-нибудь! Врачей! Сюда надо врачей!
И, словно бы услышав на пороге жизни и смерти этот родной голос, Усатый приоткрыл глаза.
- Марина? - прошептал он. - С тобой все в порядке?
- Все, все в порядке. А вы!.. Что с вами?
- Я немного устал, дышать трудно, - попытался улыбнуться он. - Сама видела... Пришлось немного потрудиться.
- Откуда же вы на этот раз взялись? Свалились с неба?
- Нет, девочка, все гораздо проще, - произнес он дрожащими губами. - Я ехал в этом поезде из Тулы.
- Держитесь... Сейчас вам помогут.
- Я... Все... Все в порядке... - шептал Усатый. - Я сделал, что нужно. Надька видит меня... Она гордится мной. Прости меня и ее за все...
Подошла и Екатерина Марковна. Кто-то побежал за врачом.
- Вы... Мама? - спросил Климов. Катя молча кивнула.
- Простите нас... - совсем беззвучно прошептал он, делая попытку улыбнуться. - Меня и покойную Надежду. Возвращаю вам дочь...
И закрыл глаза.
- Он умер, - прошептала Марина, беспомощно огляделась и бросилась на шею к матери.
И тут, наконец, сказалось все жуткое напряжение, в котором она пребывала и которого даже не ощущала. Она разразилась отчаянными рыданиями, которые никак не могли прекратиться. Зарыдала и Катя, тоже дав волю накопившимся за последние дни эмоциям. И стоящие вокруг видавшие виды могучие телохранители тоже едва сдерживали слезы.
Мать и дочь сидели на заднем сиденье "Мерседеса", мчавшего их домой. За рулем сидел Генрих Цандер. Он думал о своем. Теперь он может выполнить обещание, данное самому себе, и вернуться в Германию, где его уже отчаялись ждать родители...
А Катя дрожащими пальцами набирала номер телефона Владимира.
- Ну что?!!! - услышала она в трубке взволнованный голос мужа.
- Володя... Володенька... - сквозь рыдания повторяла Катя. - Она здесь, наша Варенька здесь, со мной, я обнимаю ее. Вот она, она снова с нами. Вот она, я дотрагиваюсь до нее, я целую ее. Только... Только... Мы чуть снова не потеряли ее... Там, на вокзале... Не могу, не могу... Потом все расскажу... Володенька... Вот она... Вот она рядом со мной... Девочка моя дорогая... Я обнимаю ее, я целую ее... Доченька наша...
Владимир молчал, не в состоянии произнести ни слова.
- Ты где, Володя, ты где? - спрашивала Катя, не вытирая слез, обильно текущих по щекам.
- Подъезжаем к кольцевой дороге... - наконец сумел произнести он.
- Давай встретимся у поста ГАИ на Рублевском шоссе, - произнесла сквозь душившие ее рыдания Катя. - И вместе поедем домой...
- Договорились! - воскликнул Владимир.
- Это папа? - спросила Марина, прижимаясь к матери. Она вглядывалась в ее лицо и словно пыталась что-то припомнить, что-то далекое и давно забытое.
- Да, это он... Скоро ты увидишь его.
- Мама, я видела тебя сегодня ночью во сне, - шептала Марина. - И ты знаешь, я представляла тебя именно такой, какая ты есть.
Катя была очень бледна, щеки были испачканы черной тушью от слез. Она никак не могла поверить в то, что ее дочь, ее Варенька сидит рядом с ней, что она живая, теплая, что ее можно потрогать и поцеловать.
- Господи, - произнесла Катя, вспоминая произошедшее на вокзале. Господи, когда я думаю о том, что могло произойти, я теряю сознание от ужаса. Откуда мог взяться на вокзале этот Кузьмичев?! Вот эта страшная опасность, которую я все время предчувствовала.
- Это наш недогляд, Екатерина Марковна, - нарушил молчание Генрих. Полагаю, что он следил за нами от дома.
- Георгий Антонович второй раз спас меня, - произнесла Марина. - Спас меня и отомстил Кузьмичеву.
- Не выдержало сердце, - вздохнула Катя.
- Да, он был очень болен. Поэтому я и провела с ним некоторое время в Крыму. Я не могла оставить его. К тому же он постоянно боялся опасности со стороны Кузьмичева. И как же он оказался прав. Царство ему небесное. Мама, меня мучает только одна мысль, мне срочно нужно найти Сережу. Я же ничего не знаю о нем. В последний раз его видели в ночь с девяносто третьего на девяносто четвертый год в Ялте. Как раз тогда покончила с собой Надежда Климова. И все, больше никаких сведений...
В зеркале заднего вида Марина увидела сдержанную улыбку Генриха.
- Вы что-то о нем знаете?! - с надеждой спросила Марина.
- Неужели ты ничего не знаешь? - улыбнулась сквозь слезы Катя, понемногу начиная приходить в себя.
- А что я могу знать? Откуда?
- Но ведь с вами в Турции был этот... Султан Гараев, который вместе с нами был в Абхазии, когда мы в очередной раз потеряли тебя. Он что, ничего тебе не говорил?
- Он вообще не говорил со мной. Со мной говорил только Кузьмичев. Но он о Сергее тоже ничего не сказал.
- Тогда жди... Тебя ждет сюрприз.
-Когда?!!!
- Когда? Полагаю, минут через двадцать - двадцать пять, не более...
- Расскажи, мама, - прижалась к матери Марина.
- Нет, - твердо ответила Катя. - Ничего я тебе не скажу. Слишком много радостных впечатлений за такой короткий промежуток времени. Надо немного передохнуть.
- Вы нашли его?!!! - поняла Марина.
- Жди... Скоро ты все узнаешь.
Больше Марина ничего не спрашивала. Она глядела в окно машины, видела пушистые хлопья снега, видела зимнюю Москву, в которой она так давно не была. Ей вспоминалась вся ее жизнь, даже то, чего она вообще не могла помнить. Она словно бы видела воочию летний день семьдесят второго года, коляску около магазина, молодую маму, забежавшую купить ей пакет молока, затем Надежду Климову, вытащившую ее из коляски и быстрыми шагами направившуюся к машине, в которой ждал ее раздраженный и недовольный Георгий. Она видела и другой летний день, когда крепко, словно за спасательный круг в море зла и беспредела, держась за руку Сергея, она вышла из метро и ступила на московский тротуар, видела квартиру на проспекте Вернадского, откуда их вскоре выгнали, видела их уютный домик в подмосковном поселке Ракитино, из которого тоже пришлось бежать, видела переполненную потными озлобленными женщинами камеру в Бутырской тюрьме, а затем зимний пасмурный день в поселке Дарьино, когда следователь Цедринский дал ей возможность убежать со следственного эксперимента, видела квартиру Олега Жигорина, куда они пришли с Сергеем после побега, квартиру врача Зиновия Григорьевича, куда вошел Сергей после пластической операции. Все московские и подмосковные картины мелькали перед ней как в калейдоскопе. И снова она в Москве... Она едет домой...
Когда-то, в восемьдесят восьмом году, на перроне Курского вокзала она встретила Сергея, одинокого, беспомощного. Она протянула ему руку, и он схватился за нее, как в свое время она за него. Они поехали во Владимирскую глушь, бежали от человеческого зла, навалившегося на их молодые плечи со всей могучей тяжестью. Теперь же, спустя десять с лишним лет, на другом перроне того же Курского вокзала произошла развязка этой многолетней драмы.
Отвезли в морг тела двух старых заклятых врагов - Кузьмичева, умершего от удушья, и Георгия Климова, скончавшегося от обширного инфаркта, вызванного сильным душевным волнением.
А она сидела на заднем сиденье автомобиля рядом с матерью, которую практически не знала, и вспоминала всю свою почти двадцативосьмилетнюю жизнь.
- Мама, - спросила она. - А когда у меня день рождения?
- Десятого апреля.
- Надо же... А я всегда считала, что двадцать третьего мая.
- Нет, - побледнела Катя. - Это черная дата в нашей жизни.
Марина поняла смысл ее слов. Это был день, когда ее похитили. Надежда считала именно этот день днем ее рождения. Эта дата была записана в ее свидетельстве о рождении, именно в этот день она получала казенные поздравления от педагогов и воспитателей детского дома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46