Теперь уже мало кто сопротивлялся. Наконец диск-жокей додумался вырубить музыку.
— Милиция, — крикнул Галицын, взяв микрофон. — Всем оставаться на своих местах.
— Позаботьтесь, — сказал я, ударив по ребрам распростертого Долму. — Он шустрый.
— Сейчас, — омоновец с треском врезал дубинкой, и Долма заорал раненым вымирающим мамонтом. Пробрало убивца недосаженного до печенок — в буквальном смысле.
Я бросился на нижний ярус. Там была курилка — просторное помещение с креслами, оттуда вели двери в сортиры. В зарослях за пальмами в кадках валялись и пыхтели, не обращая внимания на происходящее, двое сладострастцев.
— Шабаш, голубки, оргазм пришел! — Омоновец с чмоканьем влепил дубинкой по наполовину оголенной заднице и услышал ответный вскрик.
Теперь — сортир. Наркоманский загон.
Там уже были Асеев с омоновцем. На полу валялся негритос и часто дышал. У стен стояли двое полностью обдолбанных пацанов. Еще один пускал пузыри, сидя на полу в нечистотах, — встать он не мог, на его лице было нарисовано счастье.
— Сука, несколько пакетов сбросил, — Асеев плюнул на негритоса, а омоновец дал черному другу человека дубинкой по шее.
— А это кто? — спросил я, глядя на еще одного, обнявшего унитаз.
— Ему нравится, — сказал омоновец.
Пацан всхрипнул. Рядом с ним валялся шприц.
— Сильно улетел, — сказал омоновец, примерившись врезать ему ботинком.
— Стой! — прикрикнул я. — Вот черт! «Скорую»! Асеев взял парня за длинные волосы, оторвал от унитаза.
Посмотрел в стекленеющие глаза, на наливающееся синью лицо.
— Героин порченый, — сказал я.
— Он самый, — кивнул Асеев.
Ночь. Тусклая лампа светит. А ты стоишь и видишь перед собой оскаленные рожи, у которых одно желание — тебя растерзать… Да, так и было.
После строительного института один год я отслужил в стройбате сержантом, потом закончил офицерские курсы. Помню солдатские свои времена. Нас в роте было трое русских, остальные — дети степей и гор, притом многие с уголовным прошлым. Естественно, трое русаков подлежали опусканию, издевательствам. Не тут-то было. Так уж получилось, что мои земляки по габаритам ненамного мне уступали и привыкли в деревне своей работать и руками, и курками. Спуску мы не давали. Воспоминания, как мы с табуретками на изготовку, спина к спине стоим против полусотни жаждущих крови варваров — они и сейчас не выцвели в памяти. И не было случая, чтобы мы не отбились. Да и офицером когда дослуживал — в роте одни урки да чеченцы были. Для них мои офицерские погоны мало что значили. А что я любого могу кулаком на полчаса угомонить — это много значило. Так что ночная дискотечная забава в «Эльдорадо» с такой жизненной школой — для меня просто разминка. Ребятам, правда, пришлось похуже…
…Утром Арнольд прилепил на «Стену объявлений» новое анонимное произведение:
"Запомни сам и передай другому.
В армии обязанности строго определены:
— Все до старшего лейтенанта включительно должны уметь работать самостоятельно.
— Капитан должен уметь организовать работу.
— Майор должен знать, где что делается.
— Подполковник должен уметь доложить, где что делается.
— Полковник должен самостоятельно найти место в бумагах, где расписаться.
— Генерал должен уметь самостоятельно расписаться, где укажут"…
— Как? — спросил Арнольд.
— Где взял? — поинтересовался я.
— В народном театре. В РУБОПе.
— Отлично, — я вытащил таблетку, проглотил. Голова раскалывалась. Мигрень, черти ее дери. А чего удивляться? Дискотечная баталия, следующий день — разборы у начальства, чего мы такой дебош закатили и почему «детям» бока намяли. Спасало положение, что наизымали множество таблеток экстэзи, несколько «чеков» героина и шприцы. И добыли показания на двух барыг, торговавших в туалете. Часть вчерашнего дня мы потратили на получение объяснений у хозяев дискотеки и на подготовку представления о закрытии заведения, как точки, где систематически распространяются наркотики. Хозяину это сильно не понравилось. Он начал было намекать на вознаграждение, но быстро заткнулся, так что поставить его на технику и вменить дачу взятки мы не смогли.
Между тем ребята из убойного сначала привели в чувство Долму, а затем стали из него эти самые чувства выбивать. Бесполезно — колоться на убийство Тюти он не хотел. При обыске на его квартире изъяли одежду с замытыми каплями крови, нашли в вентиляционном канале сверток с «ТТ» и «Береттой». Теперь дело за экспертизой. Галицын его опознал как типа, который отчалил в «Ауди». «Убойщики» пусть дальше копают — нам неинтересно. Нам интересно — зачем Долма убил Тютю. Ничего, время будет — дожмем его.
— Арнольд, сделай чай, — велел я.
— Есть, ваше сиятельство, — он вытащил из шкафа чайник «Мулинекс» и заполнил водой из кувшина.
— Душно, — я подошел к окну, распахнул его и воскликнул:
— Ба, у нас гости!
— Кто? — Арнольд подошел к окну.
— Сам пахан пожаловал.
На улице остановился джип «Чероки» — здоровенный и мощный, как бронетранспортер. За ним замерла «Волга». Из джипа вышел сам Малюта — хлипкий, быстрый в движениях, в костюме — костюм на нем сидел примерно как на цирковом шимпанзе. Малюта был создан для тельников и телогреев. И для оловянных ложек и финарей с наборными ручками, а не для сотовых телефонов и серебряной посуды.
К нему в хвост пристроился сутулый хлыщ — на нем и костюм, и галстук сидели так, будто он в них родился. Никак, личный адвокат. Куда же теперь Малюте без адвоката? Не хрен собачий — вор в законе.
— И не жарко им? — покачал я головой.
— У них в салоне кондиционер, — сказал Арнольд. — Может, к начальству пожаловал? Чего ему с мелочью типа нас якшаться?
— К нам он. Зуб даю, — я залез в ящик стола. Там был магнитофон. Я перекрутил кассету и нажал на запись.
Зазвонил телефон. На том конце провода был дежурный по УВД.
— Терентий. Тут какой-то блатарь татуированный, — сказал он. — К тебе рвется.
— Пусть проводят, — разрешил я.
— К тебе или на хрен?
— Ко мне.
Я посмотрел в окно. Двое «быков» вышли из «Волги» и прохаживались, как павианы-вожаки в обезьяннике — сурово и недружелюбно оглядываясь по сторонам.
— Тимофеич, — сказал я дежурному. — Пусть твои ребята две тачки под нашими окнами проверят — джип и белую «Волгу». Там стволы могут быть. И клиентов проверьте.
— Без труда, — заверил дежурный.
— Минут через пятнадцать сделай. Ладно?
— У меня тут омоновцы дежурят. Все будет тип-топ, — заверил дежурный.
Дверь открылась. На пороге возник помощник дежурного и козырнул:
— К вам, товарищ майор.
— Пусть заходят, — пригласил я. Вошел Малюта со своим поводырем.
— Привет, Малюта, — всплеснул я руками. — Давно не виделись. Все сумки воруешь?
— Нет. Перевоспитали, — улыбнулся он. Перемены к лучшему в нем были налицо. Во всяком случае передние золотые зубы он сменил на отличную металлокерамику — получились как родные и даже лучше. Улыбка у вора теперь белозубая, но все равно гнусная.
— А это кто? — кивнул я на сопровождающего.
— Это мой юрист, — сказал Малюта.
— Ясно. Раб… Арнольд, — кивнул я, — возьми дядю, проверь на оружие и наркотики.
— Вы не имеете права, — сверкнув очками, изрек юрист.
— Имеем.
Мы остались один на один.
— Садись, Малюта.
— Не круто забираешь? — прищурился зло Малюта.
— Я тебя звал? Нет. А в чужой монастырь со своим уставом не лезут… Эх, Малюта, друг дней моих суровых. Земляк.
Мы росли с ним в одном районе. В одной школе учились. Он на год старше. Семнадцать лет прошло после выпуска, а старые учителя до сих пор вспоминают класс Малюты. Это легенда. Семьдесят процентов пацанов оттуда село, несколько человек так по лагерям и сгинуло. Малюта был там самый вредный. Естественно, в школе житья от этой шантрапы никому не было. Били, гады, в школьном туалете пацанов, иногда до бессознательного состояния. Милиция с ними извелась. И меня били, пока я веса не набрал живого. Тогда я начал с ними драться. И создал эдакий комитет самообороны. В школьном туалете мне и полоснул один из малютинских прихлебателей ножиком по руке. А я его отправил в больницу, проломил им дверь.
Так мы с ним и пересекались всю жизнь. Я в стройинститут поступил, Малюта — в тюрьму. Я в студенческую добровольную народную дружину, Малюта — сумки вырывать. С сумкой я его и поймал. Он меня пришить обещал. Когда он вышел, я уже офицером-стройбатовцем был. Он опять в тюрьму, а я в милицию работать. Он вышел, и мы опять встретились. Помню, гонял его по кабинету, на колени ставил. А теперь, гляди, сморчок, у блатарей вес набрал. Паханом стал.
— Карьеру сделал, Малюта, — с уважением произнес я.
— Сделал.
— Пахан. Где короновали?
— Во Владимирской пересыльной. — Малюта ел меня злыми глазами.
— Ух ты. Солидная фирма. Бесплатно?
— Что? — прищурился он.
— А чего стесняться? Сейчас за бабки воровские титулы покупаются. Знаешь, сколько воров стало? В СССР пятьсот было, сейчас тысяча двести… Ну ты-то, наверное, за заслуги стал.
— За заслуги, не бойся, мент, — кивнул он.
— Значит, до свидания, сумки. «Белым» приторговываешь. Не западло людей травить?
— Это уже не люди.
— А ты — человек?
— Я — да, — с угрозой посмотрел он на меня. — Терентий, кончай гнилой базар. У меня серьезный разговор.
— Ну…
— С твоей подачи человека моего взяли. Я его уважал. И «Эльдорадо» прикрыли. Знаешь, какие это бабки?
— Представляю.
— Давай договариваться. Называй.
— Что?
— Условия.
— Это какие условия?
— У меня есть дело. У тебя есть дело. Мы соприкасаемся. Мне нужна эта дискотека. Отвали от нее. Я там наведу порядок, не будет глаза мозолить.
— А взамен?
— Про материальную сторону не говорю — тут проблем нет. Но это не мне договариваться…
Умный, знает, что писать на магнитофон могут.
— У тебя план по валу, да, — не вопросительно, а утвердительно произнес он.
— Ага. Как на зоне — десять сосен за смену перепилить.
— Я тебе план обеспечу. Чурок сдам, которые по наркоте масть держат в городе.
— Во, в агенты пришел наниматься, — с умилением всплеснул я руками.
— Ты языком-то не слишком молоти.
— Не буду… Ну и что?
— Сосуществуем на основе взаимной пользы. А то ты слишком шустро взялся…
— Малюта, ты сильно расширяться решил, если тебе конкурентов убрать надо?
— Биндюжник, — назвал он меня по прилипшей у наркоманов кличке. — Лучше, когда в городе один хозяин. С ним можно договориться.
— Значит, я буду давать тебе уничтожать детей, а ты мне будешь выполнять план?
— Не правильно выразился. Но по сути верно.
— Выгодное предложение, — оценил я.
— Даже слишком.
— Знаешь, что позавчера на дискотеке пятнадцатилетний пацан загнулся?
— Слышал.
— Малюта, как тебя паханом выбрали? Ты же ни хрена не понимаешь в людях.
— Отказываешься?
— Нет, я согласен к тебе в «шестерки» пойти!
— Смотри. Под Богом ходим, — в его глазах плескалась злоба.
Малюта все-таки шпана обычная. Главное в нем — злоба отчаянная и способность терпеть боль. Болевой порог снижен, как у многих урок, а потому ему до фонаря разбитые губы и выбитые зубы. Его столько били на этапах и в зонах, что другой бы сломался. А он только кураж да авторитет наварил. Благодаря этому да злой хитрости, неуемной жестокости и способности завсегда наплевать на все правила и договоренности, когда это выгодно, вырвался наверх. Но долго он не протянет. Такие никогда долго не тянут.
— Да слышал. За десять штук в городе без проблем можно щелкнуть мента, — махнул я рукой. — Так?
— Есть и такое мнение.
— Так вот слушай, — я взял его за отворот пиджака, притянул к себе. Стиснул его так, что чуть глаза из орбит не по-вылезли. — Вора можно прищелкнуть и забесплатно. И найдется, кому это сделать.
Этим, конечно, Малюту не проймешь. Мы остались при своем. Но по моему тону он понял — сказано было от души, на полном серьезе, так что есть еще кого опасаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
— Милиция, — крикнул Галицын, взяв микрофон. — Всем оставаться на своих местах.
— Позаботьтесь, — сказал я, ударив по ребрам распростертого Долму. — Он шустрый.
— Сейчас, — омоновец с треском врезал дубинкой, и Долма заорал раненым вымирающим мамонтом. Пробрало убивца недосаженного до печенок — в буквальном смысле.
Я бросился на нижний ярус. Там была курилка — просторное помещение с креслами, оттуда вели двери в сортиры. В зарослях за пальмами в кадках валялись и пыхтели, не обращая внимания на происходящее, двое сладострастцев.
— Шабаш, голубки, оргазм пришел! — Омоновец с чмоканьем влепил дубинкой по наполовину оголенной заднице и услышал ответный вскрик.
Теперь — сортир. Наркоманский загон.
Там уже были Асеев с омоновцем. На полу валялся негритос и часто дышал. У стен стояли двое полностью обдолбанных пацанов. Еще один пускал пузыри, сидя на полу в нечистотах, — встать он не мог, на его лице было нарисовано счастье.
— Сука, несколько пакетов сбросил, — Асеев плюнул на негритоса, а омоновец дал черному другу человека дубинкой по шее.
— А это кто? — спросил я, глядя на еще одного, обнявшего унитаз.
— Ему нравится, — сказал омоновец.
Пацан всхрипнул. Рядом с ним валялся шприц.
— Сильно улетел, — сказал омоновец, примерившись врезать ему ботинком.
— Стой! — прикрикнул я. — Вот черт! «Скорую»! Асеев взял парня за длинные волосы, оторвал от унитаза.
Посмотрел в стекленеющие глаза, на наливающееся синью лицо.
— Героин порченый, — сказал я.
— Он самый, — кивнул Асеев.
Ночь. Тусклая лампа светит. А ты стоишь и видишь перед собой оскаленные рожи, у которых одно желание — тебя растерзать… Да, так и было.
После строительного института один год я отслужил в стройбате сержантом, потом закончил офицерские курсы. Помню солдатские свои времена. Нас в роте было трое русских, остальные — дети степей и гор, притом многие с уголовным прошлым. Естественно, трое русаков подлежали опусканию, издевательствам. Не тут-то было. Так уж получилось, что мои земляки по габаритам ненамного мне уступали и привыкли в деревне своей работать и руками, и курками. Спуску мы не давали. Воспоминания, как мы с табуретками на изготовку, спина к спине стоим против полусотни жаждущих крови варваров — они и сейчас не выцвели в памяти. И не было случая, чтобы мы не отбились. Да и офицером когда дослуживал — в роте одни урки да чеченцы были. Для них мои офицерские погоны мало что значили. А что я любого могу кулаком на полчаса угомонить — это много значило. Так что ночная дискотечная забава в «Эльдорадо» с такой жизненной школой — для меня просто разминка. Ребятам, правда, пришлось похуже…
…Утром Арнольд прилепил на «Стену объявлений» новое анонимное произведение:
"Запомни сам и передай другому.
В армии обязанности строго определены:
— Все до старшего лейтенанта включительно должны уметь работать самостоятельно.
— Капитан должен уметь организовать работу.
— Майор должен знать, где что делается.
— Подполковник должен уметь доложить, где что делается.
— Полковник должен самостоятельно найти место в бумагах, где расписаться.
— Генерал должен уметь самостоятельно расписаться, где укажут"…
— Как? — спросил Арнольд.
— Где взял? — поинтересовался я.
— В народном театре. В РУБОПе.
— Отлично, — я вытащил таблетку, проглотил. Голова раскалывалась. Мигрень, черти ее дери. А чего удивляться? Дискотечная баталия, следующий день — разборы у начальства, чего мы такой дебош закатили и почему «детям» бока намяли. Спасало положение, что наизымали множество таблеток экстэзи, несколько «чеков» героина и шприцы. И добыли показания на двух барыг, торговавших в туалете. Часть вчерашнего дня мы потратили на получение объяснений у хозяев дискотеки и на подготовку представления о закрытии заведения, как точки, где систематически распространяются наркотики. Хозяину это сильно не понравилось. Он начал было намекать на вознаграждение, но быстро заткнулся, так что поставить его на технику и вменить дачу взятки мы не смогли.
Между тем ребята из убойного сначала привели в чувство Долму, а затем стали из него эти самые чувства выбивать. Бесполезно — колоться на убийство Тюти он не хотел. При обыске на его квартире изъяли одежду с замытыми каплями крови, нашли в вентиляционном канале сверток с «ТТ» и «Береттой». Теперь дело за экспертизой. Галицын его опознал как типа, который отчалил в «Ауди». «Убойщики» пусть дальше копают — нам неинтересно. Нам интересно — зачем Долма убил Тютю. Ничего, время будет — дожмем его.
— Арнольд, сделай чай, — велел я.
— Есть, ваше сиятельство, — он вытащил из шкафа чайник «Мулинекс» и заполнил водой из кувшина.
— Душно, — я подошел к окну, распахнул его и воскликнул:
— Ба, у нас гости!
— Кто? — Арнольд подошел к окну.
— Сам пахан пожаловал.
На улице остановился джип «Чероки» — здоровенный и мощный, как бронетранспортер. За ним замерла «Волга». Из джипа вышел сам Малюта — хлипкий, быстрый в движениях, в костюме — костюм на нем сидел примерно как на цирковом шимпанзе. Малюта был создан для тельников и телогреев. И для оловянных ложек и финарей с наборными ручками, а не для сотовых телефонов и серебряной посуды.
К нему в хвост пристроился сутулый хлыщ — на нем и костюм, и галстук сидели так, будто он в них родился. Никак, личный адвокат. Куда же теперь Малюте без адвоката? Не хрен собачий — вор в законе.
— И не жарко им? — покачал я головой.
— У них в салоне кондиционер, — сказал Арнольд. — Может, к начальству пожаловал? Чего ему с мелочью типа нас якшаться?
— К нам он. Зуб даю, — я залез в ящик стола. Там был магнитофон. Я перекрутил кассету и нажал на запись.
Зазвонил телефон. На том конце провода был дежурный по УВД.
— Терентий. Тут какой-то блатарь татуированный, — сказал он. — К тебе рвется.
— Пусть проводят, — разрешил я.
— К тебе или на хрен?
— Ко мне.
Я посмотрел в окно. Двое «быков» вышли из «Волги» и прохаживались, как павианы-вожаки в обезьяннике — сурово и недружелюбно оглядываясь по сторонам.
— Тимофеич, — сказал я дежурному. — Пусть твои ребята две тачки под нашими окнами проверят — джип и белую «Волгу». Там стволы могут быть. И клиентов проверьте.
— Без труда, — заверил дежурный.
— Минут через пятнадцать сделай. Ладно?
— У меня тут омоновцы дежурят. Все будет тип-топ, — заверил дежурный.
Дверь открылась. На пороге возник помощник дежурного и козырнул:
— К вам, товарищ майор.
— Пусть заходят, — пригласил я. Вошел Малюта со своим поводырем.
— Привет, Малюта, — всплеснул я руками. — Давно не виделись. Все сумки воруешь?
— Нет. Перевоспитали, — улыбнулся он. Перемены к лучшему в нем были налицо. Во всяком случае передние золотые зубы он сменил на отличную металлокерамику — получились как родные и даже лучше. Улыбка у вора теперь белозубая, но все равно гнусная.
— А это кто? — кивнул я на сопровождающего.
— Это мой юрист, — сказал Малюта.
— Ясно. Раб… Арнольд, — кивнул я, — возьми дядю, проверь на оружие и наркотики.
— Вы не имеете права, — сверкнув очками, изрек юрист.
— Имеем.
Мы остались один на один.
— Садись, Малюта.
— Не круто забираешь? — прищурился зло Малюта.
— Я тебя звал? Нет. А в чужой монастырь со своим уставом не лезут… Эх, Малюта, друг дней моих суровых. Земляк.
Мы росли с ним в одном районе. В одной школе учились. Он на год старше. Семнадцать лет прошло после выпуска, а старые учителя до сих пор вспоминают класс Малюты. Это легенда. Семьдесят процентов пацанов оттуда село, несколько человек так по лагерям и сгинуло. Малюта был там самый вредный. Естественно, в школе житья от этой шантрапы никому не было. Били, гады, в школьном туалете пацанов, иногда до бессознательного состояния. Милиция с ними извелась. И меня били, пока я веса не набрал живого. Тогда я начал с ними драться. И создал эдакий комитет самообороны. В школьном туалете мне и полоснул один из малютинских прихлебателей ножиком по руке. А я его отправил в больницу, проломил им дверь.
Так мы с ним и пересекались всю жизнь. Я в стройинститут поступил, Малюта — в тюрьму. Я в студенческую добровольную народную дружину, Малюта — сумки вырывать. С сумкой я его и поймал. Он меня пришить обещал. Когда он вышел, я уже офицером-стройбатовцем был. Он опять в тюрьму, а я в милицию работать. Он вышел, и мы опять встретились. Помню, гонял его по кабинету, на колени ставил. А теперь, гляди, сморчок, у блатарей вес набрал. Паханом стал.
— Карьеру сделал, Малюта, — с уважением произнес я.
— Сделал.
— Пахан. Где короновали?
— Во Владимирской пересыльной. — Малюта ел меня злыми глазами.
— Ух ты. Солидная фирма. Бесплатно?
— Что? — прищурился он.
— А чего стесняться? Сейчас за бабки воровские титулы покупаются. Знаешь, сколько воров стало? В СССР пятьсот было, сейчас тысяча двести… Ну ты-то, наверное, за заслуги стал.
— За заслуги, не бойся, мент, — кивнул он.
— Значит, до свидания, сумки. «Белым» приторговываешь. Не западло людей травить?
— Это уже не люди.
— А ты — человек?
— Я — да, — с угрозой посмотрел он на меня. — Терентий, кончай гнилой базар. У меня серьезный разговор.
— Ну…
— С твоей подачи человека моего взяли. Я его уважал. И «Эльдорадо» прикрыли. Знаешь, какие это бабки?
— Представляю.
— Давай договариваться. Называй.
— Что?
— Условия.
— Это какие условия?
— У меня есть дело. У тебя есть дело. Мы соприкасаемся. Мне нужна эта дискотека. Отвали от нее. Я там наведу порядок, не будет глаза мозолить.
— А взамен?
— Про материальную сторону не говорю — тут проблем нет. Но это не мне договариваться…
Умный, знает, что писать на магнитофон могут.
— У тебя план по валу, да, — не вопросительно, а утвердительно произнес он.
— Ага. Как на зоне — десять сосен за смену перепилить.
— Я тебе план обеспечу. Чурок сдам, которые по наркоте масть держат в городе.
— Во, в агенты пришел наниматься, — с умилением всплеснул я руками.
— Ты языком-то не слишком молоти.
— Не буду… Ну и что?
— Сосуществуем на основе взаимной пользы. А то ты слишком шустро взялся…
— Малюта, ты сильно расширяться решил, если тебе конкурентов убрать надо?
— Биндюжник, — назвал он меня по прилипшей у наркоманов кличке. — Лучше, когда в городе один хозяин. С ним можно договориться.
— Значит, я буду давать тебе уничтожать детей, а ты мне будешь выполнять план?
— Не правильно выразился. Но по сути верно.
— Выгодное предложение, — оценил я.
— Даже слишком.
— Знаешь, что позавчера на дискотеке пятнадцатилетний пацан загнулся?
— Слышал.
— Малюта, как тебя паханом выбрали? Ты же ни хрена не понимаешь в людях.
— Отказываешься?
— Нет, я согласен к тебе в «шестерки» пойти!
— Смотри. Под Богом ходим, — в его глазах плескалась злоба.
Малюта все-таки шпана обычная. Главное в нем — злоба отчаянная и способность терпеть боль. Болевой порог снижен, как у многих урок, а потому ему до фонаря разбитые губы и выбитые зубы. Его столько били на этапах и в зонах, что другой бы сломался. А он только кураж да авторитет наварил. Благодаря этому да злой хитрости, неуемной жестокости и способности завсегда наплевать на все правила и договоренности, когда это выгодно, вырвался наверх. Но долго он не протянет. Такие никогда долго не тянут.
— Да слышал. За десять штук в городе без проблем можно щелкнуть мента, — махнул я рукой. — Так?
— Есть и такое мнение.
— Так вот слушай, — я взял его за отворот пиджака, притянул к себе. Стиснул его так, что чуть глаза из орбит не по-вылезли. — Вора можно прищелкнуть и забесплатно. И найдется, кому это сделать.
Этим, конечно, Малюту не проймешь. Мы остались при своем. Но по моему тону он понял — сказано было от души, на полном серьезе, так что есть еще кого опасаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24