— Высказано предположение, что это сотрудник областного управления капитан Иргашев. В Бешарыке в этом убеждены, я утверждать боюсь до окончания следствия. Мне пока не ясны мотивы.
— Я не великий специалист в криминалистике, — заметил Саидходжаев тоном, который свидетельствовал как раз об обратном. — Но думаю, что попытка поймать преступника и есть главная ошибка. Какая вам в конце-концов разница, почему Иргашев убил начальника? Его просто нужно уничтожить, как бешеную собаку, пока он не предстал перед прессой и не наговорил разных гадостей. Каких? Догадаться нетрудно…
Хамдамов не догадывался, какие такие гадости может наговорить Иргашев, но согласно кивнул.
— Так вам хочется прочитать все это в газетах? — спросил Саидходжаев наступательно.
— Разумеется, нет. Однако…
— Вот и премьер такого же мнения! И мой вам совет, Умар Хамдамович, проявите твердость. Метастазы преступности проникли даже в органы правопорядка. Это чудовищно! Поэтому на вас смотрят не как на гомеопата, лечащего пилюльками, а как на талантливого хирурга, который способен отъять больной орган, дабы спасти весь организм. Дайте своим сотрудникам право действовать. Убрать пса — это полезней, чем всякие суды и пересуды.
— Воистину стрела разумности поражает цель желания без промаха, — сказал генерал удовлетворенно.
Он уловил мысль, которую так образно выразил профессор.
— Итак, я вас включаю в список, — сказал Саидходжаев, вставая.
Попрощавшись с гостем, министр сразу же вызвал помощника. Цейтлин тотчас явился со своей неразлучной зеленой папкой и с немым вопросом в умных черных глазах.
— Рафизжон, — сказал Хамдамов, именуя полковника на восточный лад, — какая у нас возможность узнать, был ли сегодня наш друг Саидходжаев у премьера?
— Простите, Умар Хамдамович, — ответил Цейтлин, улыбаясь одними глазами. — Я почему-то подумал, что такой вопрос может возникнуть и навел справки…
Хамдамов с трудом скрыл удивление. Помощник начинал пугать его своей предусмотрительностью.
— Разрешите доложить?
— Да, Рафизжон, я слушаю.
— У премьера Саидходжаев сегодня не был. Зато сам Нияз Расулович посетил его два раза…
Хамдамов поразился, с какой уверенностью поменял местами события Саидходжаев. Зайди премьер-министр к кому другому, да еще дважды подряд, разговоров хватило бы надолго. Саидходжаев из этого события разменной монеты чеканить не стал. Воистину, один спрашивает, что мне поесть, другой интересуется — с кем?
— Теперь о срочном деле, Рафизжон. Премьера серьезно беспокоит бешарыкское происшествие. Как, по-вашему, пресса до него еще не докопалась?
Полковник поджал губы:
— Вынужден огорчить, Умар Хамдамович. Докопалась. Более того, информация ушла в Москву.
Министр сжал кулаки, хрустнув пальцами.
— Надо предотвратить публикацию. Ее появление грозит крупными неприятностями.
— Боюсь, моих полномочий для такого дела мало.
— Рафизжон, разве я хоть раз ограничивал ваши разумные начинания?
— Понял, Умар Хамдамович.
7
По узкой тропе, тянувшейся в гуще тальника вдоль магистрального арыка, Таштемир пронесся на мотоцикле Рузибаева пять или шесть километров, пока впереди не показались строения сельскохозяйственного аэродрома. На высоком шесте вяло болтался сачок, которым авиаторы ловили дуновения ветра. Возле металлического ангара виднелись два самолета.
Таштемир заглушил мотор и спихнул мотоцикл с заросли тальника. Затем спустился к воде, ополоснул руки, умыл лицо, пригладил сырой ладонью волосы.
Поправив в кармане пистолет, двинулся по тропинке к аэродрому. Навстречу ему выскочили две лохматые собаки — озорные и добрые. Они встречали гостей лаем не от злости, а от радости видеть нового человека на своем знойном, продутом суховеями поле.
— Арслан! Аю! — крикнул Таштемир, и псы завертелись вокруг него, виляя хвостами и высоко подпрыгивая.
Из домика навстречу ему вышел высокий мужчина в странной одежде летающего пляжника — босиком, в шортах, и авиационной, выгоревшей от зноя фуражке.
— Михаил! — радостно воскликнул Иргашев и раскинул руки.
— Таш, черт тебя возьми! — не менее радостно отозвался летчик. — Откуда ты взялся? Я уже забыл, как ты выглядишь.
Они познакомились несколько лет назад, когда оказались в одном госпитале. Таштемир залечивал раненую руку, капитан Михаил Щерба долечивал инфекционную желтуху. Они познакомились, а когда выяснилось, что оба земляки из Бешарыка, сдружились.
— Мишук! — сказал Таштемир после того, как они обнялись. — Ты не поверишь: я в рейде. Вырываюсь из окружения.
— Нужна авиационная поддержка? — спросил Щерба. — Обеспечим. Пошли ко мне, напою чаем.
— И накорми, — попросил Таштемир. — Я второй день на диете.
Съев почти целиком булку хлеба и тарелку картошки с мясом, Таштемир попросил чаю. И только теперь стал рассказывать Щербе свою историю. Тот слушал молча, сжимая кулаки, стукал ими себе по коленям и с каждым словом товарища мрачнел все больше и больше.
Через полчаса с аэродрома взлетел самолет.
— Я тебя доставлю до Ташхоны, — пообещал Щерба. — Там другая область, и таких, как ты, им ловить незачем.
Самолет летел над ровными квадратами хлопковых полей, приближаясь к шоссе, тянувшемуся через степи до самого Кумкента.
— Ты, Мишук, не рвись в облака, — попросил Таштемир. — Наше дело сельскохозяйственное. Нам надо каждого жука на земле видеть.
Летчик круто бросил машину вниз и выровнял ее метрах в пятидесяти над полем.
— Так ладно?
— Лучше не бывает, — поблагодарил Таштемир.
Внизу тянулась черная лента дороги. Теснясь к правой стороне, длинной чередой стояли автомашины.
Их линия вытянулась километров на пять. Таштемир поморщился: значит, его все искали, и у перекрестка на Уйдарвазу шла проверка транспорта. Операция по отлову жертвы велась с необычным размахом.
Щерба аккуратно посадил машину неподалеку от разъезда Зархун. Здесь товарищи простились, и Таштемир направился к станции.
Степь только издали похожа на поле. Вблизи человек видит плотный каменистый грунт, как бы посыпанный дробленными морскими ракушками. В местах, где после коротких весенних дождей собиралась вода, лежат потрескавшиеся проплешины такыров. И на всем этом, цепляясь за малейшие признаки почвы, растут сизые, изрядно запыленные кусты колючки.
Неподалеку от станционного барака паслись два верблюда. Неухоженные, покрытые клочками грязной бурой шерсти горбатые существа лениво передвигались от кустика к кустику и толстыми, губастыми ртами ощипывали их.
Возле барака виднелась кошара, обнесенная заборчиком из черных жердей. От нее тянуло едким запахом сохнущего овечьего навоза.
Таштемир подошел к штабелю из шпал, сложенных у насыпи, и стал провожать глазами товарняк, отходивший от разъезда на Ташхону. Вагоны медленно проплывали мимо него, гремя на стыках. Прямо от выходных стрелок начинался длинный подъем, и поезд одолевал его с большими усилиями. Когда мимо проплывала платформа, груженная металлоломом, Таштемир ухватился рукой за железный поручень, вскочил на ступеньку и оказался на тормозной площадке.
Разогнавшись, поезд пошел споро и весело. Все быстрее и быстрее постукивали колеса, свежий ветер обдувал лицо, и зной не казался таким угнетающим. Так бы ехать и ехать до самой Москвы без остановок и не надо уходить от погонь, скрываться от милиции.
На подъезде к Ташхоне железнодорожный путь пересекало шоссе. У опущенного шлагбаума стояли два автобуса. Ожидая прохода поезда, из них высыпали наружу омоновцы, вооруженные автоматами. Было бы легкомысленным объяснять их появление здесь случайным стечением обстоятельств. За такого рода передвижениями Иргашев уже угадывал резкое усиление режима поиска. А поскольку сеть, закинутая на одного человека, выбрасывалась уже за пределы Бешарыкской области, значит, в дело вмешались силы гораздо более мощные, нежели полковник Султанбаев.
До станции Таштемир так и не доехал — соскочил с поезда, когда тот сбросил скорость перед входной стрелкой. Ныряя под вагон порожняка, пересек пути и вскоре очутился у местного базара. Потолкавшись в толпе, чтобы оценить обстановку, послушать разговоры, Таштемир купил два килограмма винограда и отошел к арыку, собираясь перекусить. Внезапно он увидел милицейский патруль. Два молодых курсанта прочесывали толпу, внимательно вглядываясь в лица. Сомнений не оставалось — на подмогу омоновцам мобилизована еще и Кумкалинская школа милиции.
Попытаться сразу уйти — значит, привлечь к себе внимание: азиатские базары признают толкотню, но не любят суетливых. Суетишься — стало быть, что-то ужулил и пытаешься скрыться, Таштемир огляделся и заметил неподалеку продавца сувениров. Скорее всего, тот приторговывал наркотиками и держал мелочевку для прикрытия основного дела. На легком переносном столике лежали какие-то игрушки, разного рода маски. Подойдя к продавцу, Таштемир взял в руки резиновую обезьянью морду.
— Сколько? — спросил он, стараясь ничем не выдать особого интереса.
Мордастый детина с гривой немытых и давно нечесаных волос, но со щегольскими черными усами под приплюснутым носом с интересом оглядел Таштемира.
Нельзя было продешевить, с одной стороны, а с другой — не хотелось и упустить покупателя.
— Десять! — объявил продавец и тряхнул гривой.
Для наглядности растопырил пальцы и хлопнул ладонью о ладонь.
— Тот, кто купит ее за такую цену, — сказал Таштемир с ухмылкой, — будет походить на обезьяну безо всякой маски.
Краем глаза он следил за патрулем. Курсанты, лавируя в толпе, неуклонно приближались.
— Сколько дашь? — спросил парень.
— Три. Впрочем, чтобы ты не чувствовал себя обезьяной, — пять!
— Хоп, — сказал продавец. — Бери!
Курсанты были совсем рядом…
Бросив на прилавок пятерку, Таштемир взял маску и тут же натянул ее на лицо. Когда патруль оказался за его спиной, он резко повернулся к курсантам и громко крикнул:
— У-у-у!…
Увидев коричневою обезьянью морду, те ошеломленно отпрянули.
— Ахмак! — сказал один в сердцах. — Дурачина!
— Ты что, парень, совсем сдурел? — покачал головой другой. — Тоже мне, Тарзан!
Когда курсанты прошли дальше, продавец рассмеялся:
— Здорово ты этих ментов!
— А все благодаря тебе, — сказал Таштемир и, содрав маску с лица, направился к чайхане. Посидел там, вдоволь напился чаю, потом двинулся к станции.
На платформе он остановился возле небольшого кирпичного домика, на фасаде которого сохранилась надпись «Кипяток». Некогда — Таштемир помнил то время — внутри домика помещался титан и к приходу поезда в нем закипала вода. Поезд останавливался, пассажиры выбегали на платформу с чайниками, открывали краны, гремели крышками, над домиком курился веселый пар. Теперь будка служила складом, и за ее расхлябанной дверью хранились лопаты и метлы.
Выгадав удобный момент, Таштемир скользнул внутрь помещения. Там было душно, пахло пылью и карболкой. Когда глаза привыкли к полумраку, он обследовал будку и обнаружил в ней немудреные пожитки станционного рабочего. Подумав немного, стал примерять вещи на себя: натянул на плечи дырявый промасленный ватник, на голову — такую же липкую от смазки кепку. Пучком грязной ветоши, лежавшей в ящике, мазнул по лицу. Подождав еще немного, он взял в руки тяжелый железный сундучок, который стоял на полу, и вышел из будки.
Три сотрудника транспортной милиции, двое в штатском и один в форме (всех троих Таштемир знал не первый год), в ожидании прихода пассажирского поезда стояли на платформе и оживленно беседовали.
Ссутулившись и нарочито подволакивая левую ногу, Таштемир пошел к дальним путям, где стояли товарняки. Маневровый локомотив переформировывал один из составов. Звенели буфера, стучали захваты автосцепки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20