Вдруг у полковника имеется крепкая рука в «Арбатском военном округе»? У тех, кто повязан кровью, пролившейся в памятные еще октябрьские дни в Москве, — своя порука. Не принимать этого во внимание просто глупо.
— Хорошо, верю. — Адмирал принял предложение. — Высылай представление. Мы документы оформим быстро. Теперь дальше. В чем-то твой Полуян прав, и надо хвосты в боевой подготовке быстренько подтянуть. Завтра, прямо с утра, начинай усиленные занятия с батальоном. Патронов не жалейте. Я прикажу подкинуть.
Окончив разговор с комбригом, адмирал немедленно соединился с флотской прокуратурой. Прокурора на месте не оказалось — выехал в островной гарнизон по срочному делу. Пришлось говорить с его заместителем.
Антонов понимал: только крутость, беспощадность может успокоить московское начальство, если весть о случившемся дойдет до столицы.
Адмирал ждал перевода в Москву. Хотя вопрос не был решен окончательно, но друзья из Главного штаба уверяли — бумаги уже на столе у министра, вот вернется он из очередной командировки и сразу все подпишет. Антонов терпеливо ждал.
В столицу адмирала влекло не честолюбие. Он уже давно прошел те ступени, когда «шайбы» на его погонах быстро росли в числе и увеличивались в размерах, а золотые «поленья» на рукавах черного кителя становились все шире и шире.
Изначально честный, Антонов в какой-то момент понял, что его силы на излете, и слишком мало существует должностей, на которые он мог бы претендовать, но теперь для задницы, давно «обросшей ракушками», надо искать гавань с теплой водой. И поэтому он не шел на обострение отношений с теми, кто имел хоть какую-то подпору в высоких государственных сферах. Тихая гавань для корабля, который не гудит при каждом маневре и не старается привлекать к себе внимание, обозначилась довольно ясно: Москва, Главный штаб флота. Дом и служба в столице гарантировали удобный отстой у пирса, до которого еще предстояло добраться, не сев на мель и не получив пробоины в днище.
И вот, на тебе! Придурок из морпехоты. Не моряк, а какое-то беспозвоночное. Сапог, приписанный к морю, ставит его, Антонова, судьбу в зависимость от своих закидонов.
Сколько ни вспоминал адмирал, так и не мог припомнить случая, когда бы кадровый офицер, всей жизнью и службой подготовленный к войне, отказался идти в бой и вести за собой подчиненных. А эти два сухопутных сапога — Мохнач и Дымов — не могут принудить строптивого недоноска выполнить приказ, отданный Москвой.
И адмирал принял решение:
— Судить! По всей строгости!
Полуяна арестовали прямо в приемной командующего флотом.
Чувство опасности возникло сразу — едва Полуян в назначенный час появился в адмиральском «предбаннике». Обычно здесь можно было встретить по меньшей мере двух контр-адмиралов и нескольких чинов пониже, дожидавшихся аудиенции. Теперь же не было никого, кроме капитан-лейтенанта, помощника Антонова. И в коридоре, которым Полуян прошел к кабинету, никто ему не попался навстречу. Даже в курилке на лестничной площадке между этажами, отмеченной табличкой «Курить здесь», не толклись любители табака.
Когда Полуян вошел, капитан-лейтенант лишь на мгновение оторвался от бумаг. Жестом сигнальщика, семафорившего флажками, махнул рукой в сторону стульев у стены.
Сесть Полуян так и не успел. В приемную вошли трое — низенький и худенький флотский майор с прокурорскими щитами в петлицах мундира и два рослых морских офицера — капитан 3-го ранга и капитан-лейтенант. О служебном предназначении этих двоих красноречиво говорили их крепкие дубленые шеи и широкие плечи. Капитан-лейтенант — несмотря на то, что было тепло, — держал в руке темный матросский бушлат.
— Подполковник Полуян? — спросил майор, задирая вверх острый чисто выбритый подбородок. — Игорь Васильевич?
— Да. — Полуян уже понял, к чему надо быть готовым и что сейчас произойдет.
— Вы арестованы.
— Есть постановление прокурора? — Полуян задал вопрос таким тоном, будто уже имел солидный опыт подобных задержаний.
— Есть разрешение командующего, — майор держался уверенно, высокомерно — так говорят милиционеры с задержанными карманниками, — а прокурор я сам.
— Сдайте оружие. — Капитан 3-го ранга старался не глядеть Полуяну в глаза.
— Съездить за ним в гарнизон? — У Полуяна достало выдержки пошутить.
Но никто даже не улыбнулся. Неужели ждали, что подполковник кинется в рукопашную?
— Руки перед собой!
Полуян выполнил требование. Щелкнули браслеты наручников. Капитан-лейтенант набросил на оковы бушлат. Так они и шли по коридору к выходу: впереди майор, за ним Полуян с бушлатом на руках, позади два морских офицера — словно авианосец в сопровождении эскадры охранения…
10
В высоко в бледно-сером небе над аэропортом плавилось, истекая яростным жаром, белое солнце. С востока, со стороны калмыцких степей дул иссушающий суховей.
Автобус, захваченный террористами, в одиночестве стоял посреди летного поля.
Мацепуро огляделся.
— Что ж, неплохо.
— Что? — Заместитель Мацепуро майор Глущак не сразу понял мысль командира.
— Хорошо стоит, говорю. На самом пекле. Это полезно.
— Бронежилет? — Глущак хорошо знал привычки командира, но не спросить его, как всегда, не мог.
— Нет, перебьюсь. — Мацепуро понимал, что боевое облачение неизбежно вызовет у террористов ненужные подозрения, усилит и без того их повышенную нервозность. — Все, я пошел. — Он глубоко вздохнул и протянул Глущаку руку — ладонью вверх. Тот звонко шлепнул по ней пятерней.
На переговоры Мацепуро шел, надев белую тенниску и широкие вольного покроя брюки. Ни оружия, ни защиты. Лишь вместо пуговки в ширинке — жучок-микрофон.
Подходя к автобусу, Мацепуро вытащил из кармана брюк носовой платок, обтер потный лоб и помахал рукой. Потом стянул с себя тенниску.
Из открытой двери автобуса донесся гортанный крик:
— Заходи, гостем будешь! — Террористы шутили, демонстрируя свою решительность и твердость духа.
Мацепуро вошел в салон и словно оказался в духовке. Металл накалился, воздух стал сухим и горячим. Подумал с удовлетворением: «Это ладно. Жара быстро измотает боевиков, и говорить с ними будет проще».
— Оружие есть? — На полковника в упор наставили ствол автомата.
Мацепуро уже успел разглядеть террориста. Относительно молодой — лет тридцати-тридцати пяти, крутые плечи, на левой щеке узкий белый шрам, черные волосы, крупный с горбинкой нос. Глаза карие, белки красноватые от бессонницы. Серо-зеленая куртка-ветровка топорщилась на груди. Вероятно там у него запасные рожки к автомату. И судя по всему, он старший у террористов.
Автоматы же — «борз», дерьмо полукустарного производства. Часто дают перекосы, «жуют» гильзы.
— Можно, я надену рубаху? — Мацепуро потряс тенниской, показывая, что в ней ничего нет.
— Зачем снимал? — с подозрением спросил боевик.
— Чтобы ты видел: у меня нет оружия.
— Я вижу.
— Ты нервничаешь? Успокойся.
Боевик сверкнул глазами.
— Не нервничаю. — Он вытянул перед собой руку. Пальцы чуть подрагивали. — Видишь? Совсем спокоен.
— Отлично. Может, присядем? В ногах, говорят, правды нет.
Стоя беседовать с террористом, который не убирает пальца со спускового крючка, — дело малопродуктивное.
Боевик колебался. В каждом движении, в любом предложении парламентера он пытался угадать опасность и старался ее избежать.
— Боишься? — громко спросил Мацепуро — так, чтобы слышали остальные террористы. — Я пришел с миром. Один. Вас много…
— Садись.
Террорист кивнул на заднее сиденье. Девочек, недавно игравших там, он успел пересадить вперед, поближе к старухе.
Мацепуро протиснулся к окну. Боевик сел у прохода и приставил ствол автомата к боку полковника — все же чего-то опасался.
— Удобно? — спросил он, неожиданно улыбнувшись. При этом больно ткнул Мацепуро стволом под ребра.
— Спасибо, — ответил тот невозмутимо. — Как тебя зовут?
— Хватит, начальник. Давай по делу! — Имеешь полномочия?
— Имею. Говори, чего требуете?
— Я уже говорил. Мальчик к вам ушел.
— Ты должен все сказать сам. Кто такой мальчик? Он пришел и наложил в штаны. Вот чего ты добился.
— Требуем совсем немного. — Боевик обнажил в улыбке белые зубы. — Требуем миллион долларов. Вертолет.
— Разумно, — Мацепуро не собирался на этом этапе торговаться. — Сейчас я пойду и передам твои предложения.
— Требования, — поправил боевик.
— Да-да, требования. — Мацепуро охотно согласился.
— Сообщай отсюда.
— Ты шутишь? — улыбнулся полковник. — Я к тебе почти без штанов пришел.
— Почему рацию не взял?
— Не мог, — ответил Мацепуро спокойно и твердо. — Мы с тобой не были знакомы. Теперь пойду возьму. — Он поднялся. — Убери автомат.
Протиснувшись боком в узкий проход, Мацепуро направился к выходу. Когда подошел к двери, боевик сильными пальцами взял его за плечо.
— Еще хочу телевидение. Это тоже требование.
— Хорошо. — Мацепуро обернулся к террористу. — Баш на баш. Отпусти вон того глухонемого. Он сидит и ни хрена не понимает, что мы тут затеяли. И вон ту девочку с мамой. Девочка совсем больная. Разве не видно?
— Зачем отпускать? — боевик снова насторожился.
— Слушай, ты когда-нибудь заложников брал? — Мацепуро притворно возмутился. — Ты требуешь миллион. Тебе его готовы дать. Требуешь вертолет. Тебе обещают. Думаешь — задаром? Не было бы у тебя заложников и сидел бы ты со своими молодцами в пустом автобусе, знаешь, что с вами сделал бы ОМОН?
— Знаю.
— Значит, все переговоры ведутся только из-за людей, которых ты захватил. Каждая наша уступка тебе — это свобода людям, сидящим здесь.
— Э, Дудар! — боевик махнул рукой одному из сообщников. — Отдай глухого. И бабу с ребенком.
11
Полковник Кутин изображал перед Кагарлицкой гостеприимного хозяина, открытого для гостей, а сам сидел как на иголках. Рассказывал подробности захвата торговцев оружием, а мысль крутилась в другом направлении: что там у Мацепуро? Нет ли жертв? Что требуют террористы? Сколько их?
Наконец, взглянув на часы, Кутин решил закругляться.
— Вот так и работаем, Галина Яковлевна. Стараемся. Как говорят, стоим на страже…
Полковник думал, что ставит точку в беседе. Вышло, однако, иначе.
— Ради бога, не надо рекламы, Валерий Борисович. — Кагарлицкая шутливого тона не приняла. — От рекламы мы уже все опухли. Я прекрасно знаю цену вашей конторе. Это раньше КГБ называли Госстрахом. После кизлярских событий и побед генерала Барсукова над террористами вашу контору иначе, чем Госсмех, уже и не зовут.
— Госсмех, значит? Ха! И над чем смеетесь?
— Над чем? Хотя бы над тем, что чеченские боевики ходят по городу и никого здесь не опасаются, наверное, считают, что служба безопасности ими занимается только во время захвата заложников.
Кутин с трудом сохранил на лице доброжелательную улыбку. Неужели эта баба, пройдоха в юбке, уже что-то пронюхала о террористах и теперь выложит на стол свои козыри? А он-то, дурак, метал перед ней бисер, надеясь, что случившееся до поры до времени удастся скрыть.
Стараясь замаскировать свое замешательство, Кутин достал пачку сигарет «Кэмел» и предложил гостье:
— Закурите?
— Спасибо.
— Как угодно, Галина Яковлевна. Так что же вы имели в виду, когда говорили о террористах?
— Задело? Я так и думала. А все очень просто. Позавчера Вера Чайкина… Надеюсь, вам известна эта фамилия?
— Телевидение?
— Боже мой! — Кагарлицкая всплеснула руками. — Даже это вы знаете!
Кутин не обратил внимания на откровенную язвительность реплики. Сказанное Кагарлицкой заинтересовало его по иным причинам.
— Так что Чайкина?
— Позавчера, — Кагарлицкая не скрывала торжества, — Верочка встретила в городе Рахмана Мадуева. Он шел по проспекту Победы с приятелями.
— Кто такой Рахман Мадуев?
— Не знаете? Впрочем, естественно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54