Но люди вокруг, говорившие на певучем итальянском, казались довольными и веселыми. Удивительно, до чего итальянцы всегда умудряются сохранять жизнерадостность, как будто у них не бывает сварливых жен, неверных мужей и тому подобного.
— Signore, sentite! — услышал он за своей спиной. Вадим оглянулся. На него смотрела красивая, но очень накрашенная девушка в коротком белом платье с огромным декольте.
— Vuole distrarsi?
— No, — покачал головой Вадим, без слов понявший, что ему предлагается.
— Che peccato, mio bello bambino! — разочарованно протянула итальяночка, и Вадим вдруг подумал, что с удовольствием бы остался здесь, на этой улице, пропахшей резиной и острыми приправами, с этой девочкой, с которой было бы все просто, потому что все ясно.
«А Валерия?» — возникла испуганная мысль. Вадим сделал над собой усилие. О Валерии думать нельзя, завтра соревнования. Можно думать о чем угодно постороннем, об этой девочке, о Риме, о Колизее, но только не о Валерии.
Закончился второй день состязаний, и Вадим успешно продвигался все выше и выше по турнирной таблице. Он вышел в одну восьмую финала. Это само по себе уже было гигантским достижением, но впереди еще встреча с Лефевром, и тогда… Лучше не думать о том, что будет тогда.
О нем уже заговорили. Vadim Voronov, Russia. Это имя теперь произносили на все лады со всеми возможными выговорами и акцентами.
Вызывало некоторое беспокойство плечо. К концу изматывающей партии с Петерсом, длившейся больше трех часов, оно снова дало о себе знать. Сразу же после победы Вадим сообщил об этом тренеру.
— Ничего, Ворон, держись. Пусть Павел сделает тебе новокаин. Анальгетики не стоит принимать, черт их знает, вдруг придерутся. Сейчас же все с ума сошли с этим допинговым контролем. А теперь — расслабиться и отдыхать.
Вечером, посетив массажный кабинет и сауну, наплававшись в бассейне, Вадим чувствовал себя полностью в форме. Он казался себе сильным и непобедимым, и в том, что он непременно должен выйти в четверть финала, у него не было теперь никаких сомнении. Он мог все. Это состояние победителя продолжалось с той самой секунды, когда он только вышел на корт. Протянуть бы его, и Vadim Voronov, Russia, встанет в ряд с Чангом, Агасси, Иванишевичем, Кафельниковым.
Если не подведет плечо…
И Вадим решительно направился к номеру Адрианыча.
На следующий день погода была по-прежнему итальянской: светило щедрое солнце, улыбались люди. И сам Вадим чувствовал себя приподнято. Тело казалось легким и гуттаперчивым, ракетка легкой как пушинка, а предстоящий поединок — сложной, но увлекательной игрой, в которой ему, Воронову, была обеспечена победа.
Упругой походкой он вышел на травяное покрытие, и для него все перестало существовать, кроме прямоугольника 20х40.
— Ну, Ворон, поздравляю! Ну молодчина!
Счастливое лицо Ник-Саныча улыбалось где-то рядом, прямо перед ним, но голос слышался глухо, как будто тренер разговаривал с ним через подушку. И вообще все вокруг казалось расплывчатым, как будто он смотрел На окружающий мир через бинокль, в котором сбили резкость.
Вадимом начало овладевать оцепенение, слабость, которая неизбежно накатывает, когда дело сделано, причем ценой неимоверных усилий. Но сквозь все это прорывался триумф. Вадиму казалось, что еще никогда в жизни он не был так счастлив. Он крепко обнял тренера и был готов обнять весь мир.
И мир рукоплескал ему.
— Синьор Воронов? Еще формальность. Проверка на допинг.
— Да уж, конечно, наглотался анаболиков, — пошутил Вадим и пошел за пригласившей его приятной девушкой в зал диагностики.
Вадим помнил обо всем, что произошло в следующие полчаса, как в тумане. Тест показал высокое содержание в крови снибрилона. Это был сильнейший допинг, причем из таких, которые были запрещены первыми. К тому же снибрилон плохо выводится из организма, и воспользоваться им, зная об обязательном тестировании, мог только сумасшедший.
В первый момент Вадим не поверил своим глазам.
— Это какая-то ошибка, — пробормотал он.
Тест действительно повторили, но результат оказался тот же.
— Но этого не может быть… Я… — начал были Вадим, но его мозг Пронзила ужасная догадка: Адрианыч. Он буквально видел руку спортивного врача, когда тот делал вчера инъекцию. Это был не новокаин.
Сволочь! Мразь!
Но факт употребления допинга был налицо, оспаривать его было бы бессмысленно, тем более ссылаться на злой умысел своего же врача.
И вот по всем радио- и телеканалам, многие из которых транслировали теннисные соревнования в прямом эфире, понеслось сообщение: результаты партии Воронов — Лефевр аннулируются, поскольку тестирование показало содержание допинга в крови Воронова. Российский теннисист снимается с соревнований.
Прошло несколько минут, и весь мир узнал, что Вадим Воронов — мошенник и обманщик.
Трудно представить себе, что пришлось пережить Вадиму. Пока он шел к ожидавшей его машине, ему казалось, что он идет сквозь палочный строй, где вместо ударов служили взгляды. Они не приносили физической боли, но оттого мука была еще ужаснее.
До самого часа отъезда из Рима Вадим больше не покидал своего номера. Он не представлял себе, как сможет встретиться не только с Агасси или Навратиловой, но и с последним посыльным из отеля.
И хотя сам он знал, что невиновен, от этого было лишь немногим легче. Не повесишь же на шею табличку: «Я не виноват. Это дело рук врача».
Позже в тот же день, когда произошла трагедия, к Вадиму пришел тренер. Ник-Саныч осунулся, как-то посерел и стал даже меньше ростом. Позор его спортсмена был в полной мере и его позором.
— Вадим. Что случилось? — с порога спросил он.
— Вы же слышали,
— Но я не могу поверите. Это правда?
— Правда… Наверно…
— Что значит «наверно»? — Ник-Саныч перешел на крик. — Что это значит, черт побери? Или ты совсем совесть потерял, когда снюхался с этим фондом, черт бы его драл? Но ты же не сумасшедший? Или у тебя впрямь крыша поехала, как тут говорят некоторые…
— Кто? — Вадим даже привстал с кресла, где еще секунду назад валялся в расслабленной позе. — Кто говорит?
— Какое это имеет значение? — махнул рукой Ник-Саныч.
— Надеюсь, не Павел Адрианыч?
— Ну он…
И тут Вадима прорвало. Терять было уже нечего, и он выложил тренеру все: и про сбитую девчонку, и про четыреста долларов, которые он заплатил за молчание, и про то, как отказался просить отца помочь юному отпрыску Адрианыча.
— Сволочь он. Мы давно не ладили, и я не делал тайны из того, как к нему отношусь. Надо было думать, что он мне отомстит, но чтобы так… — Вадим снова бросился в кресло. — Но теперь-то все равно ничего не изменить. Раз меня дисквалифицировали, это же позор на всю жизнь…
— Да, Воронов… — пробормотал тренер. — Мать твою! — вдруг взорвался он. — Чего же ты мне с самого начала не сказал, а? Ну сбил, выпивши. Хвалить я бы тебя не стал, сам понимаешь. Скрыть решил, у шантажиста пошел на поводу. И теперь видишь, к чему ты пришел…
— Вижу, — устало отозвался Вадим. — Придется уходить из спорта.
— Что?! — зарычал на него тренер. — Вот уж этого ты не думай! Этого я тебе не разрешаю. Понял или нет? НЕ ПОЗ-ВО-ЛЮ!!! Что, привык, чтобы все Как по маслу? А чуть что не так, сразу лапки кверху?! Бороться надо, держаться, не раскисать! Понял? Ни при каких обстоятельствах. Ну скажи. Ворон, посмотри мне в глаза, — ты действительно не принимал допинга? Только честно, как на духу.
— Не принимал, — ответил Вадим. — Вчера вечером я пошел к Адрианычу, чтобы он сделал мне новокаин. Действительно, ощущение от укола было немного другое, но я не придал этому значения… И если бы они этот тест хотя бы до игры делали… Или если бы я не выиграл…
— Да, сволочно вышло, — покачал головой Ник-Саныч. — Но я тебе верю. Хотя вроде и нет никаких оснований подозревать Павла… Но иначе ты полным дерьмом выходишь. — Он вздохнул. — А про Павла до меня доходили какие-то слухи, то ли он деньги с ребят брал за медицинские показания, то ли что. Но все очень невнятно. И говорили те, кто полетел из клуба. По справедливости полетел, понимаешь, без всякого Павла. Я особенно и не слушал. Но я этого так не оставлю. Ничего, Ворон, держись. Апелляцию напишем, комиссию соберем, мы этого так не оставим.
— Да он все равно отвертится, Ник-Саныч, как вы не понимаете, бесполезно все. — Вадим безвольно махнул рукой.
— Не сдаваться! Рук не опускать — рявкнул тренер. — Ты спортсмен. Ты советский, то есть, тьфу, российский, ну да ведь это все равно! Не раскисать! Сняли с игр, но не выгнали же из спорта. Надо бороться, понимаешь, бороться. Иначе такие, как Павел, будут править бал. Но он, сволочь, у меня полетит. Не за одно, так за другое.
Вадим слушал Ник-Саныча, и ему действительно становилось легче, оттого что на свете есть хотя бы один человек, который ему верит. Один — это очень много, когда час назад ты считал, что таких нет вовсе.
Возвращение
Вадим сходил с трапа одним из последних. Не хотелось видеть радостных лиц встречающих. Где-то впереди мелькнул Ник-Саныч, которого ждал в зале прилета здоровый мужик, его сын. Ушел и Павел Адрианович, и другие, кто возвращался из Рима с соревнований по теннису. Встречающие разобрали своих родственников и знакомых и разошлись — уехали кто на автобусе, кто на такси, кто на собственном автомобиле.
Вадим Воронов остался в зале прилета один. Его не ждал никто.
Вадим ощутил вдруг такую горечь и досаду, что сам с удивлением понял, что все время, пока летел из Рима, надеялся на то, что его придет встречать жена. Ведь она не могла не знать о том, что произошло с ним. А ему теперь так нужна была ее поддержка. Но она не пришла…
Конечно, Вадим не звонил домой и. не сообщал номер рейса и время прибытия, но узнать-то совсем не сложно. Если захотеть… Значит, не очень хотелось.
Вадим прошел опустевший зал и вышел на площадь перед аэропортом. К остановке «Посадки нет» катил автобус номер тринадцать. Слава Богу, по крайней мере, не пришлось его долго ждать. До метро «Московская», оттуда по: прямой до «Горьковской»… Он вдруг поймал себя на том, что ехать домой не хочется. И собственно почему домой, разве эта квартира дом ему?,
— Вадик! Милый! Вадька! — раздался крик у него за спиной.
Вадим резко повернулся и увидел, как к нему, протягивая руки, бежит мать. На некотором расстоянии за ней шел отец. Мать плакала, Владимир Вадимович пытался сохранять спокойствие.
— Вадик, миленький. — Нонна Анатольевна обняла сына, который, хотя и был выше нее на две головы, все равно оставался в ее глазах маленьким мальчиком, которому иногда нужно материнское тепло.
— Здравствуй, сын, — сказал отец.
— Как вы узнали, что я прилетаю? — спросил Вадим.
— Я звонила… к тебе в клуб, и мне сказали, — после секундного замешательства ответила мать.
Вадим больше ни о чем не стал спрашивать. Он понял — сначала она позвонила Валерии, а та сказала, что ни о чем понятия не имеет или что не собирается его встречать. Как было на самом деле, он решил не выяснять.
В этот момент подрулил тринадцатый, и Вадим вместе с родителями погрузился в него, радуясь, что направляется теперь действительно домой.
Вадим ошибался. Валерии вовсе не было безразлично, дисквалифицировали ее мужа или нет, но по совсем другой причине. Ведь его сняли с соревнований, а это значит, что получит он гроши в виде командировочных от Российского спорткомитета. А мимо сотен и тысяч долларов за игры и победы он пролетел. Этого Валерия не могла ему простить.
— Господи! — кричала она Вадиму. — Ну колол бы себе эти допинги, или на чем там тебя поймали. Но все надо делать с умом! Ты что, не знал про тестирование?
— Знал.
— Так как же можно быть таким идиотом! Другие тоже наверняка что-нибудь колют, пьют или глотают, но почему попасться должен именно ты?!
— Я вовсе не уверен, что все…
Вадим не договорил, потому что Валерия, раздраженно махнув рукой, оборвала его:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70