Снова с ней снюхался, поняла Валерия и даже обрадовалась, что эта его краля попала на нее. Пусть не думает, что у них все так плохо.
— Его нет дома, и он будет не скоро. Ему что-то передать? — спросила Валерия голосом жены, которая недовольна, когда ее мужу звонят женщины.
В трубке пролепетали что-то неопределенное, и разговор прекратился.
«Пусть теперь объясняет ей, что я оказалась здесь случайно», — внутренне рассмеялась Валерия и открыла дверь.
Однако, когда она доставила «Женщину с петухом» в «Европу», мистер Уолш отреагировал совершенно не так, как ожидала Лера. Он не только не обрадовался, а очень рассердился. Он попросил Валерию немедленно отнести картину назад, а когда она попыталась убедить его взять картину в Англию, объяснил:
— В Англии доброе имя фирмы значит очень многое. Если разнесется слух, что я имею отношение к краже ценностей, никто не захочет иметь со мной дел. Понимаешь? Да, картина мне нравится, и, я уверен, ее можно продать с большой выгодой, возможно с очень большой, но я не хотел бы, чтобы эта сделка стала последней.
Уолш потребовал, чтобы картина немедленно покинула его номер. Пришлось подчиниться. Однако, вместо того чтобы отвезти ее назад на Васильевский, Валерия привезла картину к себе на «Горьковскую».
Она прислонила раму к стене и всмотрелась в лицо женщины, державшей на руках петуха. Ей показалось, что та смотрит на нее с беспомощным укором. Валерии стало не по себе, и она перевернула картину лицом к стене. «И что они в ней нашли?» — подумала она.
Однако Сэмюел рассчитывал получить за нее раза в три больше, чем предлагал Вороновым. Значит, баксов тысяч тридцать-сорок. Больше, чем стоил особняк. «Мерзкие жмоты, — подумала Валерия про стариков. — Ну что им стоило отдать ее… А у нас был бы дом… Так им и надо!»
Она твердо решила картину не отдавать и припрятать где-нибудь до лучших времен. В конце концов, как говорил Сэмюел, искусство — одно из самых надежных помещений денег.
Валерия снова взглянула на мокрый сад за стеклом. Хоть бы в город выбраться. Но именно в город, а не в городишко, где хоть и есть какая-нибудь церковь тринадцатого века, но со скуки сдохнуть можно.
Правда, поначалу все шло неплохо. Они провели в Лондоне целую неделю, и Уолш добросовестно возил Леру по театрам, музеям и ресторанам. Но все оказалось совсем не так замечательно, и Валерия совсем не чувствовала себя счастливой. Англичанин оказался ужасным занудой. Экскурсии по городу и по музеям превратились просто в муку, и даже походы в магазины он умудрился испортить. Он настоятельно советовал Валерии купить одно и не покупать другого. И она понимала, что должна соглашаться, если хочет продолжения их отношений.
Валерия хотела завести его вечером в какой-то ночной клуб, но Уолш мягко, но твердо отказался. А уж когда приехали в знаменитый дом в Хартфордшире Валерия скоро поняла, что лучше уж было бы оказаться в Пятихатках. Такая же деревня, только здесь говорят по-английски.
На самом деле в Пятихатках-то было здорово. А как у бабки Стефы дыни воровали из огорода! А как вечерами молодежь собиралась и чуть не до утра сидели. Весело было. Не то что здесь. Впрочем, по сравнению с домом Уолша жизнь в больнице показалась бы захватывающим романом. Валерия бы, конечно, нашла, как убежать от его опеки, но загвоздка заключалась в том, что тут никто не говорил по-русски.
Это было ужасно. Конечно, теоретически Лера знала, что в Англии говорят по-английски, но она не представляла себе, как это ужасно — жить и не понимать ни слова, не иметь возможности ни с кем перекинуться словом, кроме противного Уолша, которого она уже начинала ненавидеть.
Правда, Сэмюел почти сразу нанял Валерии учительницу английского языка мисс Аткинс — долговязую сухую даму без возраста. Она появлялась в их доме четыре раза в неделю, занималась с Лерой грамматикой и произношением и ставила видеозаписи с учебными программами, где какие-то скучные англичане посещали банк, почту, поликлинику и другие заведения, подолгу обсуждая каждый свой шаг. В магазинах Лера стала держаться свободнее, но друзей у нее так и не было. Более того, ей казалось, что на нее смотрят иначе, чем на других.
— Не расстраивайся, дорогая, — объяснил ей Уолш. — Англичане ужасные ксенофобы. Другими словами, они не любят иностранцев. Чтобы к тебе привыкли, надо прожить тут лет десять, не меньше. И то ты никогда не станешь для них своей. Это не Америка.
«Десять лет! — с тоской думала Валерия. — И ради чего? Ради того, чтобы, когда я буду чинно гулять с маленьким Уолшем, викарий кивнул мне с любезной улыбкой».
Лера немного оживилась, когда их в первый раз пригласили на прием, но, побывав на нем, а затем еще на парочке подобных мероприятий, поняла, что никогда не почувствует на них себя свободно, даже если заговорит языком Диккенса или Агаты Кристи. Англичане оказались на редкость скучными, их вопросы про Россию и Петербург были ужасно однообразными, а сами эти приемы, где разносили на подносах напитки, а на столиках лежали в маленьких блюдечках крекеры и орешки и где не было ни одного стула, чтобы присесть, превращались в тяжелую повинность.
И в то же время бежать было некуда. Гостевая виза кончалась, продлить ее можно было, только прибегнув к помощи Уолша. Уехать в Америку или во Францию Валерия не могла потому, что для этого будет нужна виза, а ей могут отказать.
Самым разумным было бы стиснуть зубы и терпеть до того дня, когда, получив развод с Вадимом, Валерия станет миссис Уолш и, вслед за тем, гражданкой Великобритании. Но ждать придется, возможно, долго.
Валерия посмотрела на часы и внутренне застонала. Скоро явится Уолш. Без него было просто скучно, но с ним — противно. Она прошла в гостиную и села в кресло напротив телевизора. Английское телевидение оказалось еще одним разочарованием, потому что показывали новости, бесконечные ток-шоу или знаменитых комиков, которые тараторили так быстро, что невозможно было уловить ни слова. Боевиков почти не показывали, а когда Лера заикнулась мистеру Уолшу о том, что хотела бы брать фильмы напрокат, он с гордым видом показал ей свое собрание — в основном элитарное кино, которое смотреть было вообще невозможно.
Валерии все чаще вспоминался Питер. Странное дело, там тоже большую часть года были то дожди, то слякоть, а все же в ее памяти город возникал живым и многолюдным, и в нем не было скучно. Валерия вспоминала казино, посиделки у приятельниц, свою недолгую семейную жизнь. Нередко теперь, когда Сэм начинал о чем-то рассуждать, она отключалась и думала о Вадиме, и ей становилось даже жаль этого красивого жизнерадостного парня. Но пути назад не было, особенно после истории с картиной.
На подъездной аллее послышалось шуршание шин и звук мотора — Сэмюел Уолш возвращался в свое гнездышко. Валерия выключила телевизор и вышла в холл.
Мистер Уолш встретил свою возлюбленную нежным поцелуем и радостно показал ей бумажный пакет:
— Я привез замечательный стейк, дорогая. Сейчас я тебе покажу, как его поджарить на гриле, и у нас будет типичный английский ужин. Йоркширский пудинг ведь еще остался?
Валерия заставила себя улыбнуться в ответ и пошла за мистером Уолшем на кухню.
«Нет чтобы приготовить все самому, а потом позвать меня, — раздраженно подумала Валерия. — Учить ему надо! “Я сейчас покажу, а с этого дня ты будешь делать точно так же”». Однако вслух она ничего не сказала и послушно помогала мистеру Уолшу готовить типичный английский ужин.
— Как приятно возвращаться домой и знать, что ты меня ожидаешь, — произнес он. — Я столько лет мечтал о домашнем уюте.
«Клюнул!» — подумала Валерия, но не ощутила никакой радости.
Пробило десять. Мистер Уолш вставал и ложился рано, как и все в этой дыре, а потому сказал:
— Дорогая, уже поздно. Я тебя жду. — Он обнял Валерию и пошел вверх по лестнице, ведущей в спальню.
— Я сейчас. — Валерия постаралась, чтобы голос звучал приветливо, но это удавалось с трудом. Она налила себе полбокала виски и залпом выпила. Потом закурила сигарету.
При мысли о том, что в этом доме ей предстоит провести оставшиеся годы своей жизни и каждый день будет точно таким, как этот, Леру охватила такая тоска, что захотелось плакать. Но она вовремя сдержала себя.
«Ладно, поживем, чего-нибудь придумаем. Главное сейчас — выйти замуж. А там посмотрим. Отольются кошке мышкины слезки».
Валерия поправила прическу перед зеркалом, висевшим в холле, проверила, не осталось ли следов слез на щеках, и стала подниматься на второй этаж, где ждал ее мистер Сэмюел Уолш.
Что будет с лисой?
Однажды, выйдя из автобуса, Кристина увидела, что у конюшен стоит огромный странного вида фургон, от которого тянутся толстые черные кабели. Подойдя поближе, она увидела, что на боку у фургона написано:, «Петербургское телевидение».
На конюшне царила необычная сумятица, которую всегда умеют навести киношники. Бегала какая-то девица, вся в черном, ходил длинноволосый парень с огромной видеокамерой на плече, метались в панике ассистенты. Когда Кристина подошла, никто не обратил на нее внимания. Даже у Люси, которая во всех ситуациях умудрялась сохранять истинно олимпийское спокойствие, в глазах мелькало безумие.
Кристина, разумеется, сообразила, что идет или готовится съемка для телевидения, но она никак не могла выяснить: что снимают, для какой передачи?
Больше всего ее смутило то, что откуда-то из-за конюшен слышался лай. Судя по всему, там помещалась чуть не целая свора собак.
Она хотела спросить Настю (ту самую девчушку с косой), которая только что промелькнула совсем рядом, но та вдруг исчезла, как сквозь землю провалилась. Кристина обернулась, пытаясь выяснить, куда же она Делась, и вдруг увидела, как из другого, не менее внушительного фургона вышел… Михаил Боярский — в высоких сапогах, узких белых брюках и с хлыстом в руках.
Кристина замерла на месте. Не то чтобы она была особенной поклонницей этого артиста, но его появление в АОЗТ «Конник» было очень неожиданным.
«Неужели снимают кино», — подумала она, и в этот момент к ней подскочил Паша:
— Кристинка, тебя Митя ищет, скорей пошли!
— Куда? — изумилась Кристина.
— Туда! — Паша нетерпеливо махнул рукой. — Да пошли же! Времени нету! А еще переодеваться!
— Зачем переодеваться? — Кристина даже остановилась в изумлении.
— Как это — зачем?! — возмутился Паша. — Ты что же думаешь, баре вот в таких польтах или куртках на охоту ездили?
— Какие баре? — Кристина была совершенно сбита с толку.
— Да хватит болтать! — в негодовании крикнул Паша. — Там же люди ждут!
Он схватил Кристину за руку и потащил к дому. До двери оставалось еще несколько шагов, когда она распахнулась сама собой и оттуда вышла дама в длинном платье и с таким же хлыстиком, какой был в руках у Боярского. Присмотревшись, Кристина поняла, что перед ней Люся, но измененная почти до неузнаваемости. Больше всего поражала прическа: волосы были подняты вверх, на них изящно сидела небольшая шляпка с развевающейся сзади белой вуалью.
— Какая вы красавица! — не смогла сдержать восхищения Кристина.
— Они любую в красавицу превратят, — засмеялась Люся. — Иди скорее, одевайся. Скоро начнут.
Из дома выскочил небольшой плотный человек с растрепанными волосами, вернее, с их остатками, вольготно росшими вокруг обширной лысины. Он ткнул пальцем в Люсю, затем уставился на Кристину и закричал:
— Я же сказал скорее! Солнце уйдет! — И он помчался к фургонам.
— Это режиссер? — спросила Кристина Пашу.
— Оператор, — коротко бросил тот. — Ну давай же скорее!
Было похоже, что толстый человек заразил его своей лихорадкой, причем Паша заболел ею в самой тяжелой форме.
Кристина вошла в дом, и на нее немедленно накинулась девица в черном, которая, как оказалось, была костюмершей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70