— Нет, Рохелио, Дульсина права, — неестественным голосом говорила какая-то женщина слащавому красавцу в очках.
Ни раньше, ни потом семья Вороновых не смотрела с таким вниманием мексиканский сериал. Никто не произносил ни слова, а когда коротенькая серия кончилась, нашлась и тема для разговора: Нонна Анатольевна рассуждала о потакании примитивным и неразвитым вкусам, а также о необходимости эти вкусы развивать, муж и сын слушали ее и кивали.
«Господи, теперь еще и это, — с тоской думал Вадим, пока на экране кипели страсти в доме Линаресов. — Они снова начнут крутить этот чертов ролик… Тут наврал, там наврал… А чего ждать от спортсмена, которого поймали за руку, дисквалифицировали… Теперь еще перед вкладчиками отвечать…»
«Часовню тоже я развалил?» — вспомнились слова из любимой с детства комедии.
Удивительно, но, когда первый шок прошел, Вадим почти успокоился. Он сам удивился собственному безразличию, видимо, судьба, которая решила добить его окончательно, не рассчитала усилий, и жертва перешла болевой барьер, за которым лежала бесчувственность. Если человека бить слишком сильно, он теряет от боли сознание, и тогда боль пропадает. Вадиму казалось, что так произошло и с ним. > К отчаянию примешивалась даже какая-то радость — хорошо, что он закончил все отношения с ЗДР раньше, чем фонд прекратил платежи. По крайней мере, перед самим собой Вадиму было не так стыдно.
Он сидел на веранде, смотрел, как в саду падают желтые листья, и думал, не бросить ли вообще большой спорт. Станет он игроком-спаррингом, будет тренировать детей, как Гришка, зарабатывать столько, сколько надо на жизнь… Полгода здесь, на даче, а скоро и круглый год — вон сколько трехэтажных дворцов в округе отгрохали. Богачи, как и везде в мире, потянулись вон из города. Теннис — королевский спорт, вот и будет когда-то подававший большие надежды Воронов развлекать их на кортах…
А в сущности, что в этом плохого? Почему всем надо быть звездами спорта? Кто-то все равно остается во втором эшелоне. Почему такая жизнь менее достойна, чем любая другая?
Вот только жена… Для жизни, которую нарисовал перед собой Вадим, Валерия не подходила. Если бы можно было все повернуть вспять, тогда… Но время необратимо, что бы там ни говорили некоторые сумасшедшие физики, и былого не вернешь. Вадим проглотил противный комок. Ему снова вспомнилась рыжеватая девушка… Но нет, забыть, не вспоминать. С прошлым покончено.
Мосты сожжены
Получив от Лиды и Гриши приглашение на свадьбу, Кристина вдруг поняла, что ничего не забыто. Лида позвонила ей по телефону и, как всегда, быстрым, чуть не телеграфным, стилем выдала, что, где и когда, заявив, что желает видеть свою лучшую подругу свидетельницей на ее, Лидии, бракосочетании.
— Спасибо, — пошептала Кристина, у которой уже начали подкашиваться ноги.
Она и не подозревала, что прореагирует так сильно. И дело было, разумеется, не в том, что подруга выходит замуж, а она сама продолжает сидеть в девках, и не в том, что ей выпала честь в первый раз в жизни играть важную роль на этой торжественной церемонии. Ее страшила мысль, что там она снова увидит ЕГО. В том, что Вадим приглашен, и, разумеется, вместе с женой, никаких сомнений быть не могло.
Разумеется, Кристина слышала про то, что Воронова дисквалифицировали в Риме. Она даже специально купила номер «Часа Пик», где этим соревнованиям была посвящена большая статья. Спортивный обозреватель писал о том, что произошло с Вадимом, как-то непонятно. Получалось, что Вадим не виноват, но в то же время, разумеется, никак нельзя обвинить Международную теннисную лигу в необъективности. Кристина прочитала статью три раза, но так ничего и не уяснила, кроме того, что читатель, видимо, должен был что-то вычитать между строк, но, чтобы получить такую способность, явно требовалось следить за перипетиями в спортивной жизни не один год.
Что же касается краха фонда ЗДР, который невоздержанная на язык Ванда, мать Кристины, называла теперь не иначе, как «Задница России», то с ним было все предельно ясно. По крайней мере, Ванда Калиновская, как и тысячи других петербуржцев, вложила в него свои сбережения, а потому теперь не раз и не два на дню поносила все грабительские фонды и банки вообще, а этот в частности, поминая недобрым словом господина Бугая (вишь, какую ряху отъел!) и иже с ним, но более всего — Вадима Воронова.
— Да если бы не этот, стала бы я деньги в «Задницу» вкладывать! — ворчала вечерами Ванда. — Триста шестьдесят тысяч! Для кого-то, может, и ерунда, но для меня-то это деньги! Лучше бы дочери новые джинсы купила. А то ходишь неизвестно в чем. Вот, — глубокомысленно заканчивала она, затягиваясь сигаретой, — нельзя быть жадным. Погналась за большими процентами и получила пшик. Надо было думать, с кем имеешь дело, старая калоша. — Ванда, в отличие от многих других вкладчиков, была самокритична и не теряла чувства реальности. — Но этот твой смазливый, — она взглянула на дочь, — этому все равно не прощу. Если увижу его, все в глаза выскажу. Ведь если б не он, черта с два они столько денег набрали бы.
Слушая мать, Кристина молчала, а потому Ванде оставалось только вздохнуть («Вот и показали вместо денег задницу»), загасить окурок и оставить дочь в покое.
Кристина в этой истории тоже ничего не понимала. Тот Вадим; которого она знала, безусловно, не мог наживаться на горе пенсионеров. В этом она была совершенно уверена.
После того как они с Вадимом расстались, особенно после их последнего телефонного разговора; когда Кристина порядочно узнала такого, о чем не подозревала и даже не догадывалась раньше, она много размышляла о себе и о Вадиме. Она как будто посмотрела на него совершенно иными глазами, и теперь ей казалось, что наконец узнала его.
За последние несколько месяцев Кристина очень повзрослела, что и неудивительно. Особенно угнетала ее мысль о смерти бабушки. Кристина чувствовала, что во многом виновата в этом она сама. Не нужно было выплескивать на больного старого человека свои несчастья, беды и разочарования. Конечно, в тот момент она испытывала такое отчаяние, что не помнила ни о чем. Но вот она сколько ни страдала, но жива, а бабушки нет…
Кристина сумела иначе взглянуть на их отношения с Вадимом. Раньше он казался загадочным высшим существом, а на самом же деле ему было просто стыдно за многие стороны своей жизни. И недоговаривал он из гордости. Он был самым обыкновенным, но, как многие, хотел казаться исключительным. А Кристина «все принимала за чистую монету.
Теперь она знала, что Вадим был немного слабохарактерным, немного позером, но в общем неплохим парнем. Ему нужна была подруга, понимающая его без слов, поддерживающая в тяжелой ситуации (о которой она догадывается сама), а вовсе не восторженная девчонка, мнящая его суперменом. Вадим был ранимым и обидчивым, а одновременно гордым, и гордыня не давала ему показывать свои чувства, но от этого они не исчезали, а только прятались глубоко в душе.
Кристина знала, что сейчас она вела бы себя совсем по-другому. Но теперь он женат, и никакого возврата к прошлому нет. Потеряв всякую надежду, Кристина успокоилась. Главная боль проистекает от неизвестности, от непонимания ситуации, а теперь все было предельно ясно — Вадим бросил ее и женился на другой. И хотя Кристина была уверена, что он сделал неправильный выбор, она была не в силах что-то изменить.
Кристина уже практически убедила себя в том, что разлюбила Вадима. Она говорила себе, что любила в нем не того человека, каким он был на самом деле, а только идеальный образ, который создала себе сама. Она думала, что он принц, а он оказался просто теннисистом, хоть это и королевская игра. Все можно было выразить одной фразой: она думала, что он ее спас, а он ее сбил. Однако не бросил…
Поэтому, когда грянул скандал вокруг фонда «Здоровье России», Кристина не могла не понимать, что Вадим НЕ МОГ участвовать в рекламной компании, если бы знал, чем все закончится. Значит, его обманули так же, как и вкладчиков. Кристина на миг представила себе, что должен испытывать Вадим сейчас, когда по телевизору время от времени крутят этот клип, и получается именно так, как говорила Ванда, — люди поверили Воронову, а не этому Бугаю толстомордому.
И так думала не одна Ванда, а десятки тысяч обманутых вкладчиков ЗДР. Каково это Вадиму с его гордостью? И как он попал в этот фонд? Тот Вадим, которого знала Кристина, никогда не интересовался подобными делами. Да, он играл в казино, он продавал дедушкины картины, но все-таки не организовывал финансовых структур.
Его обманули, поняла Кристина. Причем он потерял куда больше, чем большинство вкладчиков. Ванда, например, лишилась трехсот шестидесяти тысяч, а он — доброго имени. И это после дисквалификации в Риме! Кристина внезапно почувствовала к нему острую жалость. То, что он бросил ее, оказался обманщиком, сейчас отошло на задний план. Кристина подошла к телефону и набрала знакомый номер, который, разумеется, не забыла. На другом конце послышались долгие гудки. Кристина уже подумала было, что никого нет дома, когда трубку внезапно сняли.
— Алло, — услышала она воркующий голос и поняла, что это Валерия.
— Попросите, пожалуйста, Вадима, — сказала Кристина, прилагая все усилия к тому, чтобы казаться спокойной.
— Его нет дома, — холодно ответили в трубке. — Он будет не скоро. Ему что-то передать?
— Нет, спасибо, — ответила Кристина и положила трубку.
«Его нет дома», — все еще звучал в ушах голос, казавшийся ей на редкость противным. «Наверно, это к лучшему, — решила Кристина. — А то он опять вообразил бы, что я ему навязываюсь. Его же не убедишь в том, что он мне давно безразличен. С тех пор, как умерла бабушка…»
И вот теперь, когда Лида позвонила и пригласила на свадьбу, Кристина пришла в такое смятение, что побоялась спросить, кто же будет свидетелем со стороны жениха. Ведь она не знала всех последних событий, и ей казалось вполне вероятным, что свидетелем будет Вадим.
Кристина молча ходила из угла в угол, как будто не находила себе места, затем села и с тоской подумала:
«Значит, я его еще люблю? Господи, это же надо быть такой идиоткой!»
* * *
Прошло несколько дней дачной идиллии. Пора было ехать в город, Ник-Саныч должен был получить ответ из Спорткомитета на посланную апелляцию. Поэтому Вадим, не заезжая на «Горьковскую» (язык не поворачивался назвать это место домом), отправился сразу в клуб.
Как ни странно, новости его ждали неплохие. Руководство клуба привлекло к внутреннему расследованию сотрудников агентства «Эгида-плюс», которое, как оказалось, с некоторого времени уже интересовалось Павлом Адриановичем Павленко и ростом его знаменитой коллекции. Удалось выявить закономерность в приобретении им новых экспонатов. Это подозрительно часто совпадало с каким-нибудь мелким ЧП в клубе: то по состоянию здоровья кто-то не может выйти на соревнования, то открываются малоприятные подробности пьянки с дебошем, которые внезапно оказываются наговором.
К сожалению, почти все ребята, которые давали показания против Павла Адриановича, уже не были членами клуба. Кого выгоняли, кто уходил сам. «Благополучные» же сначала помалкивали. Но Дубинину все же удалось расколоть кое-кого из них. И оказалось, почти всем есть о чем порассказать.
Одному спортивный врач сделал массаж накануне ответственных соревнований, в результате чего парень играл на порядок хуже обычного. Каким-то образом Челентаныч подтасовывал показания приборов, хотя на первый взгляд сделать это совершенно невозможно.
У Дубинина не оставалось никаких сомнений, что врач вел не просто нечистую, а преступную игру. Но все было очень зыбко. Как доказать, что кто-то играл хуже оттого, что массаж был сделан с отступлением от правил?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70