Часть вторая
7
О днях, которые потекли за этим, могу сказать только одно: они были самыми восхитительными в моей жизни. Присутствие Марианны в пылающем раю Кастельдефельса наполняло каждую минуту волшебным очарованием. Она оказалась необычайно мягкой и нежной. Можно даже сказать, что все эти две недели прошли буквально в сплошных поцелуях. Мы ездили на бычьи бега, в ночные рестораны на побережье, окруженные деревьями с порыжевшей листвой, вспыхивающей в ночи тысячей разноцветных лампочек. Облазили все леса вдоль побережья до самого Ситжеса.
Мне казалось, что Создатель предначертал мне вместе с этой женщиной начать новую жизнь. Она возникла из ночи, и теперь я ревниво опекал ее. Мы не были любовниками. Наши ласки оставались чистыми, а в страстных порывах мы всегда боялись переступить последнюю черту, полностью вкусить любовь. Конечно, подспудно мы желали этого, но в то же время и страшились.
Объятия будут потом. Я знал, что они принесут нам ощущение полноты счастья, но и разрушат то неповторимое, что возникло между нами. Мне необыкновенно повезло: благодаря ей я снова обрел юношескую невинность. Я как бы заново родился вместе с ней. Она открыла передо мной новые возможности, и это был бесценный подарок.
В "Каса Патрисио" нас наконец-то приняли за своих. Я думаю, всех там так растрогала наша любовь, что они даже простили нам всю ее непристойность. Вопрос об установлении личности Марианны понемногу отошел для меня на второй план. Я даже стал бояться, как бы однажды утром не заявился кто-нибудь и не протянул бы к ней руки, не позвал бы по имени... С кем переехала она через границу? С родителями? С друзьями? С любовником?.. С мужем? У нее не было обручального кольца, но само по себе это еще ничего не значило.
Хотя вела она себя не как замужняя женщина. Я просто не мог представить ее в роли чьей-то жены... По поведению Марианны не было заметно ничего такого, что могло бы указать на прежнюю жизнь, да и вообще я не любил думать об этом.
Но муж или родители, друг или любовник, ясно было одно: она приехала сюда с кем-то вместе, и эти люди сейчас, наверное, разыскивали ее. Они наверняка обратятся либо во французское консульство, либо в полицию, а там их выведут на Кастельдефельс... Однако пока ничего не происходило, и как я вам уже говорил, потекли спокойные, безоблачные дни.
Я закончил ее портрет. С художественной точки зрения он получился великолепным, но все-таки чем-то мне не нравился. С этим портретом творилось что-то непонятное. Мне удалось так точно передать выражение лица Марианны, что характер ее лучше читался по портрету, чем по живому лицу. И в искоса брошенном взгляде сквозило что-то такое, от чего становилось не по себе. В нарисованном взгляде сверкнуло нечто, абсолютно противоположное всей ее натуре. Напряженный, внимательный взгляд, такой пристальный, что делалось неуютно.
Чтобы, избавиться от этого ощущения неловкости, я положил полотно в картонный переплет и засунул в багажник машины, но все же время от времени подходил посмотреть на него в беспощадном свете дня. И каждый раз в меня буквально вонзался неприятный режущий взгляд. Если бы портрет не был так хорош, я, думаю, с удовольствием уничтожил бы его.
Оригинал же, напротив, успокаивал в заставлял забыть обо всех моих волнениях. В зрачках Марианны, конечно, таилось то же самое выражение, но оно так на меня не действовало. Даже наоборот, внушало покой, и я не уставал любоваться нежным, лучистым взглядом.
– Я люблю тебя, Марианна...
Она чуть-чуть краснела. Я целовал непослушные завитки на висках и обнимал ее за безупречную трепещущую талию.
Все в ней приводило меня в восторг: пылкое оживление на корридах – лицо розовело, рот приоткрывался, она с жаром что-то выкрикивала... то, как она подолгу сидела, задумавшись, возле меня, пока я рисовал... а иногда ложилась на песок и брала его пригоршнями в руки. Она смотрела, как сквозь сомкнутые пальцы струится тоненькая золотая нить, которую разносит, как дым, налетающий порывами морской ветер.
Иногда Марианна вскакивала и бежала посмотреть на картину. Ей нравилось, как я рисую, и в ее суждениях угадывался редкий ум. Она, как и я, нутром чувствовала эти удлиненные формы, эти яркие цвета. Вникала в поэзию моих полотен... Это был такой замечательный зритель! Как-то раз после сиесты я рисовал на пляже, стоя лицом к морю в к нескольким купальщикам. Марианна только что вышла из воды и загорала на огромном полосатом разноцветном полотенце. Дул легкий бриз, и от воды очень сильно пахло морской солью. Вдруг я услышал надтреснутый голос папаши Патрисио:
– Сеньор француз! Сеньор француз!
Никак он не мог запомнить мое имя. Я обернулся. Увидел, что он стоит возле террасы и машет каким-то белым квадратиком.
– Senior Frances! Senior Frances!
Я отложил палитру. Горло сдавила тревога. Прекрасная Марианна дремала под слепящим солнцем, от которого поблескивали камешки и кусочки ракушек.
– Почта!
До этого я ни от кого не получал писем. Наверное, это по поводу Марианны... Тяжело ступая, я двинулся к "Каса Патрисио". Как будто почувствовал угрозу, понял, что кто-то посягает на мое счастье.
Старик глядел на меня. С некоторых пор, когда он говорил со мной, на лице его появлялась какая-то злая усмешка. Видно, никак не мог взять в толк, отчего это мазила влюбился до потери сознания в девчонку, которую сам же и задавил.
– Correo!
– Grades.
Я вздохнул с облегчением. Письмо было из Парижа. Знакомый конверт – из Галереи. Я вскрыл его ногтем и стал читать.
Сначала, как только я понял, о чем речь, то очень обрадовался. Брютен, директор галереи Сен-Филип сообщал, что одному американскому меценату понравились мои картины, и через два месяца в Филадельфии собираются устроить мою выставку. Это означало, что я на пути к славе! Или, по крайней мере, что скоро разбогатею! Брютен просил меня срочно вернуться в Париж, чтобы ехать в Соединенные Штаты, потому что "молодой возраст и симпатичная рожица здорово помогут рекламе"...
Я повернулся к пляжу. Марианна стояла перед мольбертом. Она неподвижно глядела на картину, склонив чуть-чуть голову вправо.
Всю мою радость словно ветром сдуло. Что с ней станет? Нам придется расстаться. Через границу не пропустят человека с неустановленной личностью. Я вдруг понял, что очарование, в котором мы прожили эти дни, было лишь мечтой. Счастье наше оказалось иллюзорным, ненастоящим.
Так не могло продолжаться вечно. Марианне было просто необходимо занять в обществе какое-то место.
Я подошел к ней. Горячий песок обжигал голые ступни. Было больно, но приятно. Марианна смотрела на прилипшую к полотну бабочку с голубоватыми крыльями. Одно из них увязло в свежей краске, и бедняжка отчаянно дрыгала лапками, словно призывая на помощь.
Марианна осторожно взяла ее большим и указательным пальцем. А потом дернула, и оторванное крыло так и осталось на полотне. Она раскрыла ладонь и взглянула на искалеченную бабочку. Та закружилась у нее в руке, волоча за собой, как шпагу, оставшееся крыло.
От такой жестокости я даже растерялся.
– Зачем ты это сделала, Марианна?
Она вздрогнула. Видно, не заметила, как я подошел. На мгновение я увидел в ее глазах тот самый огонь, как на портрете, от которого мне становилось не по себе. А потом взгляд ее прояснился.
– Но ведь она же испачкала твой пейзаж, Даниель!
Я ничего не ответил. Письмо все еще было у меня в руке.
– Это... насчет меня? – спросила она.
– Нет. Предлагают ехать в Соединенные Штаты с выставкой...
– А ты не хочешь?
– Хочу, конечно... Но только вместе с тобой...
Она не сразу поняла. Подскочила от радости и бросилась мне на шею.
– Возьмешь меня с собой?
Я опустил голову.
– Нет?
В голосе прозвучала тревога.
– Без документов, Марианна, в Америку не пустят...
– Ах, да, конечно...
Она отстранилась. Красивое лицо стало таким грустным, что у меня защемило сердце.
– Понятно, – прошептала она.
И отвернулась. Легла на полотенце. Она лежала на животе, зарыв лицо в песок.
– Понятно, – опять пробормотала Марианна, на этот раз будто бы себе самой.
Я присел на песок рядом с ней.
– Не волнуйся, уж я установлю, кто ты, раз так надо.
Она не пошевелилась.
– Слышишь, Марианна? Теперь я начну действовать... Узнаю твою фамилию...
– Узнаешь, Даниель?
– Узнаю, узнаю... и очень быстро, ведь время не терпит... Я стал собирать вещи.
– Подожди меня здесь, к ужину вернусь...
– А куда ты поедешь?
– В Барселону!
– Можно, я с тобой?
– Нет, лучше я один, нужно еще подумать... С тобой ведь обо всем забываешь!
Она поцеловала меня. Сладкий как ягода, женский поцелуй. Я подумал, что больше не смогу жить без нее. Если не удастся раскрыть эту тайну, выяснить ее личность, что ж, откажусь от поездки в Штаты... Если ее не будут выпускать из Испании, поселюсь здесь! Я был готов на любые жертвы, лишь бы сохранить ее.
– Хорошо, Даниель. Буду ждать тебя.
Она легла обратно на раскаленный песок. И устроилась поудобнее, как для долгого ожидания.
8
Я думал всю дорогу от Кастельдефельса до Барселоны. Первым делом надо будет зайти к консулу, чтобы узнать, нет ли какого-нибудь способа увезти Марианну во Францию. Там легче установить ее личность. Во-первых, потому что она – француженка, и во-вторых, потому что средства для этого там намного совершеннее, чем те, которыми располагают испанские власти.
Однако консул огорчил меня еще больше, чем в первый приход. Доводы его были, конечно, разумны. Границу без документов пересечь нельзя. Разве что незаконным путем. Если бы я решился на это, Марианну могли бы арестовать и интернировать до тех пор, пока не будет установлена ее личность.
Я сказал ему, что можно было бы сделать официальный запрос испанскому правительству, изложив этот необычный случай. Поскольку Марианна явно была француженкой, я не видел причин, по которым ей могли бы отказать в праве вернуться на родину.
Важный чиновник отрицательно покачал головой. Можно, конечно, сделать запрос, но ответа придется ждать очень долго. Это рискованно. К тому же, нет никакого смысла привлекать к Марианне особое внимание, ведь положение у нее не из лучших... И наконец, что немаловажно, даже если предположить, что с испанцами будет все в порядке, придется уламывать и французов тоже, ведь на самом-то деле у нас не было никаких весомых доказательств того, что Марианна – француженка.
– Но все-таки, господин консул, нельзя же так и оставить эту женщину, не установив ее личности!
– Сообщите ее приметы во Францию! Может быть, она значится в списках пропавших без вести...
– Ладно, спасибо...
Недовольный, я ушел. Ну что, в конце концов, можно было ожидать от органов, которые принято называть "властями"? Случай с Марианной скорее напугал как французские, так и испанские власти. Приходилось самому искать выход из положения.
Я оставил машину в тени у тротуара и уселся на открытой террасе кафе. Мимо, подобно расплавленному асфальту, текла густая толпа. Припекало. Рубашка прилипла к телу.
Мне стало трудно дышать. Болело горло, наверное, поднялась температура... В кармане шуршало письмо от Брютена. Это оно в мгновение ока разрушило мое счастье. Заставило взглянуть в лицо суровой действительности.
Я заказал пива и закрыл глаза. Вообще-то исчезают люди нечасто. А еще реже их потом не находят. Не находятся люди только по двум причинам: либо они уже умерли, либо исчезли сознательно!
Потеряв память, Марианна оставила где-то в обществе пустое место, и это место можно было бы найти.
Я залпом проглотил пенистое пиво. От него пить захотелось еще больше. Заказал еще.
Казалось, вот-вот явится нужная мысль. В мозгу что-то вертелось, щелкало, как радиоприемник, когда ловишь какую-нибудь станцию.
У меня был хороший ориентир. Ее одежду покупали в Сен-Жермен-ан-Лэ. Если она одевалась в городке, находящемся так близко от Парижа, значит, по всему жила либо там, либо неподалеку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15