Я встал с постели, обвязав полотенце вокруг бедер. Было еще рано Позолоченный будильник, стоявший на комоде, показывал пять часов. Я ничего не слышал, никого не видел и, встревоженный, направился в кухню, где увидел на полу надувной матрас, на котором спала малышка Франсуаза. Она лежала, уткнувшись носом. Во сне она была очаровательна. Милая девчурка, ей было необходимо жертвовать собой, необходимо было освободиться от переполнявших ее эмоций.
Скрип двери разбудил ее. Она оперлась на локоть и стала протирать глаза.
– Невероятно!
– Что невероятно, Франсуаза?..
– На ногах! Вы мне только что снились. Она выпрямилась. На ней была белая пижама, которая выгодно обрисовывала ее формы.
– Быстро в кровать! А то снова простудитесь!
– У меня сердце разрывается, видя вас на земле, тогда как я, как паша, валяюсь в чистой постели!
Она проводила меня до дивана. Я рухнул на него, утомленный таким коротким путешествием. Она села рядом со мной. Ее взгляд светился странным сиянием.
– Кстати, Франсуаза, вы читали прессу за эти дни?
– Конечно...
– Что там говорят о моем деле?
– Полиция думает, что вы улетели на каком-то подпольном самолете и что вы покинули территорию Гельвеции...
– Хорошо...
Я задумался. Мне необходимо еще два-три дня, чтобы полностью восстановиться. Когда мне станет получше, я попытаюсь получить по чеку и вернуться во Францию... Только будет ли благоразумным самому получать деньги, учитывая, что мои приметы известны, а сумма весьма значительная? Меня тут же заметят и опознают. С другой стороны, необходимо предупредить Старика о том, что со мной произошло. Он, наверно, мнет сейчас швейцарскую прессу, гадая, что же случилось со знаменитым комиссаром Сан-Антонио.
Я мог бы переправить ему записку... Возможно, даже приложить чек к письму, и он разобьется в лепешку, чтобы получить по нему. Так всегда пополняются закрома... Нормальное возмещение убытков.
Вдруг я осознал, что Франсуаза рядом. Я поднес дрожащую руку к ее хрупкому затылку, и она вздрогнула от прикосновения. Потихоньку я привлек ее к себе и положил поперек дивана. Мои сухие губы встретились с ее губами и это был великий стоп-кадр «хеппи энда».
Не знаю, может быть, это покойный жених научил ее целоваться. Как бы то ни было, она своего не упустила, милая сестричка. Возможно, швейцарские студенты-медики столь же похотливы, как и французские, и что во время ночных дежурств они преподают курс сравнительной анатомии славным дежурным сестрам?
За время, меньшее, чем нужно министру финансов для проведения нового налога, она оказалась между простынями в одежде Евы, а в следующий миг судорожно прильнула ко мне. Сколько же она ждала этой минуты!
«Возьми меня всю», это ей было известно! Она столь же чувственна, сколь мила. Теперь я понял. Ореол преследуемого французского агента в пиковом положении возбуждал ее. Выхаживая меня, она трудилась для своего личного блага.
Неслыханно, до чего же женщины сложны! Они ни от чего не отказываются ради своего удовольствия. Они готовы выкормить мужика молоком «Гигоз», чтобы положить его себе в постель в тот день, когда он созреет.
Франсуаза занималась любовью по-сестрински. То есть она заботилась о партнере. Она готова была пичкать меня подслащенным аспирином во время гимнастических упражнений. Она дозировала усилия, успокаивала слишком горячие порывы и заставляла передохнуть, когда считала это нужным.
Однако несмотря на ее усилия и ее умелое искусство (которым я, к тому же, сумел воспользоваться), после этого длинного стиплчеза я утомился больше, чем если бы пересек Атлантику на морском велосипеде, толкая лодку Бомбара.
Надо думать, что мой послужной список показался ей удовлетворительным, так как она покрыла меня жаркими поцелуями, отпуская такие соленые штучки, которые, по моему мнению, могли спокойно убить ее жениха.
Затем, как и все любовники всего мира, мы заснули.
Ближайшие городские часы пробили двенадцать. Я сосчитал сквозь дрему. Да, пробило точно полдень. Я уютно нежусь около Франсуазы. Ее горячее тело вливает в мои вены чудесную юность. У меня больше нет температуры. Я чувствую в себе силы.
Лаская ее гладкое красивое плечо, я цинично говорю себе: «Еще одна, парень!»
Я не тщеславен, поверьте, однако моей мужской гордости необходим новый успех у женщин. По этому признаку мужчина сознает, что он еще мужчина.
Я чувствую, как она воркует рядом со мной, и я счастлив. Обычно, сразу после того, как я развлекусь с девушкой из хорошего общества, меня тянет закурить сигарету на другом конце планеты; но из-за плохого самочувствия мне захотелось приласкать ее немного.
Она приподнялась и поцеловала меня.
– Я тебя люблю...
– Я тоже, Франсуаза. – И добавил, как всегда поспешив с переходом. – И это вызвало во мне волчий голод!
– Я пойду куплю что-нибудь на завтрак. Чего бы тебе хотелось?
– Ветчины и яичницу...
– Ты нетребователен.
– И еще бутылку шампанского. Возьми денег в моем бумажнике, сегодня я ставлю.
Я был вынужден настаивать. Наконец она согласилась.
– Когда будешь ходить по магазинам, купи мне новые штаны и сорочку, думаю, мои лохмотья не годны к употреблению после длительного купания...
– Какого цвета?
– Какой тебе понравится...
Вы видите, какая изысканная идиллия. Ты меня любишь, я тебя люблю, мы будем любить друг друга! Это всегда доставляет удовольствие и стоит недорого.
– У тебя есть на чем и чем писать?
– Конечно...
Она подала мне пачку бумаги с водяными знаками и шариковую ручку.
– Это тебе подойдет?
– Как штык. Подожди, ты также позвонишь одному из моих друзей, который живет в Берне. Мне хотелось бы, чтоб он навестил меня, тебя это не затруднит?
– Как хочешь...
– Ты самая обожаемая из...
– Из?..
Иногда во мне пробуждается дар угадывания женщин. Я знаю, что они ждут от меня.
– Из невест!
Это вознесло ее к небесам! Она бросилась ко мне, покрыла меня отсыревшими ласками.
– О! Моя любовь! Моя любовь!
Наивная глупышка! Она мечтает о безумных ласках и обручальном кольце на пальце. Чем я рискую, подавая ей надежду? Совсем малым по сравнению с тем, чем она рисковала ради меня, не так ли?
– Иди... Поищи в справочнике пансион Виеслер, дом 4 по улице дю Тессэн.
– Хорошо.
– Ты запомнила?
– Естественно!
– Ты попросишь к телефону М. Матиаса и скажешь ему, что его друг Сан-А. ждет его у тебя... Я ведь не знаю твоего адреса.
– Хорошо...
– Если он будет спрашивать уточнения, не да вай их...
– Не беспокойся... Я поцеловал ее.
– И не забудь ветчину. Ты возбудила во мне аппетит, моя любовь!
Голова плохо соображала. Я начал рисовать на чистом листе бумаги одноногого ящера, затем, найдя, что для гармонии композиции необходимо завершение, я добавил стул без сиденья, на который усадил искусственную челюсть.
Композиция понравилась бы Пикассо. Однако я ее разорвал, написал несколько строчек Старику и сообщил ему, что все еще состою в списках ассоциации дышащих кислородом и чтобы он не волновался за мое здоровье, ввиду того, что я в скором будущем появлюсь в его владениях собственной персоной.
Я поставил сокращенный росчерк, от которого затошнит любого графолога, и запечатал послание. Подумав как следует, я не послал ему чек. Причина очень проста: получение этого достояния должно произойти быстро. Прошло уже три дня с момента удачного убийства Влефты, три дня как я лелею свою болезнь. Мохаристы, должно быть, уже предупредили щедрого давателя, который скоро опротестует его. Следовательно, необходимо, чтобы по чеку было получено сегодня же... Поскольку интересы государства тут ни при чем, те для этой операции еще, вероятно, есть время, и очень может быть, что дорога к получению по чеку еще свободна.
Я даже думаю, что было бы лучше провести эту операцию без риска скомпрометировать себя.
Через час вернулась Франсуаза, нагруженная кульками. Тут была и одежда, и еда... Сорочка, которую она принесла, была красивого пастельно-голубого цвета... спортивного стиля с накладными карманами с каждой стороны и манжетами темно-синего цвета... Я был очень тронут. Я встал и оделся.
– Кстати, тебе удалось связаться с пансионом Виеслер?
– Ах, да... Но я говорила не с Матиасом, мне ответила какая-то дама.
– Хозяйка?
Она энергично и отрицательно покачала головой.
– Нет, сначала мне ответила хозяйка. Когда я назвала твоего друга, она попросила меня не вешать трубку и соединила меня с его комнатой, и вот тут-то мне ответила женщина...
Н-да, мое адамово яблоко дернулось. Я был совершенно ошеломлен.
– Как, ты... ты говорила с кем-то другим? Да и то правда. Она же не обладала осторожностью секретного агента. Я вздохнул.
– Что ты сказала?
– Я попросила ее передать месье Матиасу, что его друг Сан-А. будет счастлив видеть его у мадемуазель БоллЕрц, 13, Золикерштрассе.
– И все?
– Да... А что?
Надежда возродилась. В конце концов, поручение не содержало ничего компрометирующего. Даже если бы тот, кто находился у Матиаса, был из сети, в нем не было ничего угрожающего.
К тому же я предпочитаю женский, а не мужской голос. Я знал Матиаса. Это красивый, блестящий молодой человек, двойник Монтгомери Клифа. Женщины обмирают от его объятий и падают как мухи... Он это любит, и не вашему отощавшему глупцу Сан-Антонио бросать в него первый камень.
– Хорошо... Надеюсь, она передаст поручение. Волнуясь, она спросила:
– Я не должна была ничего ей сообщать? Я взял ее за подбородок и подарил ей мое изобретение 118, запатентованное по конкурсу Лепина.
– Видишь ли, в нашей профессии письма передают только в собственные руки и дают поручения только собственному голосу... Но ты не беспокойся, иди!
Она пошла приготовить что-нибудь перекусить, а я тоже потащился на кухню, чтобы ей помочь... Как помочь, перечитайте! Я к ней чертовски приставал. В результате мы так раззадорились, что свалились на надувной матрас. Тогда наступил один из лучших дней моей жизни, и я устроил большой супергала! Сначала Бинокль фининспектора, потому что это введение (если можно так выразиться) высшего стиля; затем Пишущая машинка Маман (десять лет практики, универсальная клавиатура, двухцветная лента и табулятор) – это для перехода к моему триумфу: Вертолет Негуса. Дамы, которые удостаивались чести вознестись на эту вершину наслаждения, уже никогда оттуда не спускались. Из ста четырнадцати, попробовавших вертолет, двенадцать ушли в монастырь, двадцать две в дом, допускаемый моралью, но который Марта Ришар осуждает, а другие были обнаружены либо с пулей в голове, либо в меблированных комнатах. Это вам о чем-нибудь говорит? В финале она получила право на маленькую Тонкинку у губернатора. Любовь для меня допинг, как говаривал мой друг Шампуэн. Чем больше я ею занимаюсь, тем больше я чувствую себя в форме.
Франсуазу же надо было собирать по частям. Если бы ее надувной матрас спустил в ущелье Галиббе, у нее не было бы сил заткнуть пробку, чтобы избежать катастрофы. Она оказалась в столь растрепанном состоянии, что вашему покорному слуге пришлось разбивать яйца и жарить яичницу...
Я накрыл два прибора, и мы поклевали по-турецки: на матрасе. Замечательно, как на пикнике... Любой пикник вне квартиры внушает мне ужас: брезент палаток, жирная бумага, брезентовые ведра, которые текут, занятые уборные, полусырая еда, вопящие дети! Ну нет, спасибо большое, Мадам Адриен! Я предпочитаю маленький деревенский постоялый двор с кроватью высотою в два метра и ночным столиком, который пахнет стариной. Покончив с этим, я уже больше не чувствовал своей так называемой пневмонии. Я думаю, что моя малышка-сестричка преувеличила диагноз. Женщины всегда хотят внушить нам, что мы им всем обязаны!
– Я еще попрошу тебя об одной услуге, Франсуаза. Она влюбленно посмотрела на меня. Ее глаза были наполнены такой теплотой, что могли растопить ванильное мороженое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15
Скрип двери разбудил ее. Она оперлась на локоть и стала протирать глаза.
– Невероятно!
– Что невероятно, Франсуаза?..
– На ногах! Вы мне только что снились. Она выпрямилась. На ней была белая пижама, которая выгодно обрисовывала ее формы.
– Быстро в кровать! А то снова простудитесь!
– У меня сердце разрывается, видя вас на земле, тогда как я, как паша, валяюсь в чистой постели!
Она проводила меня до дивана. Я рухнул на него, утомленный таким коротким путешествием. Она села рядом со мной. Ее взгляд светился странным сиянием.
– Кстати, Франсуаза, вы читали прессу за эти дни?
– Конечно...
– Что там говорят о моем деле?
– Полиция думает, что вы улетели на каком-то подпольном самолете и что вы покинули территорию Гельвеции...
– Хорошо...
Я задумался. Мне необходимо еще два-три дня, чтобы полностью восстановиться. Когда мне станет получше, я попытаюсь получить по чеку и вернуться во Францию... Только будет ли благоразумным самому получать деньги, учитывая, что мои приметы известны, а сумма весьма значительная? Меня тут же заметят и опознают. С другой стороны, необходимо предупредить Старика о том, что со мной произошло. Он, наверно, мнет сейчас швейцарскую прессу, гадая, что же случилось со знаменитым комиссаром Сан-Антонио.
Я мог бы переправить ему записку... Возможно, даже приложить чек к письму, и он разобьется в лепешку, чтобы получить по нему. Так всегда пополняются закрома... Нормальное возмещение убытков.
Вдруг я осознал, что Франсуаза рядом. Я поднес дрожащую руку к ее хрупкому затылку, и она вздрогнула от прикосновения. Потихоньку я привлек ее к себе и положил поперек дивана. Мои сухие губы встретились с ее губами и это был великий стоп-кадр «хеппи энда».
Не знаю, может быть, это покойный жених научил ее целоваться. Как бы то ни было, она своего не упустила, милая сестричка. Возможно, швейцарские студенты-медики столь же похотливы, как и французские, и что во время ночных дежурств они преподают курс сравнительной анатомии славным дежурным сестрам?
За время, меньшее, чем нужно министру финансов для проведения нового налога, она оказалась между простынями в одежде Евы, а в следующий миг судорожно прильнула ко мне. Сколько же она ждала этой минуты!
«Возьми меня всю», это ей было известно! Она столь же чувственна, сколь мила. Теперь я понял. Ореол преследуемого французского агента в пиковом положении возбуждал ее. Выхаживая меня, она трудилась для своего личного блага.
Неслыханно, до чего же женщины сложны! Они ни от чего не отказываются ради своего удовольствия. Они готовы выкормить мужика молоком «Гигоз», чтобы положить его себе в постель в тот день, когда он созреет.
Франсуаза занималась любовью по-сестрински. То есть она заботилась о партнере. Она готова была пичкать меня подслащенным аспирином во время гимнастических упражнений. Она дозировала усилия, успокаивала слишком горячие порывы и заставляла передохнуть, когда считала это нужным.
Однако несмотря на ее усилия и ее умелое искусство (которым я, к тому же, сумел воспользоваться), после этого длинного стиплчеза я утомился больше, чем если бы пересек Атлантику на морском велосипеде, толкая лодку Бомбара.
Надо думать, что мой послужной список показался ей удовлетворительным, так как она покрыла меня жаркими поцелуями, отпуская такие соленые штучки, которые, по моему мнению, могли спокойно убить ее жениха.
Затем, как и все любовники всего мира, мы заснули.
Ближайшие городские часы пробили двенадцать. Я сосчитал сквозь дрему. Да, пробило точно полдень. Я уютно нежусь около Франсуазы. Ее горячее тело вливает в мои вены чудесную юность. У меня больше нет температуры. Я чувствую в себе силы.
Лаская ее гладкое красивое плечо, я цинично говорю себе: «Еще одна, парень!»
Я не тщеславен, поверьте, однако моей мужской гордости необходим новый успех у женщин. По этому признаку мужчина сознает, что он еще мужчина.
Я чувствую, как она воркует рядом со мной, и я счастлив. Обычно, сразу после того, как я развлекусь с девушкой из хорошего общества, меня тянет закурить сигарету на другом конце планеты; но из-за плохого самочувствия мне захотелось приласкать ее немного.
Она приподнялась и поцеловала меня.
– Я тебя люблю...
– Я тоже, Франсуаза. – И добавил, как всегда поспешив с переходом. – И это вызвало во мне волчий голод!
– Я пойду куплю что-нибудь на завтрак. Чего бы тебе хотелось?
– Ветчины и яичницу...
– Ты нетребователен.
– И еще бутылку шампанского. Возьми денег в моем бумажнике, сегодня я ставлю.
Я был вынужден настаивать. Наконец она согласилась.
– Когда будешь ходить по магазинам, купи мне новые штаны и сорочку, думаю, мои лохмотья не годны к употреблению после длительного купания...
– Какого цвета?
– Какой тебе понравится...
Вы видите, какая изысканная идиллия. Ты меня любишь, я тебя люблю, мы будем любить друг друга! Это всегда доставляет удовольствие и стоит недорого.
– У тебя есть на чем и чем писать?
– Конечно...
Она подала мне пачку бумаги с водяными знаками и шариковую ручку.
– Это тебе подойдет?
– Как штык. Подожди, ты также позвонишь одному из моих друзей, который живет в Берне. Мне хотелось бы, чтоб он навестил меня, тебя это не затруднит?
– Как хочешь...
– Ты самая обожаемая из...
– Из?..
Иногда во мне пробуждается дар угадывания женщин. Я знаю, что они ждут от меня.
– Из невест!
Это вознесло ее к небесам! Она бросилась ко мне, покрыла меня отсыревшими ласками.
– О! Моя любовь! Моя любовь!
Наивная глупышка! Она мечтает о безумных ласках и обручальном кольце на пальце. Чем я рискую, подавая ей надежду? Совсем малым по сравнению с тем, чем она рисковала ради меня, не так ли?
– Иди... Поищи в справочнике пансион Виеслер, дом 4 по улице дю Тессэн.
– Хорошо.
– Ты запомнила?
– Естественно!
– Ты попросишь к телефону М. Матиаса и скажешь ему, что его друг Сан-А. ждет его у тебя... Я ведь не знаю твоего адреса.
– Хорошо...
– Если он будет спрашивать уточнения, не да вай их...
– Не беспокойся... Я поцеловал ее.
– И не забудь ветчину. Ты возбудила во мне аппетит, моя любовь!
Голова плохо соображала. Я начал рисовать на чистом листе бумаги одноногого ящера, затем, найдя, что для гармонии композиции необходимо завершение, я добавил стул без сиденья, на который усадил искусственную челюсть.
Композиция понравилась бы Пикассо. Однако я ее разорвал, написал несколько строчек Старику и сообщил ему, что все еще состою в списках ассоциации дышащих кислородом и чтобы он не волновался за мое здоровье, ввиду того, что я в скором будущем появлюсь в его владениях собственной персоной.
Я поставил сокращенный росчерк, от которого затошнит любого графолога, и запечатал послание. Подумав как следует, я не послал ему чек. Причина очень проста: получение этого достояния должно произойти быстро. Прошло уже три дня с момента удачного убийства Влефты, три дня как я лелею свою болезнь. Мохаристы, должно быть, уже предупредили щедрого давателя, который скоро опротестует его. Следовательно, необходимо, чтобы по чеку было получено сегодня же... Поскольку интересы государства тут ни при чем, те для этой операции еще, вероятно, есть время, и очень может быть, что дорога к получению по чеку еще свободна.
Я даже думаю, что было бы лучше провести эту операцию без риска скомпрометировать себя.
Через час вернулась Франсуаза, нагруженная кульками. Тут была и одежда, и еда... Сорочка, которую она принесла, была красивого пастельно-голубого цвета... спортивного стиля с накладными карманами с каждой стороны и манжетами темно-синего цвета... Я был очень тронут. Я встал и оделся.
– Кстати, тебе удалось связаться с пансионом Виеслер?
– Ах, да... Но я говорила не с Матиасом, мне ответила какая-то дама.
– Хозяйка?
Она энергично и отрицательно покачала головой.
– Нет, сначала мне ответила хозяйка. Когда я назвала твоего друга, она попросила меня не вешать трубку и соединила меня с его комнатой, и вот тут-то мне ответила женщина...
Н-да, мое адамово яблоко дернулось. Я был совершенно ошеломлен.
– Как, ты... ты говорила с кем-то другим? Да и то правда. Она же не обладала осторожностью секретного агента. Я вздохнул.
– Что ты сказала?
– Я попросила ее передать месье Матиасу, что его друг Сан-А. будет счастлив видеть его у мадемуазель БоллЕрц, 13, Золикерштрассе.
– И все?
– Да... А что?
Надежда возродилась. В конце концов, поручение не содержало ничего компрометирующего. Даже если бы тот, кто находился у Матиаса, был из сети, в нем не было ничего угрожающего.
К тому же я предпочитаю женский, а не мужской голос. Я знал Матиаса. Это красивый, блестящий молодой человек, двойник Монтгомери Клифа. Женщины обмирают от его объятий и падают как мухи... Он это любит, и не вашему отощавшему глупцу Сан-Антонио бросать в него первый камень.
– Хорошо... Надеюсь, она передаст поручение. Волнуясь, она спросила:
– Я не должна была ничего ей сообщать? Я взял ее за подбородок и подарил ей мое изобретение 118, запатентованное по конкурсу Лепина.
– Видишь ли, в нашей профессии письма передают только в собственные руки и дают поручения только собственному голосу... Но ты не беспокойся, иди!
Она пошла приготовить что-нибудь перекусить, а я тоже потащился на кухню, чтобы ей помочь... Как помочь, перечитайте! Я к ней чертовски приставал. В результате мы так раззадорились, что свалились на надувной матрас. Тогда наступил один из лучших дней моей жизни, и я устроил большой супергала! Сначала Бинокль фининспектора, потому что это введение (если можно так выразиться) высшего стиля; затем Пишущая машинка Маман (десять лет практики, универсальная клавиатура, двухцветная лента и табулятор) – это для перехода к моему триумфу: Вертолет Негуса. Дамы, которые удостаивались чести вознестись на эту вершину наслаждения, уже никогда оттуда не спускались. Из ста четырнадцати, попробовавших вертолет, двенадцать ушли в монастырь, двадцать две в дом, допускаемый моралью, но который Марта Ришар осуждает, а другие были обнаружены либо с пулей в голове, либо в меблированных комнатах. Это вам о чем-нибудь говорит? В финале она получила право на маленькую Тонкинку у губернатора. Любовь для меня допинг, как говаривал мой друг Шампуэн. Чем больше я ею занимаюсь, тем больше я чувствую себя в форме.
Франсуазу же надо было собирать по частям. Если бы ее надувной матрас спустил в ущелье Галиббе, у нее не было бы сил заткнуть пробку, чтобы избежать катастрофы. Она оказалась в столь растрепанном состоянии, что вашему покорному слуге пришлось разбивать яйца и жарить яичницу...
Я накрыл два прибора, и мы поклевали по-турецки: на матрасе. Замечательно, как на пикнике... Любой пикник вне квартиры внушает мне ужас: брезент палаток, жирная бумага, брезентовые ведра, которые текут, занятые уборные, полусырая еда, вопящие дети! Ну нет, спасибо большое, Мадам Адриен! Я предпочитаю маленький деревенский постоялый двор с кроватью высотою в два метра и ночным столиком, который пахнет стариной. Покончив с этим, я уже больше не чувствовал своей так называемой пневмонии. Я думаю, что моя малышка-сестричка преувеличила диагноз. Женщины всегда хотят внушить нам, что мы им всем обязаны!
– Я еще попрошу тебя об одной услуге, Франсуаза. Она влюбленно посмотрела на меня. Ее глаза были наполнены такой теплотой, что могли растопить ванильное мороженое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15