– Полиция! – добавляю я.
Он вытирает руки о синие штаны и с серьезностью, заставляющей меня улыбнуться, говорит:
– А!
– Месье Парьо, живущий на этой улице, паркует машину у вас?
– Да, когда он в Париже...
– Он не просил вас установить в его машине какое-нибудь особенное устройство?
– Нет...
– Пойдемте посмотрим.
Я веду его к машине и показываю необычный провод.
– Нет, – уверяет он меня, – мы никогда не делали этого... Не понимаю, зачем он нужен...
– Для шутки, – отвечаю я. – Когда берешься за ручку, чтобы закрыть дверцу, получаешь удар током. Согласен, это не шедевр остроумия, но не хуже кнопки на стуле или подмены сахара солью!
– Ага, – соглашается он.
Он готов согласиться с чем угодно, если это сказал полицейский.
– Случалось, чтобы он оставлял машину на ночь на улице?
– Нет, никогда. Но он пользовался ей этой ночью, вернулся поздно и не решился будить меня.
Парень говорит с уверенностью, заставляющей меня нахмуриться.
– Откуда вы знаете, что этой ночью он пользовался своей тачкой?
– Об этом нетрудно догадаться. Увидев ее, я еще подумал: «Скоро приедет месье Парьо...» А потом забыл об этом думать... Мы с женой ходили в кино, а когда вернулись, машины на месте уже не было... Я решил, что он ее загнал в гараж, а ворота ему открыл сторож. Но нет... Сегодня утром, когда мы открылись, она снова стояла на улице...
Вот...
Я задумчиво повторяю: "Вот...о
Так, значит, машиной пользовались этой ночью? Кто? Парьо?.. Или кто-то другой?
– Спасибо, вы очень любезны. Поставьте эту машину в гараж и до нового приказа не прикасайтесь к ней, понятно?
– Ладно...
Я пожимаю ему клешню, чтобы показать, что рука честного труженика никогда не вызывала у меня отвращения, и сажусь в свою машину.
– Это опять я, доктор...
У него по-прежнему лишенное всяких красок лицо, всклокоченные волосы, резкий взгляд...
По его бледной физии пробегает вежливое недовольство.
– Добрый день, – говорит он мне. Он снова ведет меня в свою унылую гостиную, в которой пахнет забвением.
– Чем еще могу быть вам полезен? – спрашивает он, старательно подчеркнув «еще».
По-моему, он не страдает от избытка пациентов. Странный врач... Врач, который сам открывает дверь, остается весь день в домашней куртке и живет в обществе малопривлекательного пса.
– Скажите мне, доктор...
Я говорю мягко, тщательно взвешивая слова, потому что этот тип – малый решительный...
– Скажите мне, доктор, вы знаете некоего Жана Парьо?
Я ожидал какой угодно реакции, только не этой.
– Я прошу вас! – сухо произносит он. Я жду продолжения, глядя на него вопрошающим взглядом.
– Почему вы говорите мне об этом субъекте? – спрашивает он, поняв, что я не собираюсь нарушать установившееся молчание.
– Может быть, потому, что пришло время поговорить о нем... Судя по вашей реакции, я вижу, что вы его знаете?
– Не будем хитрить, – сухо заявляет он. – Раз вы интересуетесь им, то должны знать, что он любовник моей дочери.
– Мне это известно, – говорю я, глядя ему прямо в глаза. – Скажите, доктор, а почему бы нам не поговорить о нем в прошедшем времени?
– То есть?
– Да просто он умер!
Он ошарашен или очень хорошо изображает изумление.
Он садится, потому что у него подгибаются ноги.
– Умер...
– Мертвее быть не может...
– Когда?
– Этой ночью.
Вдруг лицо доктора изменяется: искажается, покрывается морщинами, становится почти патетическим.
– Как?
Я читаю в его глазах панику. Это паника отца, опасающегося, что у его ребенка могут быть неприятности.
– Отравление газом, – отвечаю. – Но обстоятельства этого... несчастного случая мне кажутся... ну, скажем, странными.
– Странными?..
– Да. Ваша дочь здесь? Я бы хотел ее до... поговорить с ней.
– Моя дочь здесь больше не живет, – грустно говорит он. – С тех пор как она спуталась с этим типом, мы расстались, и она живет в пригороде Руана, где у меня есть дом...
Я останавливаю его жестом, потому что мне нужно подумать... Пригород Руана... Где я это уже слышал? Ах да... Вчера, в квартире Бальмена. Парьо... Он утверждал, что оставил антиквара в своей машине, а сам пошел звонить клиенту, живущему в пригороде Руана...
– Название места? – спрашиваю.
– Гуссанвиль.
– Как давно ваша дочь поддерживала отношения с Парьо?
– Пять или шесть месяцев...
– Как она с ним познакомилась?
– Как раз у Бальмена, в его магазине. Моя дочь собирает старинные монеты...
– Ах так?
– Да... Вас это удивляет?
Я едва заметно пожимаю плечами. Мне кажется, в этом деле слишком много говорят о старинных монетах.
– Продолжайте.
– Поскольку Бальмен был моим пациентом, я посоветовал дочери сходить к нему в магазин. Он и познакомил ее с Парьо... А... Короче, Парьо ее соблазнил!
Я смотрю на него:
– Вы жили один с дочерью?
– Моя жена умерла при родах дочери, и я воспитал ее один... Я...
Понятно: отцовская ревность!
– Сколько лет вашей дочери?
– Двадцать шесть.
– Могу я вам задать один... гм... деликатный вопрос?
– Задавайте!
– Вы, доктор, более чем кто-либо другой должны понимать, что молодой женщине нужен... друг...
– Согласен!
Его лицо нейтрально, как Швейцария.
– Но вы ссоритесь с любимой дочерью только из-за того, что она завела себе любовника?
– Я поругался с ней не из-за того, что она завела любовника... к тому же я полагаю, он у нее не первый. Мы поссорились, потому что этим любовником был Парьо...
– Правда?
– Правда!
Он очень четок!
– В чем вы его упрекаете?
– У него криминальное прошлое, вот и все. В этом вопросе порядочный человек не может пойти на компромисс!
– Криминальное прошлое...
Я вдруг становлюсь похожим на лопуха. А я-то, наивняк, приперся сюда, даже не зная, что у Парьо были судимости...
– И богатое у него это самое прошлое? – спрашиваю.
– Слишком богатое, чтобы входить в число моих знакомых.
– Как вы это узнали?
– Это вы, комиссар, задаете мне такой вопрос? Вам разве неизвестно о существовании частных сыскных агентств, в которые можно обратиться, когда хочешь получить информацию об интересующем вас человеке?
– Совершенно справедливо, – соглашаюсь я. И добавляю: – Вы ведь не очень любили Парьо? Пожалуй, даже совсем не любили...
– Скажу прямо: я его ненавидел.
– Эта откровенность делает вам честь, доктор...
И, произнося эти слова, я думаю, что все актеры этой драмы откровенны... За исключением Джо Педика.
Да, они откровенны: Парьо был откровенен, слишком откровенен... Он сразу же рассказал историю своих отношений с Бальменом... Эскулап откровенен...
Скажу вам начистоту: я начинаю плавать и никак не могу составить себе четкое мнение о деле...
– И последний вопрос, доктор: вы не убивали Парьо, не так ли?
– Нет... – отвечает он. – И поверьте мне, комиссар, очень об этом жалею.
Глава 9
Я всегда испытывал слабость к почтаршам и никогда не упускал возможность прокомпостировать одну из них, когда такая возможность представлялась...
Однако эта отбила бы охоту даже у обезьяны... Длинная, высохшая, как Сахара, и никакого намека на груди. Выступающие передние зубы препятствуют любым попыткам поцеловать ее, если у кого-то даже возникло бы такое желание.
Это она занимает окошко междугородных переговоров.
– Привет, красавица, – говорю я ей с неотразимо прекрасной улыбкой.
– Повежливее! – ворчит она. – Кто вам дал право разговаривать со мной таким тоном? Я вместе с вами коров не пасла!
– Я не думаю, что факт охраны эти милых жвачных предрасполагает к любезности, – уверяю я. – Вы напрасно обижаетесь, мадам, мои намерения чисты, как стакан дистиллированной воды.
– Какой номер вы заказываете? – перебивает она.
– Номер стриптиза, – смеюсь я.
– Вы хотите, чтобы я позвала директора? – вопит девица.
– Не стоит. Меня вполне устроит ваше исполнение... Поскольку я вижу, что она сейчас взорвется, то показываю ей удостоверение. Это ее не успокаивает, наоборот, вгоняет в черное бешенство.
– Ну и что! – кричит она. – Вы думаете, на кого-то произведет впечатление, что вы из полиции?! Знайте, что честные люди полиции не боятся, а моя совесть чиста!
– Ну и прекрасно, – любезно замечаю я. – Хотя она и в чистом виде никому не нужна, даже по сниженной цене...
– Вы хам!
– Не надо повторяться! – говорю я. – Слово «полицейский» включает в себя все эпитеты, которые вы можете найти...
Кажется, финиш.
Воспользовавшись затишьем, я заявляю:
– Ну хватит болтать, Мисс Эбонит, речь идет об убийстве.
Она поднимает на меня свою физию и переспрашивает:
– Об убийстве?
– Даже о двух.
– Не может быть.
– Может. А вы можете мне помочь.
– Я?
– Вы!
Мы ведем диалог двух клоунов. Наконец милашка смягчается.
– В субботу, – говорю я, – незадолго до полудня высокий мужчина с костлявым лицом, одетый в кожаное пальто, заказывал междугородный разговор...
Она размышляет.
– В кожаном пальто, – шепчет она. – Да, помню... В кожаном пальто...
– Какой номер он заказывал? Она изумленно раскрывает глаза.
– Как я могу это запомнить? Каждый день заказывают сотни номеров!
Я признаю, что надо обладать необыкновенной памятью, чтобы это запомнить.
– Но ведь у вас должны сохраняться карточки, – говорю. – По крайней мере листки, на которых вы записываете заказанные номера и время заказа.
– Это верно.
– Где ваши субботние карточки?
– Надо обратиться к господину директору.
– А где он?
И я иду стучать в маленькую стеклянную дверь, на которую мне указывает эта доска.
– Входите!
Меня встречает симпатичный малый. Я представляюсь и излагаю свою просьбу.
– Это просто, – говорит он, открывая картотеку.
Он протягивает мне стопку карточек. Я отбираю те, что за субботу, а среди них те, на которых записаны звонки, сделанные между одиннадцатью и полуднем.
Мой взгляд быстро пробегает по странице.
Вдруг я вздрагиваю.
Гуссанвиль, четырнадцать. Одиннадцать часов пятьдесят минут.
Гуссанвиль! Место, где обретается докторская дочка... Ну конечно, Парьо звонил своей милашке!
– Четырнадцать – это номер телефона, да? – спрашиваю я директора.
– Да...
– Могут ваши службы установить имя владельца телефона с номером четырнадцать в Гуссанвиле?
– О, запросто!
Я угощаю его сигаретой, пока одна из служащих занимается поисками. Едва мы успеваем прикурить, как я получаю подтверждение: телефон с номером четырнадцать установлен в доме, принадлежащем доктору Бужону.
При нынешнем положении вещей, как любит выражаться босс, поездка в Гуссанвиль становится просто необходимой. Однако перед отъездом мне нужно уладить кучу мелких дел.
Прежде всего мне надо пожевать, потому что желудок у меня завывает от голода, потом я хочу услышать заключение судмедэксперта.
Я останавливаюсь перед итальянским рестораном и заказываю спагетти и эскалоп с шалфеем.
Еда – это залог успеха. Тот, кто умеет есть, умеет жить, а тот, кто умеет жить, всегда обставит тех, кто сидит на минеральной водичке и морковке.
Проглотив плотный обед, я звоню врачу, чтобы спросить, что показало вскрытие.
– Я его только что закончил, – говорит он. – Ваши предположения не подтвердились. Этот человек не проглотил никакого снотворного и умер от отравления газом... Смерть наступила около десяти часов вечера.
– Ладно, спасибо.
Я вешаю трубку на рычаг, думая, что вечером машиной пользовалс не Парьо... Тогда кто? Малышка Изабель?
Мне все больше и больше хочется с ней познакомиться. Звоню в картотеку.
– Орлан?
– Да.
– Как поживаешь, крысиная задница?
– Это вы, комиссар?
– А то! Можешь посмотреть, есть ли в твоих ящиках что-нибудь на фамилию Парьо?
– Могу. Вы подождете?
– Да, но пошевеливай задницей!
Я начинаю насвистывать, говоря себе, что на предмет наличия мозгов между мной и табуреткой нет практически никакой разницы... Это ж каким придурком надо быть, чтобы портить себе кровь из-за дела, которое тебя не касается, хотя через несколько часов вылетаешь в США?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16