— Троечник! Да и троек-то он вряд ли заслуживает. Скорее всего, учителя ставили их ради меня.
— А теперь вообще меньше тройки не ставят.
— Разве ты не знаешь, как он сколачивает компании и как они «балдеют» в кафе, что, кроме этого, его ничего больше не интересует? Только кабаки, девчонки и фирменные джинсы. И еще деньги, которые ты ему даешь, хотя знаешь, на что они будут потрачены!
— Зато на «Волге» я его в школу никогда не возила, а ты возил. Каждый божий день!
— Разве я специально везу? Просто по пути. Что ж ему пешком идти, если я все равно еду мимо?
«Дело вовсе не в воспитании! Воспитание было нормальным. Какая же мать не захочет чуть-чуть побаловать своего ребенка, если есть возможность! Разве дети становятся от этого циниками, ворами и насильниками? Насильник — даже представить себе страшно. В нашем роду ни один мужчина никогда не сказал женщине даже грубого слова. Это все идет от тебя, от той окраины, где ты вырос, от твоих плебейских кровей и генов. Я хорошо помню, как ты впервые переступил порог нашего дома и, увидев паркет, хотел разуться до носков. Как не знал, что делать с вилкой, наверняка всю жизнь хлебал только ложкой. А мне, дурочке, тогда стало жаль тебя! Ты, раскрыв рот, ловил каждое слово моего отца. Я только потому влюбилась в тебя, что ты был необычным, как странное насекомое, каких я раньше никогда не видела. Я представляла тебя первозданной, свободной силой, а ты оказался всего лишь бесстыжим котом, который лазает по помойкам и ворует со стола. Если бы до этого я ходила на вечеринки или встречалась бы где-нибудь с такими, как ты, для которых строят темные лестницы, выходящие во двор, то с моей стороны дальше сочувствия дело не зашло бы. Да и сочувствия ты вряд ли удостоился бы. Отца — да, вот его ты ловко обвел вокруг пальца! „Подумайте, у меня объявился студент, который интересуется медициной! Обычно ко мне приходят интересоваться зарплатой, квартирой, должностью, а этот интересуется медициной! Что-то невиданное за последние двадцать лет: студент медицины, интересующийся медициной!“ Отец совершенно не знал жизнь, иначе он никогда не позволил бы мне выйти за тебя замуж».
— А та история с машиной? Тебе следовало бы знать, с кем Наурис дружит. Винарт жил не за тридевять земель, а здесь же, по соседству, и ты должна была поинтересоваться, что это за тип! При моей-то нагрузке на работе я еще должен быть нянькой совершеннолетнего сына? Если уж ты, из-за причесок да маникюров, упустила то время, когда надо было заниматься воспитанием сына, то займись этим хоть теперь! Это твой долг!
— Не проскочи поворот!
— Не учи меня ездить!
«Волга» свернула с главной дороги на грязную улочку. Здесь от весеннего солнца раскис лишь верхний слой земли, и теперь она превратилась в жидкую грязь. Машина закачалась на ухабах, как буксирчик на больших, бьющих в борт, волнах…
— Не будем ссориться, Виктор… Лишь бы все обошлось…
— Хорошо еще, что она осталась жива.
— Сумасшедший, о чем ты говоришь! Наурис никогда…
— Ты думаешь о том же, о чем и я, только не хочешь в этом признаться. Даже самой себе! Конечно, я сделаю все, что в моих силах. Пусть мне покажут отца, который на моем месте поступил бы иначе! Я имею не только право спасти своего ребенка — это мой долг! Я и спасу его, даже если весь мир станет швырять в меня камнями!
Спулга погладила его руку, лежащую на руле.
Милицейские машины уже уехали, оставив на глинистой земле только отпечатки протекторов.
Вдоль забора к оврагу протянулась утоптанная тропка, которой раньше здесь не было.
Как бы ведя к месту, где была изнасилована девушка.
«Наурис наверняка звал ее в дом, но девушка отказалась…» Спулгу зазнобило. «Тогда он попробовал затащить ее силком, но она вырвалась и побежала через засохшую крапиву, репейник и увитые хмелем кусты орешника, надеясь, что он не захочет оцарапаться, но он, возбужденный, побежал за ней, догнал и…»
— Пойдем посмотрим? — Спулга кивнула в сторону оврага.
— Мы там ничего не потеряли, — жестко ответил Виктор, отпирая ворота. — Я буду сидеть у телефона и ждать звонка Эдуарда Агафоновича, а ты сходи к соседям. Сначала надо разобраться, что и как произошло, только тогда мы сможем избрать верный способ защиты. И быстро: времени мало, сейчас дорога каждая минута. Главное — не строй из себя несчастную мать. Это сделал не наш сын! Запомни!
Соседи не могли рассказать ничего существенного. Сказали только, что под утро со стороны овражка они слышали крики о помощи, а сосед даже набрался храбрости и вышел во двор, но к тому времени крики уже прекратились, и он решил в милицию не звонить.
«Поди знай, кто и о чем кричал там во тьме, наживешь еще неприятностей, если милиция явится и ничего не обнаружит — скажут, ввел в заблуждение. Мальчишки-подростки тоже имеют привычку орать всякие глупости, думая, что хорошо шутят. А вдруг… на другой стороне овражка кто-то лупит свою жену или дочь, только что явившуюся домой, и та орет во всю глотку, чтобы ей попало меньше, чем заслужила. Ночью сейчас еще подмораживает, поэтому по утрам слышно далеко, вот и узнай, где этот крикун находится — может, здесь же, а может, за десять верст. Недавно отсюда я слышал, как перекликались петухи — в Лиелциемсе ведь никто кур не держит, — значит, это петухи с птицефермы, которая возле межи Трех Господ — вы же не местные и не знаете, — даже по прямой отсюда будет километра четыре, не меньше.
Милиция приехала вместе со «скорой помощью». Непонятно, кто им мог сообщить. Может, кто-нибудь, выпускал собаку побегать, ну кто бы еще полез в этот заросший овраг? Чего там искать! Девушку несли наверх на носилках и как только «скорая» отъехала, появилась еще одна машина — милицейская. Большая. Несчастная девушка — вы не местные, наверно, не знаете, — из здешних. Если ехать по этой же дороге дальше, на Кубрены, то чуть в стороне, справа, среди больших деревьев стоит дом. В прошлом году ремонтировали крышу, местами подлатали новой дранкой, теперь пестрота — просто ужас! Они жили вдвоем с матерью, отец, пьяный, ехал на тракторе, перевернулся, и его раздавило. Но это было уже давно, девчонка, наверно, тогда еще и в школу не ходила. Да, видно, что та самая девушка — мать выла и причитала, и «скорая помощь» забрала ее с собой. Чужого человека не взяли бы — не так ли?»
— Почему они решили звонить нам? — Виктор слушал рассказ Спулги, и мускулы на его лице нервно дергались. Он вытряхнул из небольшого пузырька на ладонь несколько таблеток, высыпал их в рот и проглотил, не запивая. Вытряхнул еще и протянул Спулге.
— Что это за таблетки?
— Успокоительные, очень нейтральные.
Спулга взяла таблетки и ушла на кухню. Виктор прислушался — из крана полилась вода.
Он знал эту девушку, видел несколько раз. Приятель Науриса Илгонис катал ее на гоночном мотоцикле, посадив перед собой на длинное сплошное сиденье, на таком можно сидеть вдвоем, а при желании можно устроиться даже втроем. Виктор вспомнил, как Илгонис рассказывал, что они познакомились на каких-то мотогонках. Илгонис даже знал, где она работает в Риге, но во второй половине лета роман по неизвестной причине оборвался. «Твою малолетнюю преступницу я встретил с настоящим колхозником. Издали видно — передовик! Сам немного похож на трактор», — однажды сказал Наурис Илгонису. В тоне слышалась откровенно-злобная насмешка, но тогда Виктор не придал этому значения. Илгонис ответил с легкостью закоренелого донжуана, весьма характерной для шестнадцатилетних: «Пройденный этап», или что-то в подобном духе.
— Звонили потому, что все произошло возле нашего дома, — возвратившись в комнату, сказала Спулга. — Они подумали, может, дому причинен какой-нибудь ущерб.
— Ну это они могли проверить, просто заглянув через забор.
— Вчера днем они видели во дворе Науриса.
— Милиция об этом знает?
— Их пока никто ни о чем не расспрашивал. Науриса видели с компанией, были тут и девушки, но была ли среди них эта, они не знают. Наверху в комнате Науриса все перевернуто вверх дном. — Спулга всхлипнула.
— Замолчи! — прикрикнул на нее Наркевич. — Сколько они просят?
— Ничего они не просят, кажется, очень порядочные люди. Они просто хотят выполнить свой соседский долг — ведь нам все равно тут жить рядом.
— Значит, будут молчать?
— Так они дали понять. Мол, и молодежи хочется иногда развлечься. Наурис, наверно, часто сюда наезжал.
— Завтра ключ от дома я заберу, и без моего ведома его не посмеет взять никто! Сегодня утром Наурис явился в котором часу?
— Наверно… около шести или семи, я не знаю! Когда ты проснулся, его уже не было — ушел на лекции.
— Прекрати!
«Не говори мне, что ты ничего не видишь. Ты просто не хочешь ничего видеть — вот это правда!»
Зазвонил телефон, и Виктор схватил трубку. Узнал голос Эдуарда Агафоновича.
— Девушку увезли в районную больницу и пока милицию к ней не допускают.
— Настолько серьезно?
— Он душил. Предполагают, что он считал ее удушенной, когда бросил.
На верхнем этаже раздался сдавленный крик ужаса: Спулга слушала разговор по другому аппарату. Виктор и не заметил, как она вышла из комнаты.
— Лицо у него якобы было обмотано шарфом, но девушка говорит, что все равно узнала его. Так рассказывает персонал больницы.
— Как можно в темноте узнать человека, да еще с завязанным лицом?
— В том-то и дело, что можно! Однако адвокату это дает возможность зацепиться, если мы решим все отрицать. Только вряд ли на сей раз это лучший выход из положения.
— Агафонович, я навек твой должник.
— Мне намекнули, что его надо поместить в психбольницу…
— Значит… А институт?
— Ты, наверно, еще не сознаешь, что случилось! Изнасилование несовершеннолетней и попытка убийства. Хорошо, если в этой ситуации удастся хоть жизнь спасти. На прощанье он, балбес, сорвал с девушки золотой медальончик на цепочке.
— У них здесь была вечеринка… Может…
— Нет, девчонка приехала первым утренним поездом, шла со станции, он напал из-за угла. Но она говорит, что узнала его. Еще вот что плохо. Примерно через час Науриса видели на станции в Лиелциемсе, он был очень взволнован, собирался ехать в Ригу. Первое и самое главное — найти медальон. Через верных людей отправить следователю. Пусть скажет, что нашли его где-нибудь на дороге дня два назад.
— У меня хорошие соседи. Спулга говорит — очень порядочные.
— Чересчур порядочные вовсе и не нужны.
— Думаю, все устроится: они меня, кажется, понимают. Сами позвонили мне.
— Таким образом, свидетельство девушки об ограблении не совпадет с этой версией. Тогда можно будет опровергать и все остальное, что она скажет. Где Наурис сейчас?
— Надеюсь, на лекциях.
— Тогда я поеду за цепочкой и переговорю с ним.
— Можешь дать ему по морде.
— И дам, если потребуется! Спулга пусть разыщет мать девушки и поплачется: две несчастные женщины могут столковаться. И щедро обещай, на деньги не скупись — я еще не встречал людей, которым деньги были не нужны. Хоть последний костюм продай, но откупись. Пусть мать поговорит с дочерью. Мол, чем теперь помочь, разве что как-нибудь деньгами возместить. Мол, какая им выгода, если парень за решеткой погубит свою жизнь? Суд ведь не назначит никакой денежной компенсации. Разве только мы, мол, сами… Но вначале не обещай больше одного куска, а то разбудишь в старухе жадность и тогда она не будет знать меры. Если с матерью этот номер не пройдет, разыщи ближайших родственников — в подобных случаях они обычно смотрят на все более трезво.
— В принципе я эту девчонку знаю. Отец у нее алкоголик, разбился по пьянке, сама… Еще несовершеннолетняя, а уже шляется по ночам. Может, ничего особенного и не случилось, просто хочет сорвать с нас кое-что?
— Меня-то хоть не дурачь, я ведь не следователь!
— По-моему…
— Смотри на вещи реально и приготовься к самому худшему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39