– Давайте лучше я сяду за руль, миссис Гэлловей.
– Нет, спасибо. Останьтесь здесь и помогите Энни управляться с мальчиками. И скажите им, – добавила она, – что завтра они снова пойдут в школу.
Обычно на пути в центр города Эстер избегала улиц с интенсивным движением. Но сегодня она нарочно влилась в сплошной поток машин, где ощущала себя затерянной и безымянной. Женщина в машине среди сотен других женщин в машинах. В ней не было ничего такого, что привлекало бы к себе внимание. Никому не придет в голову следить за ней. Никто, кроме позвонившего по телефону чудака, не подумает, что она убила мужа.
В Коммерческом банке на углу Кинг и Йондж Эстер сняла со счета двести долларов в двадцатидолларовых купюрах, запечатала их в конверт и отправила по почте Телме. Сделала она это не по доброте и не из жалости, а по обязанности, то есть побудившие ее к этому чувства были глубже и сильней, чем доброта и жалость.
Каковы бы ни были причины этого поступка, для Эстер он явился первым шагом к возвращению в поток жизни. Пока весна переходила в лето, за ним последовали и другие шаги. Она встречалась с подругами за ленчем в кафе "Кинг Эдвард", "Ройал Йорк" или "Плаза". Вдвоем с Нэнси они на целый день увезли объединенный выводок из шестерых отпрысков в Саннисайд. Она писала Гарри бодрые письма, не упоминая никаких имен, и Гарри отвечал ей в том же духе. Побывала на обеде в доме Уинслоу и на концертах в саду с Джо Хепберном, которому слон на ухо наступил, но который любил свежий воздух и толпу. В первую неделю июля Эстер повезла сыновей и Энни в охотничий домик близ Уайертона и обещала привезти их сюда еще раз, до того как в сентябре начнутся занятия в школе.
С Телмой она не общалась, лишь ежемесячно посылала деньги, ко от Тьюри слышала, что та тяжело переносит беременность. Телма оставила свой дом в Вестоне и сняла небольшую квартирку в Торонто, чтобы быть поближе к врачу в случае каких-нибудь осложнений. Эстер записала новый адрес Телмы в записную книжку и на следующее утро жаркого августовского дня медленно поехала мимо многоквартирного дома в предместье Спадина, надеясь, что наберется храбрости, остановит машину и позвонит у двери Телмы. Но машина катилась дальше, как будто по собственной воле, а Эстер думала: "Все равно здесь нет места для парковки. К тому же чертовски жарко. И рано – она, может, еще не встала. А кроме того, мне особенно нечего сказать в утешение, я не могу предложить ей что-то конкретное или дать какие-то гарантии".
Все лето Эстер приводила себе подобные доводы, но они как бы смазывали маслом лишь поверхность ее души, не проникая вглубь и не оседая на песке и гравии. Ее преследовали сны, в них она отождествляла себя с Телмой, которая попала в беду и пытается защититься, оправдаться, но целиком зависит от милости некоего чужака с холодными глазами или некоего мнимого друга. Обвинители в снах менялись – Бирмингем, Тьюри, незнакомый полицейский, похожий на ее отца, школьный учитель, которого она когда-то ненавидела, – но обвиняемой оставалась она, Телма-Эстер, двойной образ из наложенных одна на другую индивидуальностей.
В конце августа снова съездила с детьми в охотничий домик, а по возвращении начала готовить мальчиков к началу учебного года.
Встреча, которую она долго ждала и которой боялась, произошла на улице Итон-Колледж. Эстер ступила на эскалатор, чтобы подняться в отдел готового детского платья и увидел, как наверху какая-то женщина споткнулась, сходя с эскалатора. К тому времени, как Эстер поднялась наверх, вокруг женщины поднялась суета: дежурный по эскалатору посадил ее на стул, администратор обмахивал носовым платком в надежде хоть немножко добавить кислорода, а продавец побежал за водой.
Видно было, что женщина на сносях и очень смущена суетой, и, когда продавец принес воды в бумажном стакане, она отказалась ее выпить. Неуклюже, но с достоинством поднялась, отошла к ближайшему прилавку и постояла, чтобы успокоиться.
Эстер подошла к прилавку, позвала: "Телма!" – и женщина обернулась и посмотрела на нее, прищурившись, точно из какого-то темного мира ее вывели на яркое солнце.
– С вами все в порядке, Телма?
– Да. Я прекрасно себя чувствую.
Лицо ее было рыхлым, как поднимающееся на дрожжах тесто, ноги опухли. Просторное платье с запачканным воротничком пропиталось потом и липло к телу между лопаток и подмышками. Пот и жир просачивались сквозь помаду и пудру и капельками выступали на лбу.
– Рада вас видеть, – сказала Эстер. – Я часто думала о вас.
– Да? – сухо улыбнулась Телма. – Спасибо.
– Я... Послушайте, не пойти ли нам куда-нибудь выпить по чашке чая? Тут говорить невозможно.
– Мне нечего сказать вам. Кроме того, прием жидкости для меня строго ограничен. Но все равно спасибо.
– Признаюсь, я была зла на вас, но теперь это прошло. Я хочу, чтобы мы были друзьями.
– В самом деле? Телма обернулась спиной к прилавку, на котором были разложены детские игрушки, погремушки, кольца для прорезающихся зубок, резиновые куклы и набитые опилками животные. – Большую часть пути я прошла одна, думаю, так доберусь и до конца.
– А сколько еще вам осталось ждать?
– С чего вдруг такой интерес?
– Не вдруг. Знаете что, пойдемте в "Медвяную росу" и поедим жареных ячменных лепешек или в "Детское", там чудесные пончики.
– Я на диете.
– Ладно. Тогда листик салата-латука и крошечку прессованного творога.
– Почему вы так настаиваете?
– Я хочу поговорить с вами, – честно сказала Эстер. – Собственно говоря, все лето хотела, да смелости не хватало.
– Смелости?
– Ну, называйте это как хотите. Я была... наверное, растеряна.
– Я теперь начинаю хорошо понимать это слово.
– Ваши дела... вам было очень трудно?
У Телмы слезы навернулись на глаза. Она упрямо смахнула их ресницами.
– Почему вас это интересует?
– Не могу точно сказать почему, но интересует.
– Это был сущий ад.
– Как жаль.
– Только, пожалуйста, не жалейте меня. Я этого не переношу. О, ради Бога, идемте отсюда на нас смотрят. Я, кажется, сейчас расплачусь.
Однако Телма не заплакала. К тому времени, как они пришли в кафе "Детское", ока как будто вполне овладела собой.
Любители утреннего кофе уже разошлись, а для ленча час был слишком ранний, поэтому в зале почти никого не было. Они выбрали угловой столик подальше от окон, Эстер заказала пончики и чай без молока, а Телме – салат из курятины, на который она смотрела жадными глазами, но почти не притронулась к нему, будто знала, какое наказание ждет ее за подобную дерзость.
– У меня высокое кровяное давление, – пояснила она. – Врач опасается эклампсии. Мне приходится считать каждую каплю жидкости и каждую крупицу соли.
– Гарри знает?
– О чем?
– Что вы нездоровы.
– Я здорова, – упрямо сказала Телма. – Мне надо остерегаться, только и всего. Гарри, – повторила она имя мужа и нахмурилась, словно вспоминала, кто это такой. – Нет, Гарри не знает. Я не писала ему с июня.
– Но он-то вам пишет?
– О, да. Он посылает мне деньги два раза в месяц, фактически больше, чем может себе позволить: перевод из Канзас-Сити и двести долларов по местной почте, наверное, через здешнюю контору своей компании. Мне почему-то кажется странным такой двойной способ присылки денег, но я за них ему благодарна. Должно быть, ему повысили жалованье.
Эстер и глазом не моргнула.
– Вполне вероятно. Там заработки выше, чем здесь.
– Недавно тон его писем изменился. О, ничего определенного, к чему можно было бы придраться, ему по-прежнему меня не хватает и все такое прочее, но у меня возникло такое чувство – ну, это я так считаю, – что ему совсем неплохо и одному. А может, и не одному.
– Что вы хотите этим сказать?
– Возможно, он нашел другую, – тихо сказала Телма. – О, я не осуждаю его. Я хотела, чтобы случилось именно так.
– Вы уверены, что это случилось?
– Нет. Чутьем догадываюсь. Я знаю Гарри. Если какая-нибудь женщина начнет строить ему глазки на пикнике с сотрудниками конторы, он не сбежит, останется и будет наслаждаться каждой минутой, пока ему строят глазки.
– Я согласна с вами, что чутьем можно угадать некоторые вещи, но не настолько, чтобы вообразить конторский пикник и строящую глазки женщину...
– У них там действительно был такой пикник. Он упоминал об этом в последнем письме. Дескать хорошо провел время. Не то чтобы меня это тревожило, я желаю ему хорошо проводить время и быть счастливым. Он этого заслуживает. Только...
– Что только?
– Я не хочу, чтобы он писал мне об этом. Я так несчастна, так несчастна! – Телма приложила к глазам гигиеническую салфетку. – Конторский пикник, черт бы его побрал!
– Ну, не плачьте.
– Ничего не могу с собой поделать.
– Подумайте о вашем будущем, о ребенке. Сколько вам осталось ждать?
– Недели три.
– Еще долго.
– Для меня это целая вечность.
– Не могу ли я чем-нибудь помочь вам?
– Нет, спасибо. – Телма съела еще ложку салата с курятиной, затем отодвинула тарелку. – Следующее письмо от него я не собираюсь читать. Даже не вскрою конверт.
– Вам не кажется, что вы непоследовательны?
– Я иногда бываю непоследовательной. И знаю это. Как собака на сене. Я не хочу, чтобы Гарри вернулся ко мне, я никогда не смогу жить с ним, как прежде. И все же, как подумаю, что он кутит там с другими женщинами, ходит на домашние вечера...
– Это же был конторский пикник.
– Он упомянул только о нем. А о дюжине подобных случаев ничего не написал. – Телма снова промокнула глаза. – Я вовсе не завидую. Хочу, чтобы он был счастлив. Дам ему развод, и он сможет жениться на ней.
– На ней? Вы имеете в виду женщину, которая строила ему глазки на пикнике и неотступно преследовала на диких оргиях?
– Не надо смеяться, – мрачно сказала Телма. – Я умею читать между строк.
– Некоторые люди так поднаторели в искусстве читать между строк, что самих строк уже не видят. Вы даете волю своему буйному воображению. Взяли конторский пикник и раздули его до бесшабашных оргий.
– Нет. Гарри не любит оргий. Он не такой. Он из тех мужчин, которым надо жениться.
– Он уже женат.
– Нет, уже не женат.
– Возможно, когда-нибудь вы с ним снова встретитесь...
– Нет, никогда.
– Почему вы в этом так уверены?
– Потому что я никогда не любила его. Когда мы встретились мне уже было за тридцать... До этого никто мне по-настоящему предложения не делал, и я знала, что это мой последний шанс... шанс жить полной жизнью, родить ребенка... Бог мой, как я хотела ребенка! – Телма опустила взгляд на свой раздутый живот, упирающийся в край стола и слабо улыбнулась. – Я и подумать не могла, что это будет так трудно.
Глава 20
Ребенок Телмы появился на свет холодным дождливым утром в конце сентября в клинике Гинекологического колледжа. Телма приехала в клинику на такси одна среди ночи, не поставив в известность ни друзей, ни соседей.
Не считая больничного персонала, Ральф Тьюри узнал эту новость первым. Врач Телмы позвонил ему, когда он собирался идти на девятичасовой урок, и сообщил, что Телма родила чудесного, здорового восьмифунтового мальчика. После двух переливаний крови состояние Телмы было лишь "удовлетворительным", посетителей к ней пока что не допускали, но на ребёнка можно было посмотреть сквозь стеклянную стену палаты для новорожденных.
Полагая, что это событие надо бы как-то отпраздновать, Тьюри пригласил Билла Уинслоу и Джо Хепберна на ленч в кафе "Плаза". После мартини и запеченных в тесте бифштексов Тьюри поднял вопрос о том, что надо сообщить новость Гарри.
– Я думаю, мы должны послать ему телеграмму.
– Зачем? – спросил Джо Хепберн. – Поздравить?
– Нет, конечно. Но ему нужно знать, что с Телмой и ребенком все в порядке.
– Не знаю, мне представляется, что при сложившихся обстоятельствах посылать такую телеграмму бестактно.
– Гарри не стал бы делать различия между своим и чужим ребенком, а если бы и стал, ему на это наплевать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
– Нет, спасибо. Останьтесь здесь и помогите Энни управляться с мальчиками. И скажите им, – добавила она, – что завтра они снова пойдут в школу.
Обычно на пути в центр города Эстер избегала улиц с интенсивным движением. Но сегодня она нарочно влилась в сплошной поток машин, где ощущала себя затерянной и безымянной. Женщина в машине среди сотен других женщин в машинах. В ней не было ничего такого, что привлекало бы к себе внимание. Никому не придет в голову следить за ней. Никто, кроме позвонившего по телефону чудака, не подумает, что она убила мужа.
В Коммерческом банке на углу Кинг и Йондж Эстер сняла со счета двести долларов в двадцатидолларовых купюрах, запечатала их в конверт и отправила по почте Телме. Сделала она это не по доброте и не из жалости, а по обязанности, то есть побудившие ее к этому чувства были глубже и сильней, чем доброта и жалость.
Каковы бы ни были причины этого поступка, для Эстер он явился первым шагом к возвращению в поток жизни. Пока весна переходила в лето, за ним последовали и другие шаги. Она встречалась с подругами за ленчем в кафе "Кинг Эдвард", "Ройал Йорк" или "Плаза". Вдвоем с Нэнси они на целый день увезли объединенный выводок из шестерых отпрысков в Саннисайд. Она писала Гарри бодрые письма, не упоминая никаких имен, и Гарри отвечал ей в том же духе. Побывала на обеде в доме Уинслоу и на концертах в саду с Джо Хепберном, которому слон на ухо наступил, но который любил свежий воздух и толпу. В первую неделю июля Эстер повезла сыновей и Энни в охотничий домик близ Уайертона и обещала привезти их сюда еще раз, до того как в сентябре начнутся занятия в школе.
С Телмой она не общалась, лишь ежемесячно посылала деньги, ко от Тьюри слышала, что та тяжело переносит беременность. Телма оставила свой дом в Вестоне и сняла небольшую квартирку в Торонто, чтобы быть поближе к врачу в случае каких-нибудь осложнений. Эстер записала новый адрес Телмы в записную книжку и на следующее утро жаркого августовского дня медленно поехала мимо многоквартирного дома в предместье Спадина, надеясь, что наберется храбрости, остановит машину и позвонит у двери Телмы. Но машина катилась дальше, как будто по собственной воле, а Эстер думала: "Все равно здесь нет места для парковки. К тому же чертовски жарко. И рано – она, может, еще не встала. А кроме того, мне особенно нечего сказать в утешение, я не могу предложить ей что-то конкретное или дать какие-то гарантии".
Все лето Эстер приводила себе подобные доводы, но они как бы смазывали маслом лишь поверхность ее души, не проникая вглубь и не оседая на песке и гравии. Ее преследовали сны, в них она отождествляла себя с Телмой, которая попала в беду и пытается защититься, оправдаться, но целиком зависит от милости некоего чужака с холодными глазами или некоего мнимого друга. Обвинители в снах менялись – Бирмингем, Тьюри, незнакомый полицейский, похожий на ее отца, школьный учитель, которого она когда-то ненавидела, – но обвиняемой оставалась она, Телма-Эстер, двойной образ из наложенных одна на другую индивидуальностей.
В конце августа снова съездила с детьми в охотничий домик, а по возвращении начала готовить мальчиков к началу учебного года.
Встреча, которую она долго ждала и которой боялась, произошла на улице Итон-Колледж. Эстер ступила на эскалатор, чтобы подняться в отдел готового детского платья и увидел, как наверху какая-то женщина споткнулась, сходя с эскалатора. К тому времени, как Эстер поднялась наверх, вокруг женщины поднялась суета: дежурный по эскалатору посадил ее на стул, администратор обмахивал носовым платком в надежде хоть немножко добавить кислорода, а продавец побежал за водой.
Видно было, что женщина на сносях и очень смущена суетой, и, когда продавец принес воды в бумажном стакане, она отказалась ее выпить. Неуклюже, но с достоинством поднялась, отошла к ближайшему прилавку и постояла, чтобы успокоиться.
Эстер подошла к прилавку, позвала: "Телма!" – и женщина обернулась и посмотрела на нее, прищурившись, точно из какого-то темного мира ее вывели на яркое солнце.
– С вами все в порядке, Телма?
– Да. Я прекрасно себя чувствую.
Лицо ее было рыхлым, как поднимающееся на дрожжах тесто, ноги опухли. Просторное платье с запачканным воротничком пропиталось потом и липло к телу между лопаток и подмышками. Пот и жир просачивались сквозь помаду и пудру и капельками выступали на лбу.
– Рада вас видеть, – сказала Эстер. – Я часто думала о вас.
– Да? – сухо улыбнулась Телма. – Спасибо.
– Я... Послушайте, не пойти ли нам куда-нибудь выпить по чашке чая? Тут говорить невозможно.
– Мне нечего сказать вам. Кроме того, прием жидкости для меня строго ограничен. Но все равно спасибо.
– Признаюсь, я была зла на вас, но теперь это прошло. Я хочу, чтобы мы были друзьями.
– В самом деле? Телма обернулась спиной к прилавку, на котором были разложены детские игрушки, погремушки, кольца для прорезающихся зубок, резиновые куклы и набитые опилками животные. – Большую часть пути я прошла одна, думаю, так доберусь и до конца.
– А сколько еще вам осталось ждать?
– С чего вдруг такой интерес?
– Не вдруг. Знаете что, пойдемте в "Медвяную росу" и поедим жареных ячменных лепешек или в "Детское", там чудесные пончики.
– Я на диете.
– Ладно. Тогда листик салата-латука и крошечку прессованного творога.
– Почему вы так настаиваете?
– Я хочу поговорить с вами, – честно сказала Эстер. – Собственно говоря, все лето хотела, да смелости не хватало.
– Смелости?
– Ну, называйте это как хотите. Я была... наверное, растеряна.
– Я теперь начинаю хорошо понимать это слово.
– Ваши дела... вам было очень трудно?
У Телмы слезы навернулись на глаза. Она упрямо смахнула их ресницами.
– Почему вас это интересует?
– Не могу точно сказать почему, но интересует.
– Это был сущий ад.
– Как жаль.
– Только, пожалуйста, не жалейте меня. Я этого не переношу. О, ради Бога, идемте отсюда на нас смотрят. Я, кажется, сейчас расплачусь.
Однако Телма не заплакала. К тому времени, как они пришли в кафе "Детское", ока как будто вполне овладела собой.
Любители утреннего кофе уже разошлись, а для ленча час был слишком ранний, поэтому в зале почти никого не было. Они выбрали угловой столик подальше от окон, Эстер заказала пончики и чай без молока, а Телме – салат из курятины, на который она смотрела жадными глазами, но почти не притронулась к нему, будто знала, какое наказание ждет ее за подобную дерзость.
– У меня высокое кровяное давление, – пояснила она. – Врач опасается эклампсии. Мне приходится считать каждую каплю жидкости и каждую крупицу соли.
– Гарри знает?
– О чем?
– Что вы нездоровы.
– Я здорова, – упрямо сказала Телма. – Мне надо остерегаться, только и всего. Гарри, – повторила она имя мужа и нахмурилась, словно вспоминала, кто это такой. – Нет, Гарри не знает. Я не писала ему с июня.
– Но он-то вам пишет?
– О, да. Он посылает мне деньги два раза в месяц, фактически больше, чем может себе позволить: перевод из Канзас-Сити и двести долларов по местной почте, наверное, через здешнюю контору своей компании. Мне почему-то кажется странным такой двойной способ присылки денег, но я за них ему благодарна. Должно быть, ему повысили жалованье.
Эстер и глазом не моргнула.
– Вполне вероятно. Там заработки выше, чем здесь.
– Недавно тон его писем изменился. О, ничего определенного, к чему можно было бы придраться, ему по-прежнему меня не хватает и все такое прочее, но у меня возникло такое чувство – ну, это я так считаю, – что ему совсем неплохо и одному. А может, и не одному.
– Что вы хотите этим сказать?
– Возможно, он нашел другую, – тихо сказала Телма. – О, я не осуждаю его. Я хотела, чтобы случилось именно так.
– Вы уверены, что это случилось?
– Нет. Чутьем догадываюсь. Я знаю Гарри. Если какая-нибудь женщина начнет строить ему глазки на пикнике с сотрудниками конторы, он не сбежит, останется и будет наслаждаться каждой минутой, пока ему строят глазки.
– Я согласна с вами, что чутьем можно угадать некоторые вещи, но не настолько, чтобы вообразить конторский пикник и строящую глазки женщину...
– У них там действительно был такой пикник. Он упоминал об этом в последнем письме. Дескать хорошо провел время. Не то чтобы меня это тревожило, я желаю ему хорошо проводить время и быть счастливым. Он этого заслуживает. Только...
– Что только?
– Я не хочу, чтобы он писал мне об этом. Я так несчастна, так несчастна! – Телма приложила к глазам гигиеническую салфетку. – Конторский пикник, черт бы его побрал!
– Ну, не плачьте.
– Ничего не могу с собой поделать.
– Подумайте о вашем будущем, о ребенке. Сколько вам осталось ждать?
– Недели три.
– Еще долго.
– Для меня это целая вечность.
– Не могу ли я чем-нибудь помочь вам?
– Нет, спасибо. – Телма съела еще ложку салата с курятиной, затем отодвинула тарелку. – Следующее письмо от него я не собираюсь читать. Даже не вскрою конверт.
– Вам не кажется, что вы непоследовательны?
– Я иногда бываю непоследовательной. И знаю это. Как собака на сене. Я не хочу, чтобы Гарри вернулся ко мне, я никогда не смогу жить с ним, как прежде. И все же, как подумаю, что он кутит там с другими женщинами, ходит на домашние вечера...
– Это же был конторский пикник.
– Он упомянул только о нем. А о дюжине подобных случаев ничего не написал. – Телма снова промокнула глаза. – Я вовсе не завидую. Хочу, чтобы он был счастлив. Дам ему развод, и он сможет жениться на ней.
– На ней? Вы имеете в виду женщину, которая строила ему глазки на пикнике и неотступно преследовала на диких оргиях?
– Не надо смеяться, – мрачно сказала Телма. – Я умею читать между строк.
– Некоторые люди так поднаторели в искусстве читать между строк, что самих строк уже не видят. Вы даете волю своему буйному воображению. Взяли конторский пикник и раздули его до бесшабашных оргий.
– Нет. Гарри не любит оргий. Он не такой. Он из тех мужчин, которым надо жениться.
– Он уже женат.
– Нет, уже не женат.
– Возможно, когда-нибудь вы с ним снова встретитесь...
– Нет, никогда.
– Почему вы в этом так уверены?
– Потому что я никогда не любила его. Когда мы встретились мне уже было за тридцать... До этого никто мне по-настоящему предложения не делал, и я знала, что это мой последний шанс... шанс жить полной жизнью, родить ребенка... Бог мой, как я хотела ребенка! – Телма опустила взгляд на свой раздутый живот, упирающийся в край стола и слабо улыбнулась. – Я и подумать не могла, что это будет так трудно.
Глава 20
Ребенок Телмы появился на свет холодным дождливым утром в конце сентября в клинике Гинекологического колледжа. Телма приехала в клинику на такси одна среди ночи, не поставив в известность ни друзей, ни соседей.
Не считая больничного персонала, Ральф Тьюри узнал эту новость первым. Врач Телмы позвонил ему, когда он собирался идти на девятичасовой урок, и сообщил, что Телма родила чудесного, здорового восьмифунтового мальчика. После двух переливаний крови состояние Телмы было лишь "удовлетворительным", посетителей к ней пока что не допускали, но на ребёнка можно было посмотреть сквозь стеклянную стену палаты для новорожденных.
Полагая, что это событие надо бы как-то отпраздновать, Тьюри пригласил Билла Уинслоу и Джо Хепберна на ленч в кафе "Плаза". После мартини и запеченных в тесте бифштексов Тьюри поднял вопрос о том, что надо сообщить новость Гарри.
– Я думаю, мы должны послать ему телеграмму.
– Зачем? – спросил Джо Хепберн. – Поздравить?
– Нет, конечно. Но ему нужно знать, что с Телмой и ребенком все в порядке.
– Не знаю, мне представляется, что при сложившихся обстоятельствах посылать такую телеграмму бестактно.
– Гарри не стал бы делать различия между своим и чужим ребенком, а если бы и стал, ему на это наплевать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32