Но ему была очень неприятна мысль покинуть сцену, на которой находились действующие лица драмы и даже, как он в том был уверен, главное действующее лицо одного или даже всех трех преступлений. Наконец он решился сделать шаг, от которого, правда, не ожидал многого, но который по крайней мере подводил к концу невыносимое бездействие. С этой целью он написал следующее письмо:
«Мистер Артур Рандольф!
Так как вы пожелали воспользоваться моими услугами, чтобы найти доказательства, что рубин украден мистером Митчелем, то вы не откажете мне в вашей помощи. Я бы желал услышать из уст вашего друга одну из тех историй о драгоценных камнях, о которых вы говорили при нашем первом разговоре, но в моем присутствии мистер Митчель становится недоверчив. Не можете ли вы вызвать его на рассказ, который я, спрятавшись поблизости, мог бы услышать. Вам можно будет завести разговор об украденном рубине и намекнуть ему, – если не высказать прямо, – что вы подозреваете его в краже рубина. Если он станет отрицать это, что он, конечно, и сделает, тогда спросите его, не имеет ли рубин своей истории, то есть не пытались ли его украсть уже раньше? Последующий затем разговор может дать мне весьма ценные указания. Если вы будете так добры устроить это, то весьма обяжете преданного вам Д. Барнеса».
В ответ на это письмо Барнес получил приглашение повидаться с Рандольфом на следующий вечер в клубе.
Между тем Митчель, вернувшийся уже в Нью-Йорк, отправился к Торе в отель «Гофманн».
– Торе, – начал он, – я должен серьезно поговорить с вами по поводу кражи рубина.
– Я слушаю вас, – отвечал Торе, закуривая сигарету.
– Хорошо. Чтобы вы меня хорошенько поняли, я начну с нашего договора. Мы в некотором роде тайные партнеры или, вернее, сообщники по игре. Я тогда выразил готовность дать средства, в известных пределах, для нашего предприятия и, кажется, выполнил это условие. Но наши потери были весьма значительны, хотя вы уверяли меня, что вам известна некоторая… гм!… система, при которой не бывает проигрыша. Не так ли?
– Вполне, мой друг, и вы были бесподобным, спокойным участником, ибо предоставляли мне полную свободу действий, оплачивая расходы и ни о чем не спрашивая. Хотите вы теперь сказать, что вам неприятны потери и что вы требуете объяснения?
– Непременно, но сначала я должен еще упомянуть о другом пункте. Вы обещали порвать с Адрианом Фишером.
– Ну?
– И вы этого не сделали. Я просил вас надеть на вечер костюм Али-Баба, а вы передали его Адриану Фишеру. Почему?
– Я думаю, что будет удобнее, если сначала объясню причину наших потерь, а потом перейду к Адриану Фишеру. Как вам, может быть, известно, сыщик Барнес приставил ко мне шпиона, и я заметил, что он особенно наблюдает за тем, проигрываю я или выигрываю. Поэтому я считал благоразумным проигрывать.
– Мои деньги!
– Наши деньги, так как мы ведь партнеры. Вы мне только ссужаете деньги, пока я не получу своих из Парижа, и имеете от меня вексель. Если вам это надоело, я могу вам немедленно заплатить, хотя не отрицаю, что это мне будет неудобно.
– Нет, для меня дело не в деньгах; но скажите мне, почему вы считали, что благоразумнее будет проигрывать?
– Очень просто. Так как сыщики стараются главным образом узнать, выигрываю я или проигрываю, то они, вероятно, считают меня шулером, и я хотел рассеять их подозрение.
– Так… А теперь о Фишере. Причем он тут?
– Вы знаете, что я не собирался участвовать в маскараде. Когда вы заболели в Филадельфии, вы письменно просили меня надеть ваш костюм, и я сначала готов был это сделать. Но в тот момент, когда я собирался на вечер, ко мне явился костюмер, чтобы предупредить меня, что у него был сыщик, заставивший его показать ему ваше письмо. Из этого я понял, что Барнес будет на вечере.
– Вы не ошиблись, он там был.
– Да, я знаю. Узнав это, я решился натянуть ему нос и надеть костюм разбойника. Но так как в маскараде непременно должен был участвовать Али-Баба, то я и попросил Фишера надеть этот костюм, так как больше мне не к кому было обратиться. Он согласился – вот и вся история…
– Хорошо, ваше объяснение удовлетворяет меня, но вы должны извинить мои вопросы, так как я не знал, чем объяснить все это, а я имею право все знать. Теперь скажите мне, где вы были в ту минуту, когда была совершена кража? Видели ли вы, как это все случилось?
– Я был, вероятно, совсем близко, но ничего не видел. Барнес вдруг закричал, что совершена кража и чтобы все сняли маски. Сейчас вслед за этим я подошел к нему.
– Вы должны были бы предложить ему обыскать всех, как тогда в поезде.
– Я это и сделал, но он отказался. Его тогдашний опыт был не очень удачен.
При этих словах оба весело засмеялись, как бы с удовольствием вспоминая о неудаче сыщика.
– Кажется, мистер Барнес ожидал, что рубин будет украден в тот вечер и предупредил мистера ван Раульстона, что среди гостей будут воры.
– В самом деле? Жаль, что при всей его хитрости ему не удалось поймать вора.
Оба снова засмеялись, затем Митчель предложил отправиться в клуб. Когда они туда пришли, швейцар сообщил Митчелю, что Рандольф в клубе и желает с ним поговорить. Поэтому они отправились в гостиную, где их ждал Рандольф.
– Здравствуй, Рандольф, ты желал со мной говорить?
– О, ничего особенного. Я пришел сюда обедать и хотел иметь для этого компанию, вот и все. Еда вообще тяжелый труд и приятна только в хорошей компании. Могу ли я велеть поставить прибор также и для вас, мистер Торе?
– С величайшим удовольствием, – отвечал Торе.
– Хорошо, – сказал Рандольф, – я распоряжусь, а пока мне надо еще написать несколько писем; поэтому прошу извинить меня. Мы встретимся в семь часов в маленькой столовой.
Рандольф вышел из комнаты и поднялся наверх, где его ждал Барнес.
– Все в порядке, – сказал он ему. – Митчель здесь вместе с Торе. Не понимаю, откуда эта тесная дружба между ними, но это нас не касается. Мы будем обедать в маленьком зале, и я устрою так, чтобы стол был накрыт как раз возле большой драпировки, отделяющей маленький зал от большого, а для вас я закажу обед по другую сторону занавеса.
– Отлично! Я услышу все, что будет говориться.
– Итак, ровно в семь часов я с моими гостями сяду за стол, а пять минут спустя и вы можете занять ваше место.
Распоряжения Рандольфа были выполнены в точности. В семь часов он сел со своими гостями за стол, а несколько минут спустя по стуку тарелок, он понял, что и Барнесу по другую сторону занавеса был подан обед.
– Надеюсь, – начал Рандольф, – что ты совершенно поправился от своей болезни, помешавшей тебе присутствовать на костюмированном вечере?
– Да, спасибо, – отвечал Митчель, – это были пустяки. Неприятно только, что я не мог участвовать в костюмированном вечере; может быть, мне удалось бы избавить мисс Ремзен от неприятности потерять рубин.
– Да, Митчель, – продолжал Рандольф, – конечно, очень неприятно потерять такое дорогое украшение, но тебе нетрудно заменить его. У тебя ведь так много драгоценных камней. Недавно еще я высказывал мнение, что тот, кто собирает такие драгоценные камни, чтобы затем запереть их и никому не показывать, до некоторой степени сумасшедший. Я очень порадовался, когда узнал, что ты подарил мисс Ремзен рубин, и я принял это за знак исправления. У тебя, наверное, есть еще такие же рубины, которые ты можешь подарить твоей невесте.
– Ты ошибаешься, Рандольф. Такой рубин, как этот, нелегко достать.
– Почему это? Разве он был какой-нибудь особенный?
– Да, но лучше не будем говорить об этом. Этот резкий ответ удивил Рандольфа, ибо он знал, что хотя Митчель и не любил показывать свои драгоценные камни, он всегда охотно говорил о них.
– Митчель, – продолжал тем не менее Рандольф, – я ручаюсь, чем угодно, что ты можешь подарить мисс Ремзен не только такой же дорогой рубин, но даже тот же самый.
– Надеюсь, что когда-нибудь впоследствии буду в состоянии сделать это, – спокойно ответил тот.
– Ты не так меня понял: я думаю, что твоя болезнь в Филадельфии была просто притворством и что ты был здесь и украл рубин.
– В самом деле! Как ты пришел к такому невероятному заключению?
– Я думаю, что ты хотел таким способом выиграть пари. Никто, кроме тебя, не мог вынуть булавку из волос мисс Ремзен, так как она не допустила бы этого.
– Мне весьма неприятно, милый Рандольф, твое неоднократное впутывание в разговор имени мисс Ремзен и особенно намек на то, что я будто сделал ее своей соучастницей; извини, если я прибавлю, что ты придумал плохую тему для развлечения твоих гостей.
– Дружище, не толкуй этого в дурную сторону; я не хотел тебя обидеть, и мы можем переменить тему разговора.
Наступило молчание, Рандольф не мог придумать, как ему навести Митчеля на ту же тему. Он полагал, что до сих пор ничего не достиг, тогда как Барнес вывел из слов Митчеля твердое заключение, что, какую бы роль ни играл Митчель, мисс Ремзен непричастна к делу. Ему также было любопытно, коснется ли разговор снова рубина, а это случилось благодаря Торе.
– Извините, мистер Митчель, – сказал он, – но ваше замечание, что в этом рубине есть что-то особенное, возбудило мое любопытство, и я был бы вам очень благодарен, если бы вы нам рассказали историю этого камня, если он ее имеет.
– Хорошо, – отвечал Митчель после короткой паузы, – я делаю это неохотно, но для вас сделаю исключение. История этого рубина начинается с Моисея, которому его подарила дочь фараона. Второй камень, точная копия этого, находился в сокровищнице фараона, который надевал его в торжественных случаях. С исходом евреев и этот камень покинул Египет, и его история в продолжении многих веков не представляет ничего интересного. Он хранился в храме у первосвященников и переходил из рода в род. С завоеванием Иерусалима камень перешел в руки римлян, достался Цезарю, который весьма оригинальным способом послал его в подарок Клеопатре. Предупредив ее об этом, он привязал его на шею голубю, который полетел во дворец Клеопатры. Клеопатра ждала крылатого посланника на крыше и, увидя, что голубя преследует коршун, она велела одному стражнику пустить в хищника стрелу. Но стрелок попал не в него, а в голубя, который, обливаясь кровью, упал замертво к ногам царицы. Она отвязала камень, который был весь в крови и принял темно-красный цвет. Несколько времени спустя в Клеопатру безумно влюбился один египетский жрец и однажды осмелился признаться ей в любви. Это рассмешило ее, и она спросила его, что может предложить бедный жрец ей, у ног которой были цари. В отчаянии он отвечал ей, что может предложить свою жизнь. «Твоя жизнь и без того принадлежит мне, но вы, жрецы, утверждаете, что вы всемогущи. Достань мне пару к моему рубину, и я, может быть, выслушаю тебя». К великому ее удивлению жрец отвечал: «Я мог бы это сделать, если бы осмелился. Камень, которым ты обладаешь, вернулся только на свое старое место, так как он принадлежал некогда фараонам, и у него была пара; этот второй камень погребен вместе с Рамзесом Великим». «Добудь мне его», – отвечала Клеопатра скорее в повелительном, чем в просительном тоне.
Со страхом и трепетом отправился жрец к пирамиде и украл камень. Но когда он передал его царице, та страшно разгневалась. «Смеешься ты надо мной? – вскричала она. – Или ты считаешь этот бледный камень парным к моему?» Тогда жрец объяснил ей, что ее камень получил такую темную окраску от крови голубя. «Вот как? – вскричала она. – Так пусть же и этот так же окрасится! Ты предлагал мне свою жизнь – я принимаю ее, и камень будет погружен в твою кровь, пока не примет той же окраски, что у моего рубина». Она выполнила свою угрозу, и камни составили прекрасную пару.
После смерти Клеопатры они попали в Рим через посредство укравшей их невольницы и были там известны под именем «Египетских драгоценностей».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
«Мистер Артур Рандольф!
Так как вы пожелали воспользоваться моими услугами, чтобы найти доказательства, что рубин украден мистером Митчелем, то вы не откажете мне в вашей помощи. Я бы желал услышать из уст вашего друга одну из тех историй о драгоценных камнях, о которых вы говорили при нашем первом разговоре, но в моем присутствии мистер Митчель становится недоверчив. Не можете ли вы вызвать его на рассказ, который я, спрятавшись поблизости, мог бы услышать. Вам можно будет завести разговор об украденном рубине и намекнуть ему, – если не высказать прямо, – что вы подозреваете его в краже рубина. Если он станет отрицать это, что он, конечно, и сделает, тогда спросите его, не имеет ли рубин своей истории, то есть не пытались ли его украсть уже раньше? Последующий затем разговор может дать мне весьма ценные указания. Если вы будете так добры устроить это, то весьма обяжете преданного вам Д. Барнеса».
В ответ на это письмо Барнес получил приглашение повидаться с Рандольфом на следующий вечер в клубе.
Между тем Митчель, вернувшийся уже в Нью-Йорк, отправился к Торе в отель «Гофманн».
– Торе, – начал он, – я должен серьезно поговорить с вами по поводу кражи рубина.
– Я слушаю вас, – отвечал Торе, закуривая сигарету.
– Хорошо. Чтобы вы меня хорошенько поняли, я начну с нашего договора. Мы в некотором роде тайные партнеры или, вернее, сообщники по игре. Я тогда выразил готовность дать средства, в известных пределах, для нашего предприятия и, кажется, выполнил это условие. Но наши потери были весьма значительны, хотя вы уверяли меня, что вам известна некоторая… гм!… система, при которой не бывает проигрыша. Не так ли?
– Вполне, мой друг, и вы были бесподобным, спокойным участником, ибо предоставляли мне полную свободу действий, оплачивая расходы и ни о чем не спрашивая. Хотите вы теперь сказать, что вам неприятны потери и что вы требуете объяснения?
– Непременно, но сначала я должен еще упомянуть о другом пункте. Вы обещали порвать с Адрианом Фишером.
– Ну?
– И вы этого не сделали. Я просил вас надеть на вечер костюм Али-Баба, а вы передали его Адриану Фишеру. Почему?
– Я думаю, что будет удобнее, если сначала объясню причину наших потерь, а потом перейду к Адриану Фишеру. Как вам, может быть, известно, сыщик Барнес приставил ко мне шпиона, и я заметил, что он особенно наблюдает за тем, проигрываю я или выигрываю. Поэтому я считал благоразумным проигрывать.
– Мои деньги!
– Наши деньги, так как мы ведь партнеры. Вы мне только ссужаете деньги, пока я не получу своих из Парижа, и имеете от меня вексель. Если вам это надоело, я могу вам немедленно заплатить, хотя не отрицаю, что это мне будет неудобно.
– Нет, для меня дело не в деньгах; но скажите мне, почему вы считали, что благоразумнее будет проигрывать?
– Очень просто. Так как сыщики стараются главным образом узнать, выигрываю я или проигрываю, то они, вероятно, считают меня шулером, и я хотел рассеять их подозрение.
– Так… А теперь о Фишере. Причем он тут?
– Вы знаете, что я не собирался участвовать в маскараде. Когда вы заболели в Филадельфии, вы письменно просили меня надеть ваш костюм, и я сначала готов был это сделать. Но в тот момент, когда я собирался на вечер, ко мне явился костюмер, чтобы предупредить меня, что у него был сыщик, заставивший его показать ему ваше письмо. Из этого я понял, что Барнес будет на вечере.
– Вы не ошиблись, он там был.
– Да, я знаю. Узнав это, я решился натянуть ему нос и надеть костюм разбойника. Но так как в маскараде непременно должен был участвовать Али-Баба, то я и попросил Фишера надеть этот костюм, так как больше мне не к кому было обратиться. Он согласился – вот и вся история…
– Хорошо, ваше объяснение удовлетворяет меня, но вы должны извинить мои вопросы, так как я не знал, чем объяснить все это, а я имею право все знать. Теперь скажите мне, где вы были в ту минуту, когда была совершена кража? Видели ли вы, как это все случилось?
– Я был, вероятно, совсем близко, но ничего не видел. Барнес вдруг закричал, что совершена кража и чтобы все сняли маски. Сейчас вслед за этим я подошел к нему.
– Вы должны были бы предложить ему обыскать всех, как тогда в поезде.
– Я это и сделал, но он отказался. Его тогдашний опыт был не очень удачен.
При этих словах оба весело засмеялись, как бы с удовольствием вспоминая о неудаче сыщика.
– Кажется, мистер Барнес ожидал, что рубин будет украден в тот вечер и предупредил мистера ван Раульстона, что среди гостей будут воры.
– В самом деле? Жаль, что при всей его хитрости ему не удалось поймать вора.
Оба снова засмеялись, затем Митчель предложил отправиться в клуб. Когда они туда пришли, швейцар сообщил Митчелю, что Рандольф в клубе и желает с ним поговорить. Поэтому они отправились в гостиную, где их ждал Рандольф.
– Здравствуй, Рандольф, ты желал со мной говорить?
– О, ничего особенного. Я пришел сюда обедать и хотел иметь для этого компанию, вот и все. Еда вообще тяжелый труд и приятна только в хорошей компании. Могу ли я велеть поставить прибор также и для вас, мистер Торе?
– С величайшим удовольствием, – отвечал Торе.
– Хорошо, – сказал Рандольф, – я распоряжусь, а пока мне надо еще написать несколько писем; поэтому прошу извинить меня. Мы встретимся в семь часов в маленькой столовой.
Рандольф вышел из комнаты и поднялся наверх, где его ждал Барнес.
– Все в порядке, – сказал он ему. – Митчель здесь вместе с Торе. Не понимаю, откуда эта тесная дружба между ними, но это нас не касается. Мы будем обедать в маленьком зале, и я устрою так, чтобы стол был накрыт как раз возле большой драпировки, отделяющей маленький зал от большого, а для вас я закажу обед по другую сторону занавеса.
– Отлично! Я услышу все, что будет говориться.
– Итак, ровно в семь часов я с моими гостями сяду за стол, а пять минут спустя и вы можете занять ваше место.
Распоряжения Рандольфа были выполнены в точности. В семь часов он сел со своими гостями за стол, а несколько минут спустя по стуку тарелок, он понял, что и Барнесу по другую сторону занавеса был подан обед.
– Надеюсь, – начал Рандольф, – что ты совершенно поправился от своей болезни, помешавшей тебе присутствовать на костюмированном вечере?
– Да, спасибо, – отвечал Митчель, – это были пустяки. Неприятно только, что я не мог участвовать в костюмированном вечере; может быть, мне удалось бы избавить мисс Ремзен от неприятности потерять рубин.
– Да, Митчель, – продолжал Рандольф, – конечно, очень неприятно потерять такое дорогое украшение, но тебе нетрудно заменить его. У тебя ведь так много драгоценных камней. Недавно еще я высказывал мнение, что тот, кто собирает такие драгоценные камни, чтобы затем запереть их и никому не показывать, до некоторой степени сумасшедший. Я очень порадовался, когда узнал, что ты подарил мисс Ремзен рубин, и я принял это за знак исправления. У тебя, наверное, есть еще такие же рубины, которые ты можешь подарить твоей невесте.
– Ты ошибаешься, Рандольф. Такой рубин, как этот, нелегко достать.
– Почему это? Разве он был какой-нибудь особенный?
– Да, но лучше не будем говорить об этом. Этот резкий ответ удивил Рандольфа, ибо он знал, что хотя Митчель и не любил показывать свои драгоценные камни, он всегда охотно говорил о них.
– Митчель, – продолжал тем не менее Рандольф, – я ручаюсь, чем угодно, что ты можешь подарить мисс Ремзен не только такой же дорогой рубин, но даже тот же самый.
– Надеюсь, что когда-нибудь впоследствии буду в состоянии сделать это, – спокойно ответил тот.
– Ты не так меня понял: я думаю, что твоя болезнь в Филадельфии была просто притворством и что ты был здесь и украл рубин.
– В самом деле! Как ты пришел к такому невероятному заключению?
– Я думаю, что ты хотел таким способом выиграть пари. Никто, кроме тебя, не мог вынуть булавку из волос мисс Ремзен, так как она не допустила бы этого.
– Мне весьма неприятно, милый Рандольф, твое неоднократное впутывание в разговор имени мисс Ремзен и особенно намек на то, что я будто сделал ее своей соучастницей; извини, если я прибавлю, что ты придумал плохую тему для развлечения твоих гостей.
– Дружище, не толкуй этого в дурную сторону; я не хотел тебя обидеть, и мы можем переменить тему разговора.
Наступило молчание, Рандольф не мог придумать, как ему навести Митчеля на ту же тему. Он полагал, что до сих пор ничего не достиг, тогда как Барнес вывел из слов Митчеля твердое заключение, что, какую бы роль ни играл Митчель, мисс Ремзен непричастна к делу. Ему также было любопытно, коснется ли разговор снова рубина, а это случилось благодаря Торе.
– Извините, мистер Митчель, – сказал он, – но ваше замечание, что в этом рубине есть что-то особенное, возбудило мое любопытство, и я был бы вам очень благодарен, если бы вы нам рассказали историю этого камня, если он ее имеет.
– Хорошо, – отвечал Митчель после короткой паузы, – я делаю это неохотно, но для вас сделаю исключение. История этого рубина начинается с Моисея, которому его подарила дочь фараона. Второй камень, точная копия этого, находился в сокровищнице фараона, который надевал его в торжественных случаях. С исходом евреев и этот камень покинул Египет, и его история в продолжении многих веков не представляет ничего интересного. Он хранился в храме у первосвященников и переходил из рода в род. С завоеванием Иерусалима камень перешел в руки римлян, достался Цезарю, который весьма оригинальным способом послал его в подарок Клеопатре. Предупредив ее об этом, он привязал его на шею голубю, который полетел во дворец Клеопатры. Клеопатра ждала крылатого посланника на крыше и, увидя, что голубя преследует коршун, она велела одному стражнику пустить в хищника стрелу. Но стрелок попал не в него, а в голубя, который, обливаясь кровью, упал замертво к ногам царицы. Она отвязала камень, который был весь в крови и принял темно-красный цвет. Несколько времени спустя в Клеопатру безумно влюбился один египетский жрец и однажды осмелился признаться ей в любви. Это рассмешило ее, и она спросила его, что может предложить бедный жрец ей, у ног которой были цари. В отчаянии он отвечал ей, что может предложить свою жизнь. «Твоя жизнь и без того принадлежит мне, но вы, жрецы, утверждаете, что вы всемогущи. Достань мне пару к моему рубину, и я, может быть, выслушаю тебя». К великому ее удивлению жрец отвечал: «Я мог бы это сделать, если бы осмелился. Камень, которым ты обладаешь, вернулся только на свое старое место, так как он принадлежал некогда фараонам, и у него была пара; этот второй камень погребен вместе с Рамзесом Великим». «Добудь мне его», – отвечала Клеопатра скорее в повелительном, чем в просительном тоне.
Со страхом и трепетом отправился жрец к пирамиде и украл камень. Но когда он передал его царице, та страшно разгневалась. «Смеешься ты надо мной? – вскричала она. – Или ты считаешь этот бледный камень парным к моему?» Тогда жрец объяснил ей, что ее камень получил такую темную окраску от крови голубя. «Вот как? – вскричала она. – Так пусть же и этот так же окрасится! Ты предлагал мне свою жизнь – я принимаю ее, и камень будет погружен в твою кровь, пока не примет той же окраски, что у моего рубина». Она выполнила свою угрозу, и камни составили прекрасную пару.
После смерти Клеопатры они попали в Рим через посредство укравшей их невольницы и были там известны под именем «Египетских драгоценностей».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24