И даже швейцарский банк не спасет — об этом тебе могли бы поведать Клиффорд Ирвинг и его жена. И будем мы рыскать где-нибудь в Южной Америке вместо того, чтобы нежиться на пляже. Ни пляжа, ни девочек, ни шампанского. И никакого покоя до конца жизни!
На его лице появилось кислое выражение, и я подумал, что его проняло. Но вдруг он хихикнул:
— Бедняга Том! Вот что значит быть писателем. Да у тебя воображение разыгралось!
— КГБ — это реальность!
— Ну знаешь, если хочешь писать романы, мон шер, то и пиши. Свои. Если пишешь со мной, то принимай то, что я говорю.
Он уткнулся в бумаги и через минуту, будто ничего не случилось, сказал:
— Итак, начнем с Шелепина. Ничего шокирующего. Небольшие замечания тут и там — ведь Берии должны быть противны люди с такими наклонностями, а он был небезразличен к моральной стойкости подрастающей смены…
Потом Брежнев, чехословацкий насильник! Молодой аппаратчик в тридцатые годы, осваивавший профессию при Берии. Он конечно рад был услужить по мелочам. Когда молодой Брежнев прибыл в Москву, он приметил Георгия Александрова, сталинского выкормыша, позднее ставшего министром культуры. Он сейчас работает в Минске в институте философии — но он нам не опасен. Александров устраивал оргии специально для Берии и его приятелей. Приглашали молодых актрис, раздевали донага, обмазывали кремом или сметаной, а потом слизывали языком! Кроме Берии там бывали другие. Например, Вадим Кожевников, этот поденщик, Борис Чирков, известный артист, чья жена Степанида была любовницей Берии. И все они хорошо знали Брежнева в молодые годы.
Да, мон шер, мы их заставим побегать — все нынешнее Политбюро, всех до единого!
— Борис, откуда ты все это знаешь?
— От отца. Он их всех хорошо знал. Но сам в политику никогда не вмешивался.
Я понял окончательно, что Бориса не отговорить от его затеи. Все мои уловки — заплывы наперегонки в бассейне, поездки в город, новые идеи — оказались бесполезными. Борис был захвачен новым проектом. Я чувствовал, что надо от всего отказаться, заплатить за расходы и уехать.
Вместо этого я плавал в бассейне, гадая, могут ли советского гражданина привлечь к судебной ответственности в Британии или США.
Когда я вышел из воды, меня встретил победным стуком каменевской машинки развивший небывалую работоспособность Борис. Он сказал:
— А теперь займемся маршалом Гречко, министром обороны. Это еще один насильник Чехословакии. В 1945 г. он с Красной Армией был в Германии. В связи с этим у меня появилась идея. Он, предположим, преследовал там кое-какие личные цели. Продавал за валюту некоторые военные секреты. Берия узнал об этом и заключил с ним сделку. Молодой Гречко расплачивался теперь западными секретами. Он действовал, скажем, через некоего Гарвея. В американской армии всегда можно найти человека по имени Гарвей. Мы не будем это специально подчеркивать, просто упомянем небрежно.
— А почему Берия его не убрал?
— Он был ему полезен. Да и Берия любил подловатых лакеев, он убивал в основном лояльных граждан с принципами.
Было ясно, что я имел дело с фанатиком, которого невозможно остановить никакими доводами. Меня беспокоило, что же мы в конце концов писали. Конечно, не роман. В то же время это была не публицистика и не научное исследование, а какой-то винегрет из правдивых фактов и вымысла. Мы делали литературную подделку, плохо зная, как это делается и что за это бывает. Преступление ли — подделать дневник давно умершего убийцы? Будут ли оценивать такую книгу с точки зрения литературных достоинств? Будет ли она выступать в качестве официального обвинения?
На этом этапе работы я был совершенно бессилен. Борис уже не только готовил факты, но редактировал и стиль, он не мог удержаться, чтобы не вставить в текст какую-нибудь скабрезность, сдабривал сюжет пикантными подробностями. В конечном счете я не имел понятия, что же осталось в русском варианте дневников от английского оригинала, написанного мной.
* * *
— У меня серьезный разговор, — сказал Борис, наклонившись ко мне.
— О чем?
— Об убийстве Сталина.
— Об убийстве?
— Да, в результате заговора врачей.
— Кто же его убил?
— Берия, конечно, — чтобы спасти свою шкуру. Ведь у Сталина был принцип — часто менять членов Политбюро. Подошла очередь Берии, и он соответственно отреагировал.
— Откуда у тебя такая информация?
— От самого Берии, из его дневников — откуда еще? — Он засмеялся и ткнул в мой бокал ножом: — Выпей вина, мон шер, тогда лучше поймешь тонкости моего замысла. — Он вытащил пачку бумаг с русским текстом.
— Вначале надо посвятить тебя в детали заговора врачей. Это была последняя страница в кровавой истории сталинского террора, закончившегося с его смертью 5 марта 1953 г. Всю свою жизнь он не доверял врачам, особенно врачам-евреям и, как и Гитлер, предпочитал самолечение и патентованные лекарства.
Борис начал читать с листа.
Сценарий заговора был следующим: осенью 1952 г. одна женщина, врач, «разоблачила» пятнадцать своих коллег, выдающихся врачей, в открытом письме властям. Среди прочих грехов она обвинила их в отравлении Щербакова и Жданова, которые, считалось, умерли от сердечных приступов, вызванных алкоголем. Все пятнадцать врачей сознались под пытками, что работали на иностранные разведки.
После их признаний Сталин развязал компанию против евреев и в анонимной передовице «Правды» объявил, что сионисты ведут подрывную деятельность в стране, уничтожая ведущие кадры. Началась новая волна массовых депортаций евреев в северный Казахстан.
Но у сфабрикованного заговора врачей были далеко идущие цели. Например, среди указанных в списках жертв врачей отсутствовали имена Молотова, Микояна, Ворошилова и Берии — это означало, что врачи получили указания из-за границы не трогать этих членов Политбюро, и это давало Сталину возможность обвинить их в предательстве.
Осуществляя это дело, Сталин обошел Берию: ни один человек из НКВД не принимал участия в «операции». И врачей — тринадцать человек, оставшихся в живых, — сразу же освободили после смерти Сталина, а дело объявили «отступлением от норм социалистической законности».
Сталину было бы трудно справиться с Берией, за которым в то время стояла миллионная армия хорошо вооруженных людей. Частная армия Берии — крепкие парни в голубой форме с автоматами наперевес — полностью контролировала Москву.
— А чего же он ждал, пока его не шлепнули, с такой-то армией?
Борис развел руками:
— Это неразрешимая загадка. Может, мы сможем ее в какой-то мере решить. Вполне возможное объяснение — военачальники Красной Армии ненавидели Берию, они его и убили в Кремле.
— А как Берия убил Сталина?
— Я хочу доказать, что на самом деле существовал не сталинский заговор врачей, а другой — подготовленный Берией. Есть свидетельства Хрущева и Светланы, что Сталин страдал гипертонией и флебитом, и Светлана также писала, что он умирал в окружении незнакомых врачей, которые ставили ему пиявки и впрыскивали массу лекарств до тех пор, пока он не умер. Мы также знаем, что Берия не был расстроен по поводу его смерти, а напротив рад, даже улыбался.
И вполне вероятно, что Берия мог под страхом смерти вынудить кого-нибудь из врачей дать Сталину яд.
— Думаешь, такая версия пройдет?
— Не только пройдет, но и принесет нам три миллиона. И это будет минимальная цена!
* * *
Через две недели книга была закончена, и неделя ушла на доработку. К этому времени из Кингз Колледж пришло еще одно письмо от Татаны Бернштейн с подтверждением ее согласия о сотрудничестве. Мы быстро уложили наш нехитрый багаж, сели в ситроен и по настоянию Бориса отправились во Флоренцию — чтобы отпраздновать событие.
Странно, но у меня не было чувства покоя и удовлетворенности, которое обычно наступало после окончания очередного романа. Борис хранил рукопись как зеницу ока — он спал с ней, клал в чемодан, ставил между ног под стол в ресторанах и никогда не оставлял в машине.
В Кембридже моросил нудный дождь. Встреча с Татаной была назначена на пять часов вечера. Я припарковал машину у ворот колледжа, ведущих в Вебб Корт.
— Если бы не дождь, мы бы провели наши переговоры на прогулочной лодке, где нас никто не увидит, — сказал Борис.
— Господи, кому мы нужны? И не пугай девушку, пожалуйста, — попросил я, когда мы входили в Корт.
Поднявшись по лестнице, мы вскоре обнаружили дверь с табличкой — «Мисс Т. Шумара».
— Это ее девичья фамилия, — сказал Борис и постучал.
— Войдите, — крикнула Татана. Она лежала на разобранной кровати с французским романом в руках и курила.
— Мистер Мэлори? Мистер Дробнов? Хотите виски? Кофе или чай не могу предложить: плитка сломалась. Виски или бренди? — Она говорила по-английски четко и уверенно, с легким акцентом, скорее похожим на французский.
Борис предпочел виски, и она, не поднимаясь с кровати, указала на бутылку и бокалы.
Татана была высокая крупная женщина с выразительным лицом. Одета она была в джинсы и свитер, на который падали густые тяжелые волосы рыжевато-каштанового цвета. На вид ей было лет 35.
Она попросила Бориса налить ей виски. Я внимательно осмотрелся и уловил нечто знакомое: забитые книгами и журналами полки, кучи бумаг на столе. Будто я вновь очутился в Мюнхене, в квартире Бориса.
— Итак, вы написали книгу и хотите, чтобы я перевела ее на грузинский?
— Да, на менгрельский диалект, — сказал Борис.
— Во всей эмиграции найдется несколько грузин, знающих менгрельский. Зачем вам это нужно? Хотите переправить книгу в Союз? Но и там большинство говорит по-грузински, менгрельский знают не все грузины. Борис, уже успевший изрядно выпить, сказал громко и недовольно:
— Вы задаете чересчур много вопросов, а ведь мы еще не обсудили условия! — И он перешел на русский.
Она в ответ сказала ему по-русски что-то такое, от чего он залился краской. Она обратилась ко мне:
— Мистер Мэлори, я ничего не могу добиться от вашего друга. Я не являюсь агентом чьей-либо секретной службы — это во-первых. Во-вторых, я не знаю, кто вы. Если дело идет о ввозе в Союз литературы, то это постоянно делается, и в этом ничего особенного нет, и меня это не беспокоит. Но меня беспокоит то, что я должна писать диссертацию, и уж если вы хотите, чтобы я сделала для вас перевод, то надо честно сказать всю правду. А также предложить мне приличную сумму — уж во всяком случае не три фунта за тысячу слов.
— Видите ли, нам необходимо быть осторожными — для нашего же общего блага. Сразу же скажу, что мы не имеем намерения ввозить в Союз какую бы то ни было литературу. Мы написали одну вещицу и хотим, чтобы вы перевели ее на менгрельский, а потом мы продадим ее американскому издателю.
Она помолчала, встала с кровати, подлила в бокал виски, вновь улеглась и стала потягивать виски маленькими глотками. Потом, не глядя на нас, сказала:
— Мы, грузины, не играем важной роли в истории России, мы чаще всего прятались под юбку матушки-России от персов. И только лет пятьдесят назад подняли голову — произвели банду вождей, которой мог бы гордиться сам Иван Грозный. Самым страшным был Сталин, но он не менгрел, хотя менгрелы и были в его окружении. Самому ужасному из них в 1953 г. не поздоровилось. — Она улыбнулась.
— Я правильно угадала?
Мы молчали.
— Сколько вы за это возьмете? — спросила она.
— Три миллиона долларов, — сказал Борис. — Вы получите проценты — если все хорошо получится.
— И, конечно, мы должны условиться, что вы никогда никому не скажете ни слова об этом, — сказал я.
Татана засмеялась:
— Думаете я начну болтать? Где? С кем? Кто может знать это имя — Б-е-р-и-я. Она произносила имя по-менгрельски.
— Успокойтесь, я в своем уме и не враг себе. У Берии есть живые родственники в России. Кого вы выбрали?
— Мы выбрали его самого. Его дневники с 1945 г.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25