Теперь, во исполнение второй части плана, секретарь с утра пораньше чистил ковёр. Наверно, исполняя распоряжение министра, пока сам министр только вставал после вчерашнего утомительного дня. И это при том, что ему досталось больше всего — из бани «мёртвым» вынесли — а министру и охранникам, здоровым бугаям, перегрузки в парной были хоть бы хны! Но пойди ослушайся приказа начальника… Да, подумал я, хоть министр — мужик весёлый и добродушный, но привык, чтобы все плясали под его дудку и с полуслова кидались исполнять любое его желание, так что работать под его началом, наверно, несладко…
Впрочем, вполне возможно, подумал я, что секретарь отправился спать намного раньше других. Его голоса вчера вообще не было слышно во всё время затянувшегося взрослого ужина, и очень вероятно, что министр пощадил его и отпустил, наказав взамен встать пораньше. Точно сказать я не мог, ведь вниз мы не спускались, и могли судить обо всём только по приглушённо доносящимся голосам.
Секретарь обошёл ковёр и стал выбивать ярко-зелёную траву. Над травянистыми бугорками поднялись лёгкие облачка — будто, подумалось мне, туда попадают пули охотников, летящие мимо цели. Проследив, куда направлены ружья охотников, я увидел, что они и впрямь направлены мимо кабана — в довершение ко всем другим глупостям изображённой на ковре картины. Попасть в кабана не мог ни один из них, так что кровь, хлеставшая у кабана из бока, была конечно, от раны, полученной раньше. А ранение в бок для кабана всё равно что царапина… Ну, не совсем так, конечно, но оно не только не смертельное, а к тому же скорее способно разъярить его, чем лишить сил. А разъярённый кабан, способный сражаться — это зверь пострашнее любого другого. Кабан может задрать медведя, если ему удаётся встать так, чтобы прикрыть свой тыл, а в книжке одного индийского охотника (в библиотеке отца было полно всяких записок охотников, охотившихся в разных частях света), описывается, как этот охотник стал свидетелем яростной битвы кабана и огромного тигра — битвы, в которой победителей не оказалось, потому что от полученных ран и кабан и тигр умерли прямо на месте сражения… Но, сами понимаете, со зверем, который может тигра убить, если его «рассвирепить» (одно из словечек моего братца), шутить не стоит. То, что он вот-вот поднимет на клыки одного из этих глупых мазил на ковре (я даже мог показать, какого), сделалось для меня очевидным. Художник, видно, даже не представлял себе, что такое охота на кабана, иначе его охотники не стреляли бы так неудачно.
С первого этажа до меня слабо донеслись голоса и звяканье посуды. Значит, родители встали, и можно спуститься позавтракать. Я оглянулся на Ваньку. Он спал без задних ног, и я решил его не будить. Может, после завтрака мне удастся поговорить с отцом. А если нет, то я наконец-то заберусь в тихий уголок и открою первый том Фенимора Купера. Когда родители дарили мне собрание его сочинений — они знали, чем мне угодить. Как-то так вышло, что я прочёл лишь «Последнего из могикан» и «Прерию», а ведь были ещё и «Зверобой», и «Следопыт», и «Пионеры», и «Шпион»… Я заранее предвкушал наслаждение, когда смогу найти несколько часов, чтобы поваляться на диване и полностью погрузиться в мир американских первопроходцев — в мир диких лесов и озёр, так похожий на нашу природу. Может быть, поэтому мне так понравились те вещи Фенимора Купера, которые я уже прочёл.
В общем, я тихо спустился вниз и застал всех наших родителей за завтраком.
— Проснулся, ранняя пташка? — приветствовала меня мама. — А где остальные?
— Ещё спят, — ответил я. — Я решил их не будить.
— Надо бы их поднять, — озабоченно сказала тётя Катя. — А то у них весь режим собьётся. Ложатся за полночь, встают невесть когда…
— Пусть расслабятся на праздники, — сказал отец, а дядя Серёжа кивнул головой в знак согласия. — Уже сегодня жизнь начнёт входить в норму. Какие у вас планы? — спросил он у меня.
— Ещё не знаю, — сказал я, делая себе бутерброды. — А у вас?
— Скоро поедем машину вытаскивать, — сказал отец, поглядев на часы. — Вот только Михаила дождёмся… Он хочет последний раз осмотреть место происшествия, при дневном свете. Кстати, министр со своими охранниками уже там!
— Да ну? — удивился я. Я-то воображал, что министр ещё только глаза продирает. — Сам хочет во всём разобраться?
— Сказал, что дикий лес для него — дом родной, — сообщил дядя Серёжа. — Что он в молодости и охотился, и по тайге бродил, поэтому лесные следы умеет читать почище любого сыщика. Что он всей своей охране нос утрёт!..
— А секретарь с ними не пошёл, потому что министр велел ему ковром заняться? — спросил я.
— Да, — сказала мама. — Да он и сам заявил, что ему легче ковёр выбивать, чем таскаться по лесу. После вчерашней баньки он всё ещё сам не свой.
— М-да, ухайдокал его Степан Артёмович! — усмехнулся отец.
— И всё-таки, нельзя так над человеком измываться! — сказала мама. — Когда человек, едва сев ужинать, от одной рюмки валится с закрытыми глазами, и охранникам приходится на плечах уносить его в постель… Степану Артёмовичу не подтрунивать над ним надо после этого, а оставить в покое! Ну, не создан организм секретаря для таких перегрузок — что теперь, совсем ничтожеством его считать?
— Да не считает его ничтожеством Степан Артёмович, — возразил отец. — В секретари бы не взял, если б считал… А что подтрунивает — так ведь добродушно.
Мама, по-моему, не совсем была с этим согласна, но промолчала.
— Похоже, мне удалось найти с ним контакт, — задумчиво сказал дядя Серёжа. — Спасибо тебе, что ты так естественно навёл разговор на мои занятия и проблемы. Сам бы я ни за что не решился об этом заговорить.
— Да брось ты! — сказал отец. — Хорошо будет, если твоя проблема вдруг решится, вот и все… — он встал из-за стола. — Я буду у себя в каморке. Мне надо ответить на несколько деловых писем. Дела, к сожалению, не ждут… Когда приедет Михаил, покажите ему, где меня найти.
Вот он, подходящий случай, подумалось мне! Но я не стал сломя голову кидаться вслед отцу, на ходу дожёвывая завтрак, а чинно посидел ещё минут десять. Мне не хотелось, чтобы кто-нибудь, даже мама, догадался, как срочно и настоятельно мне надо поговорить с отцом.
Поэтому я выждал, пока взрослые опять увлекутся своими разговорами и перестанут обращать на меня внимание, а потом тихо выскользнул из-за стола.
Комнатка, которую отец называл своей «каморкой», была по сути его рабочим кабинетом. Там он занимался всеми «бумажными» делами, составлял таблицы и графики, по которым было видно состояние всего его лесного хозяйства — от численности бобров до интенсивности нерестового хода форели в разные годы, от времени прилёта утиных стай до схем с участками больного леса и новых лесных посадок (больные участки заштриховывались красным, новые посадки — зелёным) — расшифровывал и переносил на бумагу всё то, что наговаривал на диктофон во время своих долгих инспекционных походов, делал выписки из книг и справочников по своей тематике; словом, как он это называл, «подтягивал болты». «Это подводная часть айсберга, — говаривал он. — Невидимая работа, благодаря которой я могу предвидеть жизнь леса на много лет вперёд и вовремя определять, где надо будет вмешаться.»
Эта «каморка» находилась в конце коридора первого этажа, и лестница на второй загораживала её дверь так, что комната получалась совсем уединённой. Я тихо прошёл туда и так же тихо приоткрыл дверь. Отец сидел ко мне спиной и писал.
— Папа, — проговорил я, — можно мне с тобой посоветоваться?
— Да? — он поднял голову от бумаг и повернулся ко мне. — Заходи, не бойся. Что случилось?
Отец знал, что если я вторгаюсь к нему во время его работы, то по пустякам отвлекать его не собираюсь.
— Много чего, — сказал я, заходя в каморку и аккуратно затворяя за собой дверь. — Ну, во-первых, мне не нравится этот охранник, который оказался полковником. Он всё время давил на то, что ружья украл кто-то из своих — иначе бы, мол, Топа с его нюхом поднял тревогу намного раньше. Он явно подозревает дядю Серёжу — ведь больше некого подозревать. Но зачем дяде Серёже воровать ружья? Да и как бы он сумел это сделать?
Отец нахмурился. Видно, он думал о том же самом, и эти мысли не давали ему покоя.
— Допустим, — сказал он. — И что ты предлагаешь сделать? Побыстрее поймать воров? Мы и так делаем всё возможное.
— Нет, — ответил я. — Я понимаю, что поймать воров — это то, что не совсем от нас зависит. Но мне кажется, мы могли бы придумать что-нибудь, чтобы объяснить этому полковнику Юрию, что нельзя смотреть на всех так, будто все в чём-то виноваты и всех надо побыстрее схватить. Ведь так в нашем доме жить будет нельзя, пока министр не уедет!
— По-твоему, он именно так смотрел? — с лёгкой улыбкой спросил отец, откидываясь на спинку своего вертящегося кресла.
Эта улыбка слегка смутила меня, и я замялся.
— Ну…
— Не стесняйся, говори, что думаешь, — подбодрил меня отец.
— Прежде всего я думаю о Фантике, — сказал я. — Каково ей будет, если она поймёт, что её отца подозревают? Ну, и всем нам будет кисло.
— Разумеется, с Ванькой ты об этом не говорил? — осведомился отец.
— Нет, — ответил я. — И не только потому, что он ещё мал для таких разговоров. Ванька — как раз вторая проблема, о которой я хотел с тобой поговорить. Понимаешь…
— Ну? — чуть подстегнул меня отец.
— Ванька решил заделаться защитником животных, — сообщил я. — Видишь ли, до него вдруг допёрло, что шапки и шубы делают из живых животных.
— Гм… — отец почесал подбородок. — Ясно, чем это пахнет. Ты, надеюсь, объяснил ему, что нашим гостям нельзя устраивать никаких демонстраций?
— Объяснил.
— Вот и хорошо. Смотри, чтобы Фантик сама ничего не заподозрила. Она умная.
— А сам ты что об этом думаешь? — спросил я.
— О защите животных?
— Да.
— Это трудно объяснить, — сказал отец. — Но попробую. Во всём нужна разумность. И отсутствие… ну, того, что называют или рвачеством, или жлобством. Ты помнишь историю про деда Мазая и зайцев?
— Помню, разумеется!
— Что дед Мазай говорил зайцам, когда их отпускал?
— Ну… Бегите, мол… «Слушайтесь, зайчики, деда Мазая»…
— Не совсем так. Он им говорит: «Только уж не попадайтесь зимой!» И добавляет: «Я их не бью ни весною, ни летом: шкурка плохая, линяет косой!»
— То есть… — я задумался. — Он их спасал, чтобы зимой ему побольше шкурок было?
— Вовсе нет! — ответил отец. — Он их спасал, потому что ему было их жалко! Но для него это не исключало, что зимой он будет заготавливать заячьи шкурки. В данном случае, он проявил себя самым что ни на есть разумным человеком. А ведь были в его времена, да и сейчас есть, такие горе-»охотники», — отец непередаваемым презрением в голосе закавычил это слово, — которые во время половодья подплывают к кочкам, на которых спасаются зайцы, и бьют их десятками, веслом или прикладом ружья… Понимаешь, в природе все взаимосвязано. Если зайцев становится слишком много, они начинают губить лес. Но волки не дают зайцам размножиться так, чтобы они стали опасными для всего окружающего. С волками тоже бывает очень по-разному. Есть места, где волки находятся под охраной закона, как исчезающий вид. А есть места, где за волчью шкуру платят премию, потому что волки слишком расплодились. И с кабанами то же самое. Мы охраняем кабанов, но при этом стараемся сдерживать их численность. Ведь если кабанов станет слишком много, они перероют весь заповедник так, что лес начнёт болеть и умирать. Словом, что ни возьми — одно сдерживает другое, и вся природа состоит из таких сдержек и противовесов. И человек как часть природы изначально участвовал в этом цикле. Если бы мы не были нужны природе, нас бы здесь, на этой земле, не было. Другое дело, что люди часто берут намного больше того, что им полагается, особенно в наши времена… Но если устроено так, что мы едим мясо животных и согреваемся их мохнатыми шкурами — значит, это нужно не только нам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
Впрочем, вполне возможно, подумал я, что секретарь отправился спать намного раньше других. Его голоса вчера вообще не было слышно во всё время затянувшегося взрослого ужина, и очень вероятно, что министр пощадил его и отпустил, наказав взамен встать пораньше. Точно сказать я не мог, ведь вниз мы не спускались, и могли судить обо всём только по приглушённо доносящимся голосам.
Секретарь обошёл ковёр и стал выбивать ярко-зелёную траву. Над травянистыми бугорками поднялись лёгкие облачка — будто, подумалось мне, туда попадают пули охотников, летящие мимо цели. Проследив, куда направлены ружья охотников, я увидел, что они и впрямь направлены мимо кабана — в довершение ко всем другим глупостям изображённой на ковре картины. Попасть в кабана не мог ни один из них, так что кровь, хлеставшая у кабана из бока, была конечно, от раны, полученной раньше. А ранение в бок для кабана всё равно что царапина… Ну, не совсем так, конечно, но оно не только не смертельное, а к тому же скорее способно разъярить его, чем лишить сил. А разъярённый кабан, способный сражаться — это зверь пострашнее любого другого. Кабан может задрать медведя, если ему удаётся встать так, чтобы прикрыть свой тыл, а в книжке одного индийского охотника (в библиотеке отца было полно всяких записок охотников, охотившихся в разных частях света), описывается, как этот охотник стал свидетелем яростной битвы кабана и огромного тигра — битвы, в которой победителей не оказалось, потому что от полученных ран и кабан и тигр умерли прямо на месте сражения… Но, сами понимаете, со зверем, который может тигра убить, если его «рассвирепить» (одно из словечек моего братца), шутить не стоит. То, что он вот-вот поднимет на клыки одного из этих глупых мазил на ковре (я даже мог показать, какого), сделалось для меня очевидным. Художник, видно, даже не представлял себе, что такое охота на кабана, иначе его охотники не стреляли бы так неудачно.
С первого этажа до меня слабо донеслись голоса и звяканье посуды. Значит, родители встали, и можно спуститься позавтракать. Я оглянулся на Ваньку. Он спал без задних ног, и я решил его не будить. Может, после завтрака мне удастся поговорить с отцом. А если нет, то я наконец-то заберусь в тихий уголок и открою первый том Фенимора Купера. Когда родители дарили мне собрание его сочинений — они знали, чем мне угодить. Как-то так вышло, что я прочёл лишь «Последнего из могикан» и «Прерию», а ведь были ещё и «Зверобой», и «Следопыт», и «Пионеры», и «Шпион»… Я заранее предвкушал наслаждение, когда смогу найти несколько часов, чтобы поваляться на диване и полностью погрузиться в мир американских первопроходцев — в мир диких лесов и озёр, так похожий на нашу природу. Может быть, поэтому мне так понравились те вещи Фенимора Купера, которые я уже прочёл.
В общем, я тихо спустился вниз и застал всех наших родителей за завтраком.
— Проснулся, ранняя пташка? — приветствовала меня мама. — А где остальные?
— Ещё спят, — ответил я. — Я решил их не будить.
— Надо бы их поднять, — озабоченно сказала тётя Катя. — А то у них весь режим собьётся. Ложатся за полночь, встают невесть когда…
— Пусть расслабятся на праздники, — сказал отец, а дядя Серёжа кивнул головой в знак согласия. — Уже сегодня жизнь начнёт входить в норму. Какие у вас планы? — спросил он у меня.
— Ещё не знаю, — сказал я, делая себе бутерброды. — А у вас?
— Скоро поедем машину вытаскивать, — сказал отец, поглядев на часы. — Вот только Михаила дождёмся… Он хочет последний раз осмотреть место происшествия, при дневном свете. Кстати, министр со своими охранниками уже там!
— Да ну? — удивился я. Я-то воображал, что министр ещё только глаза продирает. — Сам хочет во всём разобраться?
— Сказал, что дикий лес для него — дом родной, — сообщил дядя Серёжа. — Что он в молодости и охотился, и по тайге бродил, поэтому лесные следы умеет читать почище любого сыщика. Что он всей своей охране нос утрёт!..
— А секретарь с ними не пошёл, потому что министр велел ему ковром заняться? — спросил я.
— Да, — сказала мама. — Да он и сам заявил, что ему легче ковёр выбивать, чем таскаться по лесу. После вчерашней баньки он всё ещё сам не свой.
— М-да, ухайдокал его Степан Артёмович! — усмехнулся отец.
— И всё-таки, нельзя так над человеком измываться! — сказала мама. — Когда человек, едва сев ужинать, от одной рюмки валится с закрытыми глазами, и охранникам приходится на плечах уносить его в постель… Степану Артёмовичу не подтрунивать над ним надо после этого, а оставить в покое! Ну, не создан организм секретаря для таких перегрузок — что теперь, совсем ничтожеством его считать?
— Да не считает его ничтожеством Степан Артёмович, — возразил отец. — В секретари бы не взял, если б считал… А что подтрунивает — так ведь добродушно.
Мама, по-моему, не совсем была с этим согласна, но промолчала.
— Похоже, мне удалось найти с ним контакт, — задумчиво сказал дядя Серёжа. — Спасибо тебе, что ты так естественно навёл разговор на мои занятия и проблемы. Сам бы я ни за что не решился об этом заговорить.
— Да брось ты! — сказал отец. — Хорошо будет, если твоя проблема вдруг решится, вот и все… — он встал из-за стола. — Я буду у себя в каморке. Мне надо ответить на несколько деловых писем. Дела, к сожалению, не ждут… Когда приедет Михаил, покажите ему, где меня найти.
Вот он, подходящий случай, подумалось мне! Но я не стал сломя голову кидаться вслед отцу, на ходу дожёвывая завтрак, а чинно посидел ещё минут десять. Мне не хотелось, чтобы кто-нибудь, даже мама, догадался, как срочно и настоятельно мне надо поговорить с отцом.
Поэтому я выждал, пока взрослые опять увлекутся своими разговорами и перестанут обращать на меня внимание, а потом тихо выскользнул из-за стола.
Комнатка, которую отец называл своей «каморкой», была по сути его рабочим кабинетом. Там он занимался всеми «бумажными» делами, составлял таблицы и графики, по которым было видно состояние всего его лесного хозяйства — от численности бобров до интенсивности нерестового хода форели в разные годы, от времени прилёта утиных стай до схем с участками больного леса и новых лесных посадок (больные участки заштриховывались красным, новые посадки — зелёным) — расшифровывал и переносил на бумагу всё то, что наговаривал на диктофон во время своих долгих инспекционных походов, делал выписки из книг и справочников по своей тематике; словом, как он это называл, «подтягивал болты». «Это подводная часть айсберга, — говаривал он. — Невидимая работа, благодаря которой я могу предвидеть жизнь леса на много лет вперёд и вовремя определять, где надо будет вмешаться.»
Эта «каморка» находилась в конце коридора первого этажа, и лестница на второй загораживала её дверь так, что комната получалась совсем уединённой. Я тихо прошёл туда и так же тихо приоткрыл дверь. Отец сидел ко мне спиной и писал.
— Папа, — проговорил я, — можно мне с тобой посоветоваться?
— Да? — он поднял голову от бумаг и повернулся ко мне. — Заходи, не бойся. Что случилось?
Отец знал, что если я вторгаюсь к нему во время его работы, то по пустякам отвлекать его не собираюсь.
— Много чего, — сказал я, заходя в каморку и аккуратно затворяя за собой дверь. — Ну, во-первых, мне не нравится этот охранник, который оказался полковником. Он всё время давил на то, что ружья украл кто-то из своих — иначе бы, мол, Топа с его нюхом поднял тревогу намного раньше. Он явно подозревает дядю Серёжу — ведь больше некого подозревать. Но зачем дяде Серёже воровать ружья? Да и как бы он сумел это сделать?
Отец нахмурился. Видно, он думал о том же самом, и эти мысли не давали ему покоя.
— Допустим, — сказал он. — И что ты предлагаешь сделать? Побыстрее поймать воров? Мы и так делаем всё возможное.
— Нет, — ответил я. — Я понимаю, что поймать воров — это то, что не совсем от нас зависит. Но мне кажется, мы могли бы придумать что-нибудь, чтобы объяснить этому полковнику Юрию, что нельзя смотреть на всех так, будто все в чём-то виноваты и всех надо побыстрее схватить. Ведь так в нашем доме жить будет нельзя, пока министр не уедет!
— По-твоему, он именно так смотрел? — с лёгкой улыбкой спросил отец, откидываясь на спинку своего вертящегося кресла.
Эта улыбка слегка смутила меня, и я замялся.
— Ну…
— Не стесняйся, говори, что думаешь, — подбодрил меня отец.
— Прежде всего я думаю о Фантике, — сказал я. — Каково ей будет, если она поймёт, что её отца подозревают? Ну, и всем нам будет кисло.
— Разумеется, с Ванькой ты об этом не говорил? — осведомился отец.
— Нет, — ответил я. — И не только потому, что он ещё мал для таких разговоров. Ванька — как раз вторая проблема, о которой я хотел с тобой поговорить. Понимаешь…
— Ну? — чуть подстегнул меня отец.
— Ванька решил заделаться защитником животных, — сообщил я. — Видишь ли, до него вдруг допёрло, что шапки и шубы делают из живых животных.
— Гм… — отец почесал подбородок. — Ясно, чем это пахнет. Ты, надеюсь, объяснил ему, что нашим гостям нельзя устраивать никаких демонстраций?
— Объяснил.
— Вот и хорошо. Смотри, чтобы Фантик сама ничего не заподозрила. Она умная.
— А сам ты что об этом думаешь? — спросил я.
— О защите животных?
— Да.
— Это трудно объяснить, — сказал отец. — Но попробую. Во всём нужна разумность. И отсутствие… ну, того, что называют или рвачеством, или жлобством. Ты помнишь историю про деда Мазая и зайцев?
— Помню, разумеется!
— Что дед Мазай говорил зайцам, когда их отпускал?
— Ну… Бегите, мол… «Слушайтесь, зайчики, деда Мазая»…
— Не совсем так. Он им говорит: «Только уж не попадайтесь зимой!» И добавляет: «Я их не бью ни весною, ни летом: шкурка плохая, линяет косой!»
— То есть… — я задумался. — Он их спасал, чтобы зимой ему побольше шкурок было?
— Вовсе нет! — ответил отец. — Он их спасал, потому что ему было их жалко! Но для него это не исключало, что зимой он будет заготавливать заячьи шкурки. В данном случае, он проявил себя самым что ни на есть разумным человеком. А ведь были в его времена, да и сейчас есть, такие горе-»охотники», — отец непередаваемым презрением в голосе закавычил это слово, — которые во время половодья подплывают к кочкам, на которых спасаются зайцы, и бьют их десятками, веслом или прикладом ружья… Понимаешь, в природе все взаимосвязано. Если зайцев становится слишком много, они начинают губить лес. Но волки не дают зайцам размножиться так, чтобы они стали опасными для всего окружающего. С волками тоже бывает очень по-разному. Есть места, где волки находятся под охраной закона, как исчезающий вид. А есть места, где за волчью шкуру платят премию, потому что волки слишком расплодились. И с кабанами то же самое. Мы охраняем кабанов, но при этом стараемся сдерживать их численность. Ведь если кабанов станет слишком много, они перероют весь заповедник так, что лес начнёт болеть и умирать. Словом, что ни возьми — одно сдерживает другое, и вся природа состоит из таких сдержек и противовесов. И человек как часть природы изначально участвовал в этом цикле. Если бы мы не были нужны природе, нас бы здесь, на этой земле, не было. Другое дело, что люди часто берут намного больше того, что им полагается, особенно в наши времена… Но если устроено так, что мы едим мясо животных и согреваемся их мохнатыми шкурами — значит, это нужно не только нам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28