Поскольку в следующий раз он окажется на почте лишь дней через пять, я сейчас заканчиваю — а сегодня вечером начну новое письмо, чтобы они шли регулярно. Ну, словно еженедельный журнал, печатающий детектив с продолжением. Привет!
ПИСЬМО ЧЕТВЁРТОЕ. ОТЕЦ ВАСИЛИЙ ПРОПОВЕДУЕТ МИЛИЦИИ
В рулоне оказался большой настенный ковёр. Но какой! Степанов, конечно, расстарался, выбирая ковёр по своему вкусу. На ковре была изображена охота на кабана, причём вместе с охотниками в тирольских шляпах и со старинными ружьями на заднем плане присутствовали нимфы-охотницы: в коротеньких туниках, наподобие сильно обрезанных ночных рубашек, и с золотыми колчанами, из которых торчали золотые стрелы… Но главное — всё это было каких-то кошмарнейших тонов, таких ярких и ядовитых, что невозможно представить! Кабан был огненно-рыжим — такими рыжими иногда изображают тигров на глянцевых новогодних открытках и плакатах, но даже китчевые тигры уступали в ослепительности несчастному кабану, истекавшему багрово-малиновой кровью! Не менее кричащими были розовые лица охотников и розовые тела нимф, салатовая зелень травы и изумрудная зелень крон деревьев, а над кронами сверкало небо цвета медного купороса. По всей видимости, материал, из которого был сделан ковёр, был очень дорогим — похожим на плюш, но на ощупь более мягким и толстым.
— Господи!.. — мама так и застыла в дверях с блюдом пирожков с капустой, которое несла на стол, в руках. Из-за её плеча выглядывала тётя Катя, державшая миску с салатом «оливье». — Что это за кошмар?
— Подарок Степанова, — сообщил отец. — Я так понимаю, он послал нам самое дорогое, что только мог найти.
— И ты хочешь сказать, с этим «вырви-глаз» нам теперь предстоит жить, чтобы не обидеть Степанова?
— Мы что-нибудь придумаем, — успокоил её отец. — В крайнем случае, будем вешать ковёр на стену, когда Степанов будет заезжать к нам в гости. Ведь это случается не чаще одного раза года в три…
Это было верно. Я не видел Степанова уже лет пять, а то и побольше. Даже когда он со своими гостями бывал в заповеднике, в одном из охотничьих комплексов, он к нам не заглядывал — то ли излишне докучать не хотел, то ли боялся, что кто-то из нас может ненароком упомянуть лишний разик, как он когда-то шофёрил на отца. Степанов этого не стеснялся, но и слишком рекламировать не желал. Так что с ковром можно было поступать как угодно.
— Давайте посмотрим, что там ещё есть, — сказал отец.
Другие подарки оказались более практичными: набор тефлоновых сковородок для мамы, немецкий стругально-резальный станок со сменными насадками отцу и немецкий же детский двухместный снегокат для нас с Ванькой. Кроме того, в коробку со снегокатом были аккуратно пристроены и завёрнуты в пластик, типа тонкого белого поролона, несколько шоколадных яиц с сюрпризом. А ещё там лежала упаковка петард и фейерверков, стреляющих разноцветными огнями, с большим грохотом, а иногда свистом — если в ракеты, которые из них вылетают, вделаны крохотные свистульки.
— Разбушевался, мужик, — покачал головой отец.
Мне показалось, что мама заметно напряглась: она всегда побаивалась подарков от Степанова, был у неё страх, что в виде ответной услуги Степанов может попросить отца о чем-нибудь противозаконном. Но Степанов достаточно хорошо знал отца, чтобы и не заикаться о сомнительных делишках. Ссориться с настоящим лесником — не с тем, который охраняет «цивилизованный» лес возле дачных посёлков, а с таким, который является полным хозяином огромной заповедной территории — было бы накладным для самого крутого гангстера. Я уже говорил о том, что во все времена лесников побаивалось и уважало самое высокое начальство, так повелось ещё сотни лет назад… При случае я расскажу вам некоторые легенды о лесниках, которые собирал отец: о том, например, чем кончался конфликт с лесниками даже для самых знаменитых разбойников, главарей крупных банд. За лесниками существовала слава колдунов, да и слишком многие были заинтересованы в их работе, чтобы дать их кому-нибудь в обиду… Впрочем, как я уже сказал, у отца и Степанова вообще были не те отношения, чтобы они когда-нибудь пошли друг на друга в штыки. Хотя определённую осторожность отцу, конечно, соблюдать приходилось. Как он говорил, «смелость не в том, чтобы попусту зверя дразнить».
Отец подмигнул маме, показывая, что всё в порядке, и что не надо искать в подарках какой-то особый зловещий смысл.
— Это я ему услугу оказываю, принимая подарки. Тем более, перед приездом министра. Он на что надеется? Увидит министр этот ковёр на стене и спросит: «А кто вам такой ковёр подарил?» «А Степанов», — ответим мы. «Ну-ка, подать сюда Степанова, я тоже такой ковёр хочу!..»
— Так ты министра ждёшь? — спросил дядя Серёжа. — Может, мы не вовремя?
— Очень даже вовремя! — заверил отец. — Министр — хороший мужик, и жить он будет отдельно, в доме для особых гостей. Мы славно отдохнём все вместе, и детям будет веселей…
— Что за министр? — поинтересовалась мама Фантика.
— Степан Артёмович, моё, можно сказать, начальство, — объяснил отец.
— Степан Артёмович?! — воскликнул дядя Серёжа. — Так вот он куда…
И умолк, перехватив строгий взгляд, который отец исподволь на него метнул. Мы тоже заметили этот взгляд. «Вот оно что! — подумалось мне. — Отец знает о том, о чём начала говорить Фунтик… И все знают, кроме нас с Ванькой и мамы. Интересно, отец знал что-то загодя или его Степанов предупредил во время недавнего звонка? Отец сказал: „Спасибо, учту“. Может, Степанов вовсе не предлагал свою помощь, а по своим каналам узнал, что министру угрожает опасность, и поспешил предупредить отца — чтобы отец был начеку и не лопухнулся? Может, поэтому министр и едет к нам так втайне? Но кого можно бояться самому министру?»
Слова дяди Серёжи чем-то насторожили и его жену, тётю Катю.
— Что ты имеешь в виду? — спросила она. — Хочешь сказать, что министр прячется?
— Вовсе нет! — ответил дядя Серёжа. — Я имел в виду, что буквально вчера я ведь был в министерстве — из-за этого участка леса, примыкающего к нашей ферме — и зря прождал, потому что мои документы попали на подпись к самому министру, и лишь к концу рабочего дня мне удосужились сообщить, что он уже уехал и вновь появится на работе лишь после всех праздников, аж через две недели!
Мне показалось, что дядя Серёжа сказал неправду — или, по крайней мере, не всю правду.
В общем, понял я, нам надо поскорее остаться наедине с Фантиком и расспросить её поподробней.
Тем временем Ванька задумчиво пересчитывал шоколадные яйца.
— Шесть штук, — сообщил он. — Хорошо, что на три делится. Мама, можно мы съедим их прямо сейчас? Чтобы поглядеть, какие сюрпризы у них внутри?
— Нет, — ответила мама. — Я думаю, лучше будет, если вы съедите их после полуночи, когда наступит Новый год, или, ещё лучше…
Она не договорила, потому что с улицы опять донеслось тарахтение автомобиля.
— Кого там ещё чёрт несёт?! — непроизвольно вырвалось у отца.
Дядя Серёжа расхохотался.
— Хочешь сказать, и нас чёрт принёс? Смотри…
— Да нет! — отец мазнул рукой, досадуя на собственную оговорку. — Вы ж знаете, мы всегда вам рады. Это я из-за ковра… — он с большим отвращением взглянул на это чудо ткацкого искусства. — И вообще…
От этих нескладных объяснений все расхохотались ещё пуще.
— И вообще, — продолжил отец, тоже борясь со смехом, которым он заразился от остальных, — я, кажется, знаю, кто это, так что поминать рогатого вообще было не к месту…
— Точно! — шепнул я Ваньке. — Ведь так тарахтит только старый УАЗик отца Василия!
Про отца Василия мне тоже надо сказать несколько слов. Он уже давно был настоятелем церкви в ближайшем к нам городе — который мы называли просто «Город» — и с отцом был в самых хороших отношениях. По-моему, отцу нравилась его энергия, которая равнялась только его незлобивости. Причём его внешность, при всей его незлобивости, была самая воинственная: длинные и встрёпанные седые волосы, горящие чёрные глаза, резкие движения — такие резкие, что он постоянно путался в своей рясе — и резкая речь, казавшаяся ещё резче на фоне округлого говорка наших мест. При первой встрече с ним люди обычно робели и даже его побаивались и лишь потом разбирались, что он и мухи не обидит. А он вечно носился с устройством горячих обедов для бедных при своей церкви, устройством сирот в пристойные детские дома и разными другими идеями, которые он называл «моя партизанщина». Отец помогал ему, чем мог, и всегда бывал в его церкви, когда наезжал в город, поэтому отец Василий числил его среди самых активных своих прихожан, хотя не скажу, что отец проявлял особое усердие в вере или обращал особое внимание на церковь там, где дело не касалось отца Василия.
Вот вам и ещё один человек, оказавшийся в наших краях в тот памятный вечер. Здорово у меня получается, прямо как у Агаты Кристи, да? Все съезжаются и съезжаются, и вот-вот должно что-то произойти, и все окажутся невольными свидетелями, а кто-то, возможно, преступником… Мне самому нравится, как все складывается — то есть, нравится теперь, когда все позади, а тогда, конечно, мы ещё не знали, что будет, и даже с Фантиком мне никак не удавалось переговорить, чтобы выяснить, откуда она взяла, будто «министра хотят убить». Ведь это были бесценные сведения, которые очень помогли бы расследованию, верно?
Но сейчас нам было не до того. Топа зашёлся от лая, и мы поняли, что отец Василий не один. Отец придержал Топу, мама открыла дверь и впустила отца Василия и ещё двух человек, нашего инспектора милиции Алексея Николаевича, которого мы все хорошо знали, и незнакомого нам молодого человека.
— Ба! Откуда вы? — изумился отец.
— Да вот, подобрал на дороге, возились около застрявшей в сугробе машины, — со своими обычными энергией и напором стал объяснять отец Василий. — Мир этому дому!.. — он размашистым жестом благословил всех присутствующих. — Хорошо, я решил срезать путь и поехал через край заповедника, иначе бы так и сидели до утра…
— Так ведь не так давно по нашей дороге должна была проезжать машина Степанова, — сказал отец. — Что ж вы не попросили о помощи? Или они мимо промчались? Тогда надо поговорить со Степановым, чтобы он всыпал им по первое число…
— Да останавливались они!.. — махнул рукой Алексей Николаевич. — Даже помощь предлагали… Но вот он… Да, позвольте представить вам, Зозулин Михаил Дмитриевич, новый начальник нашего местного ФСБ.
В Городе было своё отделение ФСБ — старое двухэтажное здание, возле которого всегда стояли две-три машины и мелькали молодые ребята. Но Михаил Дмитриевич казался моложе всех своих нынешних подчинённых.
— Да, вот, понимаете… — он несколько смущённо развёл руками. — Нехватка кадров, так сказать… Меня направили к вам на полгода… Ну, если в гражданских терминах, то в виде преддипломной практики… Так что буду стараться оправдать доверие.
— Очень приятно. Леонид Семёнович, — отец протянул руку. — И всё равно не понимаю, почему вы не воспользовались помощью проезжающей машины?
— Ну… — Михаил Дмитриевич совсем зарумянился. — Алексей Николаевич успел сказать мне, кто это, и я подумал… Ну, ведь, нельзя пользоваться помощью людей, которых, возможно, тебе придётся арестовывать.
— Вот! — с каким-то весёлым торжеством провозгласил Алексей Николаевич. — Понимаете? Серьёзный начальник у нас появился!
— Вообще-то, нехорошо, что вы не дали этим людям сделать доброе дело, — строго заметил отец Василий.
— Ну… — Михаил Дмитриевич немножко оправился от смущения и рассмеялся. — Я понимаю, что в каждой местности есть свои особенности жизни и уклада, с которыми нужно считаться. Надеюсь, за полгода я их узнаю. Но, пока я ещё человек совсем новый, я хотел бы избегать любых ложных шагов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
ПИСЬМО ЧЕТВЁРТОЕ. ОТЕЦ ВАСИЛИЙ ПРОПОВЕДУЕТ МИЛИЦИИ
В рулоне оказался большой настенный ковёр. Но какой! Степанов, конечно, расстарался, выбирая ковёр по своему вкусу. На ковре была изображена охота на кабана, причём вместе с охотниками в тирольских шляпах и со старинными ружьями на заднем плане присутствовали нимфы-охотницы: в коротеньких туниках, наподобие сильно обрезанных ночных рубашек, и с золотыми колчанами, из которых торчали золотые стрелы… Но главное — всё это было каких-то кошмарнейших тонов, таких ярких и ядовитых, что невозможно представить! Кабан был огненно-рыжим — такими рыжими иногда изображают тигров на глянцевых новогодних открытках и плакатах, но даже китчевые тигры уступали в ослепительности несчастному кабану, истекавшему багрово-малиновой кровью! Не менее кричащими были розовые лица охотников и розовые тела нимф, салатовая зелень травы и изумрудная зелень крон деревьев, а над кронами сверкало небо цвета медного купороса. По всей видимости, материал, из которого был сделан ковёр, был очень дорогим — похожим на плюш, но на ощупь более мягким и толстым.
— Господи!.. — мама так и застыла в дверях с блюдом пирожков с капустой, которое несла на стол, в руках. Из-за её плеча выглядывала тётя Катя, державшая миску с салатом «оливье». — Что это за кошмар?
— Подарок Степанова, — сообщил отец. — Я так понимаю, он послал нам самое дорогое, что только мог найти.
— И ты хочешь сказать, с этим «вырви-глаз» нам теперь предстоит жить, чтобы не обидеть Степанова?
— Мы что-нибудь придумаем, — успокоил её отец. — В крайнем случае, будем вешать ковёр на стену, когда Степанов будет заезжать к нам в гости. Ведь это случается не чаще одного раза года в три…
Это было верно. Я не видел Степанова уже лет пять, а то и побольше. Даже когда он со своими гостями бывал в заповеднике, в одном из охотничьих комплексов, он к нам не заглядывал — то ли излишне докучать не хотел, то ли боялся, что кто-то из нас может ненароком упомянуть лишний разик, как он когда-то шофёрил на отца. Степанов этого не стеснялся, но и слишком рекламировать не желал. Так что с ковром можно было поступать как угодно.
— Давайте посмотрим, что там ещё есть, — сказал отец.
Другие подарки оказались более практичными: набор тефлоновых сковородок для мамы, немецкий стругально-резальный станок со сменными насадками отцу и немецкий же детский двухместный снегокат для нас с Ванькой. Кроме того, в коробку со снегокатом были аккуратно пристроены и завёрнуты в пластик, типа тонкого белого поролона, несколько шоколадных яиц с сюрпризом. А ещё там лежала упаковка петард и фейерверков, стреляющих разноцветными огнями, с большим грохотом, а иногда свистом — если в ракеты, которые из них вылетают, вделаны крохотные свистульки.
— Разбушевался, мужик, — покачал головой отец.
Мне показалось, что мама заметно напряглась: она всегда побаивалась подарков от Степанова, был у неё страх, что в виде ответной услуги Степанов может попросить отца о чем-нибудь противозаконном. Но Степанов достаточно хорошо знал отца, чтобы и не заикаться о сомнительных делишках. Ссориться с настоящим лесником — не с тем, который охраняет «цивилизованный» лес возле дачных посёлков, а с таким, который является полным хозяином огромной заповедной территории — было бы накладным для самого крутого гангстера. Я уже говорил о том, что во все времена лесников побаивалось и уважало самое высокое начальство, так повелось ещё сотни лет назад… При случае я расскажу вам некоторые легенды о лесниках, которые собирал отец: о том, например, чем кончался конфликт с лесниками даже для самых знаменитых разбойников, главарей крупных банд. За лесниками существовала слава колдунов, да и слишком многие были заинтересованы в их работе, чтобы дать их кому-нибудь в обиду… Впрочем, как я уже сказал, у отца и Степанова вообще были не те отношения, чтобы они когда-нибудь пошли друг на друга в штыки. Хотя определённую осторожность отцу, конечно, соблюдать приходилось. Как он говорил, «смелость не в том, чтобы попусту зверя дразнить».
Отец подмигнул маме, показывая, что всё в порядке, и что не надо искать в подарках какой-то особый зловещий смысл.
— Это я ему услугу оказываю, принимая подарки. Тем более, перед приездом министра. Он на что надеется? Увидит министр этот ковёр на стене и спросит: «А кто вам такой ковёр подарил?» «А Степанов», — ответим мы. «Ну-ка, подать сюда Степанова, я тоже такой ковёр хочу!..»
— Так ты министра ждёшь? — спросил дядя Серёжа. — Может, мы не вовремя?
— Очень даже вовремя! — заверил отец. — Министр — хороший мужик, и жить он будет отдельно, в доме для особых гостей. Мы славно отдохнём все вместе, и детям будет веселей…
— Что за министр? — поинтересовалась мама Фантика.
— Степан Артёмович, моё, можно сказать, начальство, — объяснил отец.
— Степан Артёмович?! — воскликнул дядя Серёжа. — Так вот он куда…
И умолк, перехватив строгий взгляд, который отец исподволь на него метнул. Мы тоже заметили этот взгляд. «Вот оно что! — подумалось мне. — Отец знает о том, о чём начала говорить Фунтик… И все знают, кроме нас с Ванькой и мамы. Интересно, отец знал что-то загодя или его Степанов предупредил во время недавнего звонка? Отец сказал: „Спасибо, учту“. Может, Степанов вовсе не предлагал свою помощь, а по своим каналам узнал, что министру угрожает опасность, и поспешил предупредить отца — чтобы отец был начеку и не лопухнулся? Может, поэтому министр и едет к нам так втайне? Но кого можно бояться самому министру?»
Слова дяди Серёжи чем-то насторожили и его жену, тётю Катю.
— Что ты имеешь в виду? — спросила она. — Хочешь сказать, что министр прячется?
— Вовсе нет! — ответил дядя Серёжа. — Я имел в виду, что буквально вчера я ведь был в министерстве — из-за этого участка леса, примыкающего к нашей ферме — и зря прождал, потому что мои документы попали на подпись к самому министру, и лишь к концу рабочего дня мне удосужились сообщить, что он уже уехал и вновь появится на работе лишь после всех праздников, аж через две недели!
Мне показалось, что дядя Серёжа сказал неправду — или, по крайней мере, не всю правду.
В общем, понял я, нам надо поскорее остаться наедине с Фантиком и расспросить её поподробней.
Тем временем Ванька задумчиво пересчитывал шоколадные яйца.
— Шесть штук, — сообщил он. — Хорошо, что на три делится. Мама, можно мы съедим их прямо сейчас? Чтобы поглядеть, какие сюрпризы у них внутри?
— Нет, — ответила мама. — Я думаю, лучше будет, если вы съедите их после полуночи, когда наступит Новый год, или, ещё лучше…
Она не договорила, потому что с улицы опять донеслось тарахтение автомобиля.
— Кого там ещё чёрт несёт?! — непроизвольно вырвалось у отца.
Дядя Серёжа расхохотался.
— Хочешь сказать, и нас чёрт принёс? Смотри…
— Да нет! — отец мазнул рукой, досадуя на собственную оговорку. — Вы ж знаете, мы всегда вам рады. Это я из-за ковра… — он с большим отвращением взглянул на это чудо ткацкого искусства. — И вообще…
От этих нескладных объяснений все расхохотались ещё пуще.
— И вообще, — продолжил отец, тоже борясь со смехом, которым он заразился от остальных, — я, кажется, знаю, кто это, так что поминать рогатого вообще было не к месту…
— Точно! — шепнул я Ваньке. — Ведь так тарахтит только старый УАЗик отца Василия!
Про отца Василия мне тоже надо сказать несколько слов. Он уже давно был настоятелем церкви в ближайшем к нам городе — который мы называли просто «Город» — и с отцом был в самых хороших отношениях. По-моему, отцу нравилась его энергия, которая равнялась только его незлобивости. Причём его внешность, при всей его незлобивости, была самая воинственная: длинные и встрёпанные седые волосы, горящие чёрные глаза, резкие движения — такие резкие, что он постоянно путался в своей рясе — и резкая речь, казавшаяся ещё резче на фоне округлого говорка наших мест. При первой встрече с ним люди обычно робели и даже его побаивались и лишь потом разбирались, что он и мухи не обидит. А он вечно носился с устройством горячих обедов для бедных при своей церкви, устройством сирот в пристойные детские дома и разными другими идеями, которые он называл «моя партизанщина». Отец помогал ему, чем мог, и всегда бывал в его церкви, когда наезжал в город, поэтому отец Василий числил его среди самых активных своих прихожан, хотя не скажу, что отец проявлял особое усердие в вере или обращал особое внимание на церковь там, где дело не касалось отца Василия.
Вот вам и ещё один человек, оказавшийся в наших краях в тот памятный вечер. Здорово у меня получается, прямо как у Агаты Кристи, да? Все съезжаются и съезжаются, и вот-вот должно что-то произойти, и все окажутся невольными свидетелями, а кто-то, возможно, преступником… Мне самому нравится, как все складывается — то есть, нравится теперь, когда все позади, а тогда, конечно, мы ещё не знали, что будет, и даже с Фантиком мне никак не удавалось переговорить, чтобы выяснить, откуда она взяла, будто «министра хотят убить». Ведь это были бесценные сведения, которые очень помогли бы расследованию, верно?
Но сейчас нам было не до того. Топа зашёлся от лая, и мы поняли, что отец Василий не один. Отец придержал Топу, мама открыла дверь и впустила отца Василия и ещё двух человек, нашего инспектора милиции Алексея Николаевича, которого мы все хорошо знали, и незнакомого нам молодого человека.
— Ба! Откуда вы? — изумился отец.
— Да вот, подобрал на дороге, возились около застрявшей в сугробе машины, — со своими обычными энергией и напором стал объяснять отец Василий. — Мир этому дому!.. — он размашистым жестом благословил всех присутствующих. — Хорошо, я решил срезать путь и поехал через край заповедника, иначе бы так и сидели до утра…
— Так ведь не так давно по нашей дороге должна была проезжать машина Степанова, — сказал отец. — Что ж вы не попросили о помощи? Или они мимо промчались? Тогда надо поговорить со Степановым, чтобы он всыпал им по первое число…
— Да останавливались они!.. — махнул рукой Алексей Николаевич. — Даже помощь предлагали… Но вот он… Да, позвольте представить вам, Зозулин Михаил Дмитриевич, новый начальник нашего местного ФСБ.
В Городе было своё отделение ФСБ — старое двухэтажное здание, возле которого всегда стояли две-три машины и мелькали молодые ребята. Но Михаил Дмитриевич казался моложе всех своих нынешних подчинённых.
— Да, вот, понимаете… — он несколько смущённо развёл руками. — Нехватка кадров, так сказать… Меня направили к вам на полгода… Ну, если в гражданских терминах, то в виде преддипломной практики… Так что буду стараться оправдать доверие.
— Очень приятно. Леонид Семёнович, — отец протянул руку. — И всё равно не понимаю, почему вы не воспользовались помощью проезжающей машины?
— Ну… — Михаил Дмитриевич совсем зарумянился. — Алексей Николаевич успел сказать мне, кто это, и я подумал… Ну, ведь, нельзя пользоваться помощью людей, которых, возможно, тебе придётся арестовывать.
— Вот! — с каким-то весёлым торжеством провозгласил Алексей Николаевич. — Понимаете? Серьёзный начальник у нас появился!
— Вообще-то, нехорошо, что вы не дали этим людям сделать доброе дело, — строго заметил отец Василий.
— Ну… — Михаил Дмитриевич немножко оправился от смущения и рассмеялся. — Я понимаю, что в каждой местности есть свои особенности жизни и уклада, с которыми нужно считаться. Надеюсь, за полгода я их узнаю. Но, пока я ещё человек совсем новый, я хотел бы избегать любых ложных шагов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28