- Пока, - отозвалась я, мучительно раздумывая над тем, какой, собственно, вопрос мы должны решить, да ещё вместе, да ещё в субботу.
Понимаю, что это меня не красит, но должна признаться: единственный вариант, который мне пришел в прелестную голову, - это посещение ЗАГСа. Глупость, разумеется, но, положа руку на сердце, кто из представительниц прекрасного пола подумал бы о другом варианте? Хотя бы в первую очередь. Да ещё пожелание одеться не слишком легкомысленно. Любая бы на моем месте сделала совершенно однозначный вывод.
Правда, первый же взгляд в зеркало несколько остудил мои романтические порывы. Ничего принципиально нового я там, разумеется, не увидела, но именно это и сыграло свою роль. За ночь я не стала ни красавицей, ни хотя бы интересной женщиной: те же веснушки, те же круглые, не разбери-поймешь какого цвета глаза: то ли карие, то ли желтые, короче - кошачьи. И те же самые непокорные, нахально-рыжие волосы, из которых просто невозможно было соорудить мало-мальски пристойную куафюру. Н-да, до ЗАГСа мне ещё расти и расти. Ни один нормальный человек с таким чучелом в это заведение не пойдет. Да и в любое другое - тоже.
Следующие полчаса я посвятила тому, что пыталась одновременно прибраться в квартире и привести себя в божеский вид. Первое мне почти удалось, второе - почти нет. С прической я обошлась просто: стянула волосы со лба и висков на макушку, прихватила там аптечной резинкой, а сверху водрузила бант, чтобы все это убожество хоть как-то прикрыть. Вместо майки надела блузку - хотя серьезности мне это, видит Бог, не добавило. И уже совсем было собралась поставить над собой смелый эксперимент - подвести глаза и подкрасить губы - как снова зазвонил телефон.
"Свидание, надо полагать, отменяется, - со свойственным мне оптимизмом подумала я. - Что и требовалось доказать".
Но, сняв трубку, я поняла, что не только ошиблась, но вообще поступила крайне опрометчиво. Звонил... ну, конечно же, Севочка, про которого я, если честно, и думать забыла. Он остался где-то там, в совершенно другой жизни, и интересовал меня ненамного больше прошлогоднего снега. Прошу прощения за банальность.
- Пришла в себя? - ледяным тоном поинтересовался он.
- То есть? - оторопела я.
Первой и последней посетившей меня в эту минуту мыслью было то, что он каким-то образом узнал о том, как я провела минувшие вечер и ночь. Непринужденно же беседовать с ним как-то не хотелось. А принужденно - тем более, до любых разговоров на подобные темы я явно ещё не доросла.
- Что - то есть? Я русским языком спрашиваю: пришла в себя? Нагулялась? Могу принять обратно с испытательным сроком. В первый раз прощается.
- А если будет второй? - как можно более мягко поинтересовалась я. Тогда что?
Из трубки донеслись какие-то булькающие звуки, похоже, Белоконь в полном смысле слова захлебнулся от негодования. И я его понимала, но извиняться, а тем более кардинально менять разговор не собиралась. Да и вообще не собиралась с ним долго беседовать, если честно.
- Ты совершенно обнаглела! - мой экс-жених сумел наконец произнести связную фразу.
- Ага! - охотно согласилась я. - Почему бы тебе по этому поводу не послать меня далеко и надолго? Я знаю как минимум десять кандидаток на мое вакантное место. Спорим, ты знаешь больше?
- Да ты ревнуешь! - с радостным облегчением завопил Белоконь. - Как я сразу не допер?! Слушай, рыжая, клянусь, кроме тебя, у меня никого не было и не будет. Если, конечно, ты не...
Мне вдруг стало нестерпимо скучно.
- Врешь ты все, - скучным голосом отозвалась я. - И даже не как сивый мерин, а вот именно как настоящий Белоконь. Были у тебя другие женщины, есть и будут. Что выросло, то выросло, точнее, что удобряли... Не ревную я тебя и никогда не ревновала, больше мне делать нечего. Уж лучше сразу удавиться или застрелиться из кривого ружья.
- Как это - не ревнуешь? Когда любят, всегда ревнуют. Постой-постой, а почему из кривого?
- Так это когда любят... И вообще, откуда ты нахватался таких старомодных словечек? Любит - не любит. Сам говорил, что это все литература, а в жизни гораздо проще.
- Мало ли что я тебе говорил.
- Вот тут ты прав, - устало вздохнула я. - Говорил ты много, но обычно не по делу. Все, Белоконь, мы с тобой разошлись, как в море корабли. И больше мне тебе сказать нечего. Да и времени нет.
- Чем, интересно, ты так занята?
- Делами, солнце мое, делами. Я работаю, ты не забыл? Ну, все, сеанс связи закончен. И не звони мне больше, ладно? Не унижайся.
- И не подумаю!
- Что именно, звонить или унижаться? Кстати, именно из кривого ружья мне и нужно стрелять, чтобы не промахнуться. Моя меткость тебе известна.
- Стерва! - с каким-то мазохистским сладострастием выдохнула трубка, и из неё понеслись короткие гудки отбоя.
Ну, понятное дело, кто бы спорил? Говори мужику правду в глаза - или хотя бы в ухо, по телефону, - и почетное звание стервы гарантировано автоматом. А вот если только мурлыкать приятности, то ещё кое-как можно сойти за порядочную девушку. Надоело мне это - сил нет. Три года, прожитых под одной крышей с Белоконем, хоть кого заставят остервениться. И зачем теперь звонит? Ведь наверняка не страдает от одиночества. Единственное объяснение: готовлю я все-таки лучше большинства девушек. И квартиру убираю тщательнее. И с дурацкими вопросами типа "Куда идешь?" и "Когда вернешься?" не пристаю. Не так мало, кстати, если вдуматься. А вот с огнестрельным оружием...
Вообще-то и с ним, и со стрельбой у меня всегда была напряженка. В тире из пневматической винтовки у меня получалось совсем недурно, особенно если я предварительно зажмуривалась. Но когда нас всех скопом повезли на полигон, выдали по револьверу и предложили "поразить неподвижные мишени", я несколько минут добросовестно пыталась нажать на курок. Безрезультатно сил не хватало. Тогда я повернулась к начальнику военной кафедры, стоявшему как раз позади меня, и довольно-таки кокетливо пожаловалась:
- Товарищ полковник, не стреляет!
Моментально передо мной не оказалось ни полковника, ни сопровождавших его офицеров. В жизни не видела, чтобы люди так стремительно принимали горизонтальное положение. И, лежа на животе в осенней грязи, несчастный полковник прохрипел:
- Дура, положи пистолет на землю и отойди от него подальше!
Зачет по военной подготовке мне тогда все-таки поставили: видно, побоялись ещё раз привозить на полигон. Сильное же впечатление от пережитого так и осталось на всю жизнь, причем думаю не только у меня.
В этот момент раздался звонок в дверь. Я успела только подумать, что из-за вредного Белоконя так и не успела хоть чуть-чуть подкраситься, а ноги уже сами несли меня из кухни в коридор. Распахнула дверь - и обмерла: такого букета я никогда в своей жизни не видела. А уж в собственной квартире - тем более. В нем было никак не меньше дюжины роскошных, ярко-красных гвоздик, букет обрамляла красивая бумага с бантиками.
Все это великолепие держал в руках Владимир Николаевич и с интересом наблюдал за моей реакцией, то есть я так предполагаю, что с интересом, потому что глаза его были опять надежно закрыты темными очками, а по выражению остального лица догадаться о каких-либо эмоциях было, мягко говоря, проблематично.
- Господи, Боже ты мой, - только и смогла я из себя выдавить.
Как говаривала в таких случаях моя бабушка: умереть, уснуть и проснуться, рыдая...
- Нет, это я, лично, - не без удовольствия констатировал Владимир Николаевич. - Войти-то можно?
Я, как сомнамбула, посторонилась, пропуская его в квартиру. Но он почему-то не торопился войти, а так и стоял на пороге, глядя на меня.
- Ну, входи... те, - попыталась я взять инициативу в свои руки.
Никак я не могла начать говорить ему "ты" средь бела дня. Ночью было как-то проще.
Вместо ответа он вдруг как-то странно хмыкнул, а потом залился неудержимым смехом. Первый раз я наблюдала у него это функциональное явление: прямо скажу, впечатляюще. Непонятно было только, что могло вызвать этот приступ гомерического хохота. Мне тоже хотелось порадоваться, но чему?
- Прости, котенок, - наконец выдавил он из себя и вошел-таки в квартиру. - Не обижайся. Но эта твоя прическа... Тебе сколько лет?
- Ты же знаешь - двадцать два, - обиделась я, отбросив в сторону всякие церемонии. - Что тут смешного? Прическа как прическа. Ты же просил: не легкомысленно.
- Просил. Но представить себе не мог, что ты завяжешь бант на макушке. Майечка, мы сейчас поедем к человеку, который устроит тебя в "Труд ". Это не то учреждение, куда стоит приходить в таком виде, поверь мне. Ладно, сейчас что-нибудь придумаем, а пока возьми цветы. Я их тебе нес, между прочим.
- Спасибо, - пробормотала я, охваченная целым вихрем противоречивых чувств.
Никакого ЗАГСа, стало быть, не планируется. Размечталась, как говорится. Новая работа, оказывается, не просто вчерашний застольный треп, а действительно серьезные намерения. Значит, возникает все тот же сакраментальный вопрос: зачем? И ответа на него опять-таки пока нет.
А цветы, конечно, шикарные, что и говорить. Куда бы их поставить? В ту единственную вазочку, которая была у меня дома, мог в лучшем случае поместиться букетик фиалок или ландышей. А более изысканных цветов у меня отродясь не водилось. В квартире у Белоконя был целый набор роскошных хрустальных ваз, но Севочке и в голову не приходило подарить мне хоть один лютик.
У него вообще была очень серьезная теория относительно того, что дарить можно и нужно, а что - глупо. Цветы, например, в перечень нужного не входили, потому что имели странную особенность со временем увядать. Деньги, уплаченные за них, оказывались выброшенными на ветер. А на день рождения и на Новый год я обычно получала что-нибудь сугубо хозяйственное, типа сковородки или набора ножей. Практично, конечно, но... Впрочем, Бог с ним совсем, с Севочкой-то.
Я достала из шкафчика трехлитровую пустую банку и поставила туда гвоздики. Ничего, хуже они от этого не станут. Разбогатею - куплю надлежащую емкость.
- Иди сюда, - услышала я голос Владимира Николаевича. - Займемся твоей прической.
Фирма "Заря", выезд на дом к клиенту. Очень интересно, как это он будет заниматься моей прической. Мне почему-то казалось, что у него совсем другая профессия. Но спорить не стала и послушно вышла в коридор, где висело единственное в квартире зеркало, порядком потемневшее от времени.
- Убери этот бант, - приказал Владимир Николаевич.
- Лучше не будет, - честно предупредила я, но бант все-таки сняла.
Спорить с начальством - плевать против ветра, не мною первой подмечено. Тем более что бант скрывал вульгарную черную резинку, и мой наставник и благодетель должен был сразу же понять, что бант лучше было не трогать. Он и понял.
- Н-да, неизвестно, что хуже. А снять эту ерунду вообще нельзя?
- Можно, - пожала я плечами, - но тогда в серьезное учреждение лучше вообще не ходить. Может, мне косу заплести?
Я хотела сострить, но меня восприняли на полном серьезе и пришлось приниматься за дело. Косу я заплетаю обычно только тогда, когда сижу дома, уж очень она меня молодит, просто до неприличия. По уму нужно было бы коротко постричься и покончить с этой проблемой, но останавливала здравая мысль, что придется проделывать эту процедуру достаточно регулярно, на что просто не было ни денег, ни времени.
- Ну вот, совсем другое дело, - с удовлетворением заметил Владимир Николаевич, оглядывая результаты моего самоотверженного труда. - Теперь и поздороваться можно по-человечески. А то полное ощущение того, что имеешь дело с несовершеннолетней. Даже страшно. Здравствуй, котенок.
Он взял меня сзади за плечи и повернул к себе. Я не успела не то что сказать что-нибудь связное, но даже о чем-то подумать, как уже оказалась в его объятиях, и время для меня остановилось. Правда, как потом выяснилось, ненадолго.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41