Потом мне повезло - нашла место курьера в газете. Ну, а дальше вы знаете.
- Когда ты перестанешь обращаться ко мне на "вы"? - только и смог я сказать. - Ты ведь фактически моя жена!
Первый раз за все время нашего знакомства я увидел, как Мари плачет. Впрочем, об этом я, кажется, уже вспоминал. Только не сказал, что плакала она от счастья. Хотя, что такого я сказал? Обычные слова, никого ни к чему не обязывающие. Фактически, формально - какая разница! Наверное, она думала иначе. Она ведь так мне всегда верила! Мое слово значило для неё гораздо больше, чем любой официально заверенный документ.
Бедная девочка, сколько же ей пришлось пережить! Что такое монастырский приют, я знал: хуже этого места может быть только богадельня или государственная психиатрическая лечебница. Голод, холод, жестокость сверстников, черствость сестер-монахинь, неудивительно, что Мари стала такой. Неудивительно, что я был первым мужчиной в её сознательной жизни: некоторые особенности ночных "развлечений" воспитанниц приюта могли у кого угодно отбить интерес к любовным приключениям. И ещё это клеймо "дочери шлюхи и убийцы"! Многовато для одной маленькой девочки.
- У меня никогда не было близких подруг, - добавила тогда Мари. - У всех были, а у меня - нет. Я дружила с героями прочитанных книг, а любила до вас только одного мужчину.
Наверное, у меня было достаточно забавное выражение лица, потому что Мари как-то совершенно по-девчоночьи хихикнула:
- Не думайте ничего такого... Он тоже был из книги. Я прочитала "Трех мушкетеров"...
- И влюбилась в Атоса, - подхватил я, не скрывая облегчения.
- Как вы догадались, что именно в него?
- Потому, что когда-то он был моим самым близким другом. Ладно, это все дела давно минувших дней. Теперь у тебя есть я, правда?
Можно догадаться, что Мари не стала возражать, хотя заявление мое было достаточно самоуверенным. Как и обычное мое поведение с ней, впрочем. И меня даже не поразило удивительное совпадение наших детских фантазий! Я принял это как нечто само собой разумеющееся, потому что считал Мари уже как бы неотторжимой частичкой меня самого. Дело тут было даже не в любви. Любит кто-нибудь свою руку или ногу, то есть признается ли им в любви? Чепуха ведь! А попробуй - отрежь.
Конечно, я не поехал на похороны. А спустя месяц в той же газете увидел объявление о том, что разыскивается наследник таких-то. Сумма наследства указывалась не столько астрономическая, но вполне достаточная для того, чтобы поддаться искушению разбогатеть и до конца жизни мирно наслаждаться небольшой рентой. У меня ещё могли быть дети. И если жениться на Мари...
Я сошел с ума, теперь я это понимаю. Нет, я не клюнул на приманку, но я позволил себе расслабиться и какое-то время помечтать о несбыточном. Мне следовало бы знать, что у людей с моим прошлым нет и не может быть будущего, тем более такого безмятежного. На что я надеялся?
...Ясным, погожим днем за мой столик в кафе подсел человек средних лет и незапоминающейся наружности. Сказал пару ничего не значащих фраз - я не поддержал разговора. Я ждал Мари, у нас на вечер было запланировано несколько важных и интересных дел, а через месяц мы собирались поехать куда-нибудь на море отдохнуть. Мы оба любили тепло и море: я же говорил, что наши вкусы удивительно совпадали.
- Вам привет от Дениз, - вдруг услышал я негромкий голос моего непрошенного соседа по столику. - Вы, конечно, помните Дениз?
- Вы ошиблись, - ответил я, чувствуя, как стремительно холодеют кончики пальцев, а сердце точно проваливается в яму. - Я не помню никакой Дениз.
- У молодых короткая память. Позвольте её освежить. Париж, двадцать лет тому назад, весной...
- Двадцать лет тому назад я учился в Страсбурге.
- Разумеется. И вы не имеете никакого отношения к тому наследнику, которого разыскивает нотариус из Парижа. И в Италии вы никогда не были. И фамилия Фельтринелли вам ни о чем не говорит.
Но я уже успел овладеть собой. Свыше пятнадцати лет я был бельгийским журналистом, у меня была прекрасная, прочная репутация, мои документы не вызывали никаких сомнений, моя прежняя жизнь была - как все считали! безупречна. Шантажировать меня было нечем, да и не боялся я шантажа. Мне вообще нечего было бояться, даже смерти. Все мы там будем, в конце концов.
- Простите, - сказал я с ледяной вежливостью, - не могли бы вы оставить меня в покое? Мне совершенно не интересны ваши фантазии. Надеюсь, вам все понятно?
- Более чем, - усмехнулся незнакомец. - Что ж, с годами характер у человека меняется. Жаль... Следующий разговор может оказаться куда менее приятным. Для вас.
- Для меня никакого разговора больше не будет, - бросил я, поднимаясь из-за столика. - Еще раз - вы ошиблись, милейший.
Я увидел Мари, которая ждала зеленого сигнала светофора на другой стороне улицы, и помахал ей рукой. Она подняла руку в знак того, что тоже заметила меня. Придется нам с ней перекусить где-нибудь в другом месте, без этого наглого субъекта. Но чувство тревоги так и не покинуло меня до конца. Я сделал над собой немалое усилие и выбросил из головы весь инцидент. Я даже не рассказал о нем Мари. И это было моей второй ошибкой. Уже непоправимой, к сожалению.
Через три дня, когда я работал дома над очередной статьей, раздался телефонный звонок. Я машинально посмотрел на часы: Мари давно должна была вернуться, наверное, она хочет предупредить меня, что по какой-то причине запаздывает, но это была не Мари.
- Ваша подружка у нас, - услышал я вкрадчивый голос из трубки. Сейчас вам принесут кое-что любопытное, посмотрите. А если придете к какому-то выводу... Я перезвоню.
Через несколько минут раздался звонок во входную дверь. Это был посыльный, который, разумеется, ничего не знал, просто передал мне небольшой пакет. На видеокассете я увидел Мари в какой-то полупустой, плохо освещенной комнате. Съемка была сделана несколько часов тому назад. Они меня все-таки достали!
Что ж, человеку с вкрадчивым голосом, который позвонил мне снова, и с которым я, наконец, встретился, было очень легко со мной договориться. Меня практически было невозможно купить, очень трудно запугать, но вот воздействовать на мои чувства... Мари не должна была заплатить жизнью за то, что просто встретила меня и полюбила. На её месте могла оказаться любая другая женщина.
Зачем обманывать себя? Ни одна другая женщина не была для меня настолько дорогой, чтобы я сломал ради неё свою судьбу. То, что мне предлагали сделать в обмен на жизнь и благополучие Мари, было невероятно! На это не мог и не должен был соглашаться ни один здравомыслящий человек! Речь шла "всего-навсего" о покушении на жизнь президента Соединенных Штатов!
- Если вы пожелаете просто покончить с собой, - любезно предупредил мои мысли мой собеседник, - то имейте в виду - вашей подружке от этого легче не станет. Наоборот, она вдосталь налюбуется на ваш хладный труп. А уж при каких обстоятельствах вы как бы погибнете...
- Я и не собираюсь кончать жизнь самоубийством, - отпарировал я, хотя прекрасно понимал полную бессмысленность каких-либо оправданий и переговоров. - Зачем? И вам, и мне хорошо известно, что люди, покушающиеся на президентов, обречены.
- А убийца Кеннеди? - хохотнул собесдник. - Он, между прочим, по сей день жив-здоров и прекрасно себя чувствует, хотя переговоры с ним в свое время были не из легких. Так что у вас есть реальный шанс... Впрочем, это детали, а я не уполномочен их с вами обсуждать. Мне важно лишь получить ваше принципиальное согласие.
- Считайте, что вы его получили, - сухо ответил я. - С кем и когда можно обсудить то, что вы называете "деталями"?
- Спешить некуда. Через пару недель вы получите задание от вашей газеты. Полетите в командировку туда, куда вас направят. Там, прямо в аэропорту, вас встретят.
- Где - там? Кто встретит? И что будет с Мари?
- С вашей Мари ничего не случится, пока вы будете благоразумны. Возможно, вам даже удастся поговорить с ней по телефону - не завтра, конечно. Все зависит от вашего поведения. Засим позвольте откланяться.
Он поднялся из-за столика уличного кафе и мгновенно растворился в темноте не слишком людной в это время суток площади. Неприметный, невзрачный человек с безупречными манерами и вкрадчивым голосом. Таким голосом мог бы обладать тот, кто в свое время определил мою судьбу, если бы дал себе труд быть любезным. Но двадцать лет тому назад мне ещё можно было приказать, а я ещё мог, ничем не рискуя, отказаться. Теперь же - увы! - все действительно зависело от моего поведения,
О, оно в последовавшие дни было безупречным настолько, насколько может быть безупречным поведение робота. Все это время я лихорадочно пытался найти выход из ловушки - и, конечно же, не находил его. Но мои переживания, судя по всему, были достаточно хорошо скрыты, очередной телефонный звонок это подтвердил. После первых ничего не значащих фраз, мой невидимый и неведомый собеседник передал трубку Мари. Ее голос я бы не спутал ни с одним другим. Да и никто бы не спутал!
- Это я. Со мной все в порядке. Не волнуйтесь.
- Где ты?
- Со мной все в порядке. Как вы?
Я понял, что абсолютно никакой информации не получу, а продолжать разговор в таком духе глупо и опасно. Нужно было срочно придумать какой-то другой вариант, но мне ничего путного не приходило в голову. И вдруг я вспомнил!
"А если тебе кто-то захочет "открыть глаза" на то, кто я на самом деле? Если тебе начнут передавать какие-то сплетни обо мне?"
Этот вопрос я задал Мари, когда решал - рассказать ли ей всю правду о моем прошлом. Задал, будучи уверенным в том, что знаю ответ. И, в общем, не очень-то ошибся. Разве что в формулировке.
"Я верю и буду верить только тому, что вы сами мне скажете. Я не поверю ни собственным ушам, ни собственным глазам, если вы сами не подтвердите этого. Даже если мне скажут, что вы кого-то убили и предъявят неопровержимые доказательства, я им не поверю. Никогда не поверю. Потому что я люблю вас".
- Ты мне веришь по-прежнему? - спросил я, молясь в душе, чтобы она поняла, о чем я на самом деле беспокоюсь.
- Все по-прежнему, - мгновенно отозвался любимый, чарующий, единственный в мире голос. - Все хорошо.
- Все хорошо, - ответил я, испытывая что-то похожее на облегчение. - Я люблю тебя...
Это вырвалось помимо моей воли, я не собирался говорить ничего подобного. Я вообще не говорил этих слов никогда и никому, кроме Дениз. И не думал, что скажу их.
- Постарайся быть счастливым, - услышал я последнюю фразу, и в трубке раздались гудки отбоя.
"Постарайся быть счастливым..." Это была цитата из ещё одной нашей с Мари любимой книги: Антуан де Сент-Экзюпери, "Маленький принц". Мы оба знали эту сказку наизусть и именно эту фразу говорили друг другу, когда расставались всего лишь на несколько часов. Это было нашим паролем, нашей тайной. Это значило, что мы обязательно увидимся снова. Значит, Мари и в это верила. Бедняжка...
Две недели спустя я отправился в командировку в Нью-Йорк. На летном поле, прямо у трапа мне на шею бросилась красивая, невероятно эффектная молодая женщина и, чуть не задушив в объятиях, прошептала, чтобы я молча подчинялся ей, не проявляя никакой инициативы. Зачем моим незнакомым "друзьям" понадобилось это маленькое представление - ума не приложу. На меня, конечно же, обратили внимание, чего иначе не случилось бы, не будь этой бурной встречи.
Девица отвезла меня в какой-то пригородный мотель. И там, наконец, я увидел одного из своих "работодателей". Все они, впрочем, были на одно лицо, точнее, совершенно безликими - и тот, кто пытался разговориться со мной в брюссельском кафе, и этот американский визитер. Впрочем, одна отличительная черта у последнего все-таки была - по-французски он говорил хоть и безупречно, но с акцентом. Причем не с американским, а со знакомым мне - хотя и изрядно подзабытым! - типично русским.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41