Из оставшихся четверо мертвы, двое — маленькие дети, которые еще ничего не понимают, и двое — беспомощные старики.
Он сложил вчетверо лист бумаги, сунул его в карман и вышел из кабинета. Внизу он не сделал даже попытки кивнуть дежурному. Нашел на стоянке свою машину и поехал домой.
Субботу и воскресенье он просидел дома, запоем читая роман Сакса Ромера. О пожаре он совершенно не думал.
В понедельник утром, восемнадцатого марта, он проснулся рано, снял последние повязки, принял душ, побрился и долго выбирал, что надеть. Потом сел в машину и поехал на Гётгатан, где жила Карла Бергрен.
Ему пришлось подняться по двум лестничным маршам, пересечь наискосок заасфальтированный двор, преодолеть еще три грязных лестничных пролета с облупившейся коричневой краской и разболтанными перилами, и наконец он оказался перед щелястой дверью, на которой висел металлический почтовый ящик и был прикреплен клочок картона с написанными от руки словами «Карла Бергрен, манекенщица».
Звонка, по-видимому, здесь не было, поэтому он негромко постучал в дверь, открыл ее и вошел внутрь, не дожидаясь ответа.
Квартира оказалась однокомнатной. Оконная штора была наполовину опущена, и внутри царил полумрак. Воздух был теплым и спертым. Тепло излучали два старомодных электрокамина с открытыми спиралями. Одежда и другие предметы были в беспорядке разбросаны по полу. Единственным предметом в комнате, который нельзя было сразу же отправить в мусорное ведро, оказалась кровать. Она была достаточно большой, а постельное белье выглядело сравнительно чистым.
Карла Бергрен была в квартире одна. Она уже проснулась, но все еще не встала и лежала в кровати, читая женский журнал. Так же, как и в прошлый раз, когда он ее видел, она была голая и выглядела почти как тогда, за исключением того, что теперь она не дрожала от холода и не заходилась в истерике. Напротив, она казалась очень спокойной.
Она была хорошо сложена, очень стройная, с крашеными светлыми волосами и маленькими, чуть обвисшими грудями, которые наверняка смотрелись наиболее выгодно, когда она лежала на спине, как сейчас; волосы у нее между ног были мышиного цвета. Она лениво потянулась, зевнула и сказала:
— По-моему, еще немного рановато, но, впрочем, ладно.
Гюнвальд Ларссон ничего не сказал, и она, очевидно, ошибочно истолковала его молчание.
— Деньги, естественно, вперед. Положи их на столик вон там. Надеюсь, тебе известна такса? А может быть, тебе хочется чего-нибудь исключительного? Как насчет небольшого шведского массажа? Ручная работа, не пожалеешь.
Ему пришлось пригнуться, чтобы пройти в дверь, а комната была такой крошечной, что он едва в ней поместился. Здесь воняло потом, застоявшимся табачным дымом и дешевой косметикой. Он шагнул к окну и попытался поднять шторы, однако пружину заело, и в результате штора почти полностью опустилась.
Девушка на кровати наблюдала, как он это делает. Внезапно она узнала его.
— Ой, — сказала она. — Я тебя узнала. Ведь это ты спас мне жизнь, да?
— Да.
— Я так тебе благодарна.
— Не стоит благодарностей.
Она чуть задумалась, слегка раздвинула ноги и провела правой рукой по гениталиям.
— Это совсем другое дело, — произнесла она. — Для тебя, конечно, это будет бесплатно.
— Набрось на себя что-нибудь, — сказал Гюнвальд Ларссон.
— Почти каждый говорит, что я привлекательно выгляжу, — застенчиво сказала она.
— Только не я.
— И в постели я тоже хороша. Так все говорят.
— К тому же не в моих правилах допрашивать голых… людей.
Он чуть замялся, подыскивая слово, словно не был уверен, к какой категории следует ее отнести.
— Допрашивать? Ах да, конечно, ведь ты легавый.
И после секундного колебания:
— Я ничего не сделала.
— Ты проститутка.
— Ой, не будь таким грубым. Разве в этом есть что-то плохое?
— Оденься.
Она вздохнула, покопалась в простынях, нашла махровый халат и набросила его на себя.
— А в чем дело? — спросила она. — Чего тебе надо?
— Я хочу спросить тебя кое о чем.
— Меня? О чем же?
— Например, о том, что ты делала в том доме.
— Ничего противозаконного, — сказала она. — Это правда.
Гюнвальд Ларссон вынул шариковую ручку и вырвал из блокнота несколько листов.
— Как тебя зовут?
— Карла Бергрен, но в действительности…
— В действительности? Не вздумай лгать.
— Нет, — сказала она, надувшись, как ребенок. — Я не собираюсь тебе лгать. В действительности меня зовут Карин София Петерсон. Бергрен — это фамилия мамы. А Карла звучит лучше.
— Откуда ты приехала?
— Из Шиллингарюда. Это в Смоланде.
— Ты давно живешь в Стокгольме?
— Больше года. Почти восемнадцать месяцев.
— У тебя было здесь какое-нибудь постоянное место работы?
— Ну… смотря, что ты имеешь в виду. Я немного работала манекенщицей. Это довольно тяжелая работа.
— Сколько тебе лет?
— Семнадцать… почти.
— Значит, шестнадцать, да?
Она кивнула.
— Итак, что вы делали в той квартире?
— У нас была всего лишь маленькая вечеринка.
— Ты имеешь в виду, что вы ужинали и все такое прочее?
— Нет. Это была секс-парти.
— Секс-парти?
— Ну да. Ты что, никогда о таком не слышал? Это классная вещь.
— Ага, — равнодушно сказал Гюнвальд Ларссон, переворачивая страницу. — Ты хорошо знала этих людей?
— Парня, который там жил, я раньше никогда не видела. По-моему, его звали Кент.
— Кеннет Рот.
— Ах, вот как? Ну, все равно, я никогда раньше о нем не слышала. С Мадлен я тоже была плохо знакома. Они умерли, да?
— Да. А что ты можешь сказать о Максе Карлсоне?
— Я его знала. Мы иногда с ним встречались, но только для того чтобы переспать и получить удовольствие. Это он меня туда привел.
— Он твой сутенер?
Она покачала головой и сказала с наивной торжественностью:
— Нет, я в них не нуждаюсь. С ними одна морока. Этим парням нужны только деньги; кроме своей доли, их больше ничего не интересует.
— Ты знала Гёрана Мальма?
— Это тот парень, который покончил с собой и устроил пожар? Тот, что жил внизу?
— Совершенно верно.
— Никогда о нем не слыхала. Но то, что он сделал, — это просто ужасно.
— А остальные знали его?
— По-моему, нет. Во всяком случае, Макс и Мадлен его не знали. Может быть, с ним был знаком Кент, то есть Кеннет, ведь он там жил, так ведь?
— Ну ладно, что вы там делали?
— Трахались.
Гюнвальд Ларссон пристально посмотрел на нее и медленно сказал:
— Нам придется поговорить об этой вечеринке более подробно. В котором часу ты туда пришла? И как вообще получилось, что ты туда попала?
— Меня пригласил Макс. Сказал, что мы неплохо развлечемся. По пути мы захватили с собой Мадлен.
— Вы добирались туда пешком?
— Пешком! В такую погоду! Мы взяли такси.
— Когда вы туда приехали?
— По-моему, около девяти.
— Что вы там делали?
— У парня, который там жил, оказалось две бутылки вина, и мы их выпили. Потом слушали музыку.
— Ты не заметила ничего необычного?
Она снова покачала головой.
— Что ты имеешь в виду?
— Продолжай, — сказал Гюнвальд Ларссон.
— Ну, потом Мадлен разделась. Да на ней-то и смотреть не на что. Я сделала то же самое. Ребята тоже. А потом… потом мы танцевали.
— Голые?
— Да. Это классная вещь.
— Понятно, продолжай.
— Мы какое-то время танцевали. Потом сели и покурили.
— Покурили?
— Да. Гашиш. Чтобы получить кайф. Это классно.
— Кто давал тебе гашиш?
— Макс. Он…
— Да? Что же он делал?
— Ну, ладно! Ты ведь спас мне жизнь, и, кроме того, я пообещала тебе говорить правду. Но я ничего не сделала.
— Так чем же занимался Макс?
— Он торговал гашишем. В основном, продавал его подросткам.
Гюнвальд Ларссон сделал пометку.
— Что было потом?
— Ну, ребята бросили жребий, кому с кем оставаться. Это было очень забавно. Ты, наверное, сам участвовал в таких делах.
— Они подбросили монетку?
— Точно. Максу досталась Мадлен, и они ушли в другую комнату. А я и этот парень, Кеннет, остались в кухне. Мы собирались…
— Продолжай, я слушаю.
— Ой, ты наверняка сам участвовал в таких вечеринках. Сначала мы собирались заняться этим делом попарно, а потом собраться всей компанией, если, конечно, ребята еще будут на что-то способны. Это самая классная вещь, я тебе точно говорю.
— Свет вы выключили?
— Да. Тот парень и я легли на пол в кухне. Впрочем…
— Что, впрочем?
— Ну, произошла странная вещь — я уснула. Проснулась я оттого, что Мадлен меня тормошила; она растолкала меня и сказала, что Макс сердится оттого, что я не иду к нему. В этот момент я лежала на том парне сверху, раскинув ноги.
— Дверь между кухней и комнатой была закрыта?
— Да, и тот парень, Кеннет, тоже уснул. Мадлен принялась его тормошить. Я щелкнула зажигалкой, посмотрела, сколько времени, и увидела, что была с ним в кухне больше часа.
Гюнвальд Ларссон кивнул.
— Я ужасно себя чувствовала, но все же встала и пошла в комнату. Макс схватил меня, повалил на пол и сказал:
— Ну, так что же он сказал?
— Сейчас мы с тобой займемся делом, сказал он. Эта рыжая сучка ни на что не способна. А потом…
— Да, я слушаю.
—А потом я больше ничего не помню, кроме того, что раздался хлопок, похожий на выстрел, в комнате сразу стало полно дыма и огня. А потом появился ты… О Боже, это было ужасно.
— И тебе ничего не показалось странным?
— Только то, что я уснула. Обычно со мной такого не бывает. Я имела дело со многими настоящими ценителями, и они говорят, что я отлично знаю свое ремесло. И к тому же очень привлекательна.
Гюнвальд Ларссон кивнул и спрятал листочки бумаги. Он долго разглядывал девушку и, наконец, сказал:
— По-моему, ты довольно уродлива. У тебя обвисшие груди и мешки под глазами, ты выглядишь больной и жалкой. Через несколько лет ты опустишься, превратишься в жалкую развалину и станешь выглядеть так ужасно, что к тебе будет даже страшно прикоснуться. До свидания.
На лестнице он остановился и вернулся в квартиру. Девушка сняла халат и щупала у себя под мышками. Она хихикнула и сказала:
— В больнице у меня отросла щетина. Ты передумал?
— Я подумал, что тебе стоит купить билет в Смоланд, поехать домой и найти себе нормальную работу, — сказал он.
— Там вообще нет никакой работы, — ответила она.
Он захлопнул дверь за собой с такой силой, что она едва не соскочила с петель.
Гюнвальд Ларссон постоял несколько минут на Гётгатан. Что же он выяснил? То, что газ из квартиры Мальма просачивался в кухню верхней квартиры, вероятнее всего, вдоль водопроводных и канализационных труб. То, что концентрации газа хватило, чтобы люди наверху уснули, однако, она оказалась недостаточной, чтобы газ взорвался, когда Карин София Петерсен щелкнула своей зажигалкой.
Что это означало? В общем-то, ничего; во всяком случае, настроение у него не улучшилось.
Он чувствовал себя уставшим и нездоровым. Ему казалось, что после допроса девушки в ее мрачной комнате у него полный упадок сил. Он прямиком направился в турецкие бани и провел там три безмятежных часа.
В понедельник днем у Мартина Бека состоялся телефонный разговор, о котором никто в отделе не должен был знать. Он дождался, когда Колльберг и Скакке вышли, набрал номер Института судебной экспертизы и попросил к телефону человека по фамилии Хелм, которого считали одним из наиболее опытных криминалистов в мире.
— Ты осматривал труп Мальма как до вскрытия, так и после него?
— Естественно, — сердито ответил Хелм.
— Как по-твоему, в нем было что-нибудь необычное?
— В общем-то нет. Разве только то, что труп слишком сильно обгорел. Я имею в виду, со всех сторон. Даже сзади, хотя он лежал на спине.
Хелм сделал паузу и задумчиво добавил:
— Матрац, естественно, тоже сгорел.
— Да, понятно, — сказал Мартин Бек.
— Не понимаю я вас, парни, — в недоумении сказал Хелм. — Разве это дело не закрыто? Зачем же…
В этот момент Колльберг открыл дверь и Мартину Беку пришлось поспешно закончить разговор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
Он сложил вчетверо лист бумаги, сунул его в карман и вышел из кабинета. Внизу он не сделал даже попытки кивнуть дежурному. Нашел на стоянке свою машину и поехал домой.
Субботу и воскресенье он просидел дома, запоем читая роман Сакса Ромера. О пожаре он совершенно не думал.
В понедельник утром, восемнадцатого марта, он проснулся рано, снял последние повязки, принял душ, побрился и долго выбирал, что надеть. Потом сел в машину и поехал на Гётгатан, где жила Карла Бергрен.
Ему пришлось подняться по двум лестничным маршам, пересечь наискосок заасфальтированный двор, преодолеть еще три грязных лестничных пролета с облупившейся коричневой краской и разболтанными перилами, и наконец он оказался перед щелястой дверью, на которой висел металлический почтовый ящик и был прикреплен клочок картона с написанными от руки словами «Карла Бергрен, манекенщица».
Звонка, по-видимому, здесь не было, поэтому он негромко постучал в дверь, открыл ее и вошел внутрь, не дожидаясь ответа.
Квартира оказалась однокомнатной. Оконная штора была наполовину опущена, и внутри царил полумрак. Воздух был теплым и спертым. Тепло излучали два старомодных электрокамина с открытыми спиралями. Одежда и другие предметы были в беспорядке разбросаны по полу. Единственным предметом в комнате, который нельзя было сразу же отправить в мусорное ведро, оказалась кровать. Она была достаточно большой, а постельное белье выглядело сравнительно чистым.
Карла Бергрен была в квартире одна. Она уже проснулась, но все еще не встала и лежала в кровати, читая женский журнал. Так же, как и в прошлый раз, когда он ее видел, она была голая и выглядела почти как тогда, за исключением того, что теперь она не дрожала от холода и не заходилась в истерике. Напротив, она казалась очень спокойной.
Она была хорошо сложена, очень стройная, с крашеными светлыми волосами и маленькими, чуть обвисшими грудями, которые наверняка смотрелись наиболее выгодно, когда она лежала на спине, как сейчас; волосы у нее между ног были мышиного цвета. Она лениво потянулась, зевнула и сказала:
— По-моему, еще немного рановато, но, впрочем, ладно.
Гюнвальд Ларссон ничего не сказал, и она, очевидно, ошибочно истолковала его молчание.
— Деньги, естественно, вперед. Положи их на столик вон там. Надеюсь, тебе известна такса? А может быть, тебе хочется чего-нибудь исключительного? Как насчет небольшого шведского массажа? Ручная работа, не пожалеешь.
Ему пришлось пригнуться, чтобы пройти в дверь, а комната была такой крошечной, что он едва в ней поместился. Здесь воняло потом, застоявшимся табачным дымом и дешевой косметикой. Он шагнул к окну и попытался поднять шторы, однако пружину заело, и в результате штора почти полностью опустилась.
Девушка на кровати наблюдала, как он это делает. Внезапно она узнала его.
— Ой, — сказала она. — Я тебя узнала. Ведь это ты спас мне жизнь, да?
— Да.
— Я так тебе благодарна.
— Не стоит благодарностей.
Она чуть задумалась, слегка раздвинула ноги и провела правой рукой по гениталиям.
— Это совсем другое дело, — произнесла она. — Для тебя, конечно, это будет бесплатно.
— Набрось на себя что-нибудь, — сказал Гюнвальд Ларссон.
— Почти каждый говорит, что я привлекательно выгляжу, — застенчиво сказала она.
— Только не я.
— И в постели я тоже хороша. Так все говорят.
— К тому же не в моих правилах допрашивать голых… людей.
Он чуть замялся, подыскивая слово, словно не был уверен, к какой категории следует ее отнести.
— Допрашивать? Ах да, конечно, ведь ты легавый.
И после секундного колебания:
— Я ничего не сделала.
— Ты проститутка.
— Ой, не будь таким грубым. Разве в этом есть что-то плохое?
— Оденься.
Она вздохнула, покопалась в простынях, нашла махровый халат и набросила его на себя.
— А в чем дело? — спросила она. — Чего тебе надо?
— Я хочу спросить тебя кое о чем.
— Меня? О чем же?
— Например, о том, что ты делала в том доме.
— Ничего противозаконного, — сказала она. — Это правда.
Гюнвальд Ларссон вынул шариковую ручку и вырвал из блокнота несколько листов.
— Как тебя зовут?
— Карла Бергрен, но в действительности…
— В действительности? Не вздумай лгать.
— Нет, — сказала она, надувшись, как ребенок. — Я не собираюсь тебе лгать. В действительности меня зовут Карин София Петерсон. Бергрен — это фамилия мамы. А Карла звучит лучше.
— Откуда ты приехала?
— Из Шиллингарюда. Это в Смоланде.
— Ты давно живешь в Стокгольме?
— Больше года. Почти восемнадцать месяцев.
— У тебя было здесь какое-нибудь постоянное место работы?
— Ну… смотря, что ты имеешь в виду. Я немного работала манекенщицей. Это довольно тяжелая работа.
— Сколько тебе лет?
— Семнадцать… почти.
— Значит, шестнадцать, да?
Она кивнула.
— Итак, что вы делали в той квартире?
— У нас была всего лишь маленькая вечеринка.
— Ты имеешь в виду, что вы ужинали и все такое прочее?
— Нет. Это была секс-парти.
— Секс-парти?
— Ну да. Ты что, никогда о таком не слышал? Это классная вещь.
— Ага, — равнодушно сказал Гюнвальд Ларссон, переворачивая страницу. — Ты хорошо знала этих людей?
— Парня, который там жил, я раньше никогда не видела. По-моему, его звали Кент.
— Кеннет Рот.
— Ах, вот как? Ну, все равно, я никогда раньше о нем не слышала. С Мадлен я тоже была плохо знакома. Они умерли, да?
— Да. А что ты можешь сказать о Максе Карлсоне?
— Я его знала. Мы иногда с ним встречались, но только для того чтобы переспать и получить удовольствие. Это он меня туда привел.
— Он твой сутенер?
Она покачала головой и сказала с наивной торжественностью:
— Нет, я в них не нуждаюсь. С ними одна морока. Этим парням нужны только деньги; кроме своей доли, их больше ничего не интересует.
— Ты знала Гёрана Мальма?
— Это тот парень, который покончил с собой и устроил пожар? Тот, что жил внизу?
— Совершенно верно.
— Никогда о нем не слыхала. Но то, что он сделал, — это просто ужасно.
— А остальные знали его?
— По-моему, нет. Во всяком случае, Макс и Мадлен его не знали. Может быть, с ним был знаком Кент, то есть Кеннет, ведь он там жил, так ведь?
— Ну ладно, что вы там делали?
— Трахались.
Гюнвальд Ларссон пристально посмотрел на нее и медленно сказал:
— Нам придется поговорить об этой вечеринке более подробно. В котором часу ты туда пришла? И как вообще получилось, что ты туда попала?
— Меня пригласил Макс. Сказал, что мы неплохо развлечемся. По пути мы захватили с собой Мадлен.
— Вы добирались туда пешком?
— Пешком! В такую погоду! Мы взяли такси.
— Когда вы туда приехали?
— По-моему, около девяти.
— Что вы там делали?
— У парня, который там жил, оказалось две бутылки вина, и мы их выпили. Потом слушали музыку.
— Ты не заметила ничего необычного?
Она снова покачала головой.
— Что ты имеешь в виду?
— Продолжай, — сказал Гюнвальд Ларссон.
— Ну, потом Мадлен разделась. Да на ней-то и смотреть не на что. Я сделала то же самое. Ребята тоже. А потом… потом мы танцевали.
— Голые?
— Да. Это классная вещь.
— Понятно, продолжай.
— Мы какое-то время танцевали. Потом сели и покурили.
— Покурили?
— Да. Гашиш. Чтобы получить кайф. Это классно.
— Кто давал тебе гашиш?
— Макс. Он…
— Да? Что же он делал?
— Ну, ладно! Ты ведь спас мне жизнь, и, кроме того, я пообещала тебе говорить правду. Но я ничего не сделала.
— Так чем же занимался Макс?
— Он торговал гашишем. В основном, продавал его подросткам.
Гюнвальд Ларссон сделал пометку.
— Что было потом?
— Ну, ребята бросили жребий, кому с кем оставаться. Это было очень забавно. Ты, наверное, сам участвовал в таких делах.
— Они подбросили монетку?
— Точно. Максу досталась Мадлен, и они ушли в другую комнату. А я и этот парень, Кеннет, остались в кухне. Мы собирались…
— Продолжай, я слушаю.
— Ой, ты наверняка сам участвовал в таких вечеринках. Сначала мы собирались заняться этим делом попарно, а потом собраться всей компанией, если, конечно, ребята еще будут на что-то способны. Это самая классная вещь, я тебе точно говорю.
— Свет вы выключили?
— Да. Тот парень и я легли на пол в кухне. Впрочем…
— Что, впрочем?
— Ну, произошла странная вещь — я уснула. Проснулась я оттого, что Мадлен меня тормошила; она растолкала меня и сказала, что Макс сердится оттого, что я не иду к нему. В этот момент я лежала на том парне сверху, раскинув ноги.
— Дверь между кухней и комнатой была закрыта?
— Да, и тот парень, Кеннет, тоже уснул. Мадлен принялась его тормошить. Я щелкнула зажигалкой, посмотрела, сколько времени, и увидела, что была с ним в кухне больше часа.
Гюнвальд Ларссон кивнул.
— Я ужасно себя чувствовала, но все же встала и пошла в комнату. Макс схватил меня, повалил на пол и сказал:
— Ну, так что же он сказал?
— Сейчас мы с тобой займемся делом, сказал он. Эта рыжая сучка ни на что не способна. А потом…
— Да, я слушаю.
—А потом я больше ничего не помню, кроме того, что раздался хлопок, похожий на выстрел, в комнате сразу стало полно дыма и огня. А потом появился ты… О Боже, это было ужасно.
— И тебе ничего не показалось странным?
— Только то, что я уснула. Обычно со мной такого не бывает. Я имела дело со многими настоящими ценителями, и они говорят, что я отлично знаю свое ремесло. И к тому же очень привлекательна.
Гюнвальд Ларссон кивнул и спрятал листочки бумаги. Он долго разглядывал девушку и, наконец, сказал:
— По-моему, ты довольно уродлива. У тебя обвисшие груди и мешки под глазами, ты выглядишь больной и жалкой. Через несколько лет ты опустишься, превратишься в жалкую развалину и станешь выглядеть так ужасно, что к тебе будет даже страшно прикоснуться. До свидания.
На лестнице он остановился и вернулся в квартиру. Девушка сняла халат и щупала у себя под мышками. Она хихикнула и сказала:
— В больнице у меня отросла щетина. Ты передумал?
— Я подумал, что тебе стоит купить билет в Смоланд, поехать домой и найти себе нормальную работу, — сказал он.
— Там вообще нет никакой работы, — ответила она.
Он захлопнул дверь за собой с такой силой, что она едва не соскочила с петель.
Гюнвальд Ларссон постоял несколько минут на Гётгатан. Что же он выяснил? То, что газ из квартиры Мальма просачивался в кухню верхней квартиры, вероятнее всего, вдоль водопроводных и канализационных труб. То, что концентрации газа хватило, чтобы люди наверху уснули, однако, она оказалась недостаточной, чтобы газ взорвался, когда Карин София Петерсен щелкнула своей зажигалкой.
Что это означало? В общем-то, ничего; во всяком случае, настроение у него не улучшилось.
Он чувствовал себя уставшим и нездоровым. Ему казалось, что после допроса девушки в ее мрачной комнате у него полный упадок сил. Он прямиком направился в турецкие бани и провел там три безмятежных часа.
В понедельник днем у Мартина Бека состоялся телефонный разговор, о котором никто в отделе не должен был знать. Он дождался, когда Колльберг и Скакке вышли, набрал номер Института судебной экспертизы и попросил к телефону человека по фамилии Хелм, которого считали одним из наиболее опытных криминалистов в мире.
— Ты осматривал труп Мальма как до вскрытия, так и после него?
— Естественно, — сердито ответил Хелм.
— Как по-твоему, в нем было что-нибудь необычное?
— В общем-то нет. Разве только то, что труп слишком сильно обгорел. Я имею в виду, со всех сторон. Даже сзади, хотя он лежал на спине.
Хелм сделал паузу и задумчиво добавил:
— Матрац, естественно, тоже сгорел.
— Да, понятно, — сказал Мартин Бек.
— Не понимаю я вас, парни, — в недоумении сказал Хелм. — Разве это дело не закрыто? Зачем же…
В этот момент Колльберг открыл дверь и Мартину Беку пришлось поспешно закончить разговор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35