Власть над кем? Или над чем? Во что, интересно, вляпался Вэнс?
Я подумала, что Испания плохо действует на меня. Моя природная лень в Барселоне начинала прогрессировать даже не в арифметической, а в геометрической прогрессии. Если так и дальше пойдет, через пару лет я окончательно деградирую, превратившись в сонную и апатичную черепаху Тортиллу, лениво греющуюся на солнышке. С другой стороны, так уж ли это плохо?
За окном наливалось прозрачной синевой ослепительное средиземноморское небо. Мягкий теплый бриз лениво щекотал листья пальм. В такую погоду хорошо посидеть на террасе кафе у набережной, выпить прохладного апельсинового сока, искупавшись, растянуться на нагретом солнцем песке, почитать приятный старомодный детектив без зверских сцен и столь излюбленного американцами мордобоя, потом пообедать в ресторанчике, подремать в прохладе кондиционера…
В Испании время замедляет свой ход, а иногда и вовсе останавливается. Здесь не принято торопиться и напрягаться. С двух до пяти все магазины закрыты. Наступает священный час сиесты — послеобеденного сна.
Любимое испанское выражение: “no hay prisa” — спешить некуда. Если вы заказали мебель и вам клятвенно обещали привезти ее на этой неделе, это означает, что месяца через три вы ее, возможно, все-таки получите.
Изготовление окон с алюминиевыми рамами для моей квартиры из обещанных трех недель раст тянулось на пять месяцев, и мне еще здорово повезло. Одной моей подруге новые окна не вставляли в течение года, причем каждый раз, когда она звонила в мастерскую, хозяин мастерской, позевывая, говорил, что приедет “maeana mismo”, что в переводе означало “прямо завтра”. Впрочем, испанское “завтра” — понятие крайне растяжимое и неопределенное и может обозначать промежуток времени от нескольких часов до нескольких веков.
Сначала я испытывала определенные неудобства, с трудом адаптируясь к столь непривычному для меня восприятию времени, обязательности и жизненной активности, но в конце концов сонная испанская медлительность заразила и меня. Вот если бы Родни кокнули в Москве, я бы тут же поставила на уши всех своих знакомых в попытке отыскать и покарать убийцу. Но в Барселоне?
.Да и чего ради мне, в самом деле, надрываться, убийцу искать? Мне что, больше всех надо?
Родни в любом случае не воскресишь, а там, глядишь, и полиция найдет преступника, конечно, не спеша: no hay prisa. Интересно, как определяют понятие “завтра” представители испанского правопорядка? Так же, как остальные испанцы? Нет, все-таки на полицию рассчитывать особенно не стоит.
От убитого журналиста мои мысли, следуя причудливому потоку ассоциаций, плавно переключились на скалу стоимостью в шестьсот тысяч долларов, и я подумала, что если и дальше продолжу деградировать и морально разлагаться в том же духе, то не заработаю даже на хижину пастуха, не то что на дом под Ситжесом.
Через пару лет мне предстоит поездка в Голливуд, а это уже совсем не Испания. Нравы там в точности противоположные. Никакого “no hay prisa”, никакого “maeana mismo”. По мудрому определению одного русского эмигранта, “США — это трудовой лагерь с усиленным питанием”. Пускающий восторженные слюни при виде сцен агрессии и насилия американский народ со здоровым звериным азартом зубами и когтями дерется за тепленькое место под солнцем.
Слово “лень” в голливудском словаре в принципе отсутствует, так же как и слова “гуманность” и “порядочность”. Накрутив свою психику пособиями о том, как стать победителями и ломиться к поставленной цели, невзирая на средства, жаждущие власти и богатства американцы дружно “зажигают огонь в животе”, вдохновенно и беззастенчиво обжуливают ближнего и смачно впиваются друг другу в глотки, называя это “деловой хваткой”, а заработав наконец вожделенные суммы со многими нулями, тратят их затем на бесконечные визиты к психоаналитикам.
Имеет смысл как следует потренировать свою психику, прежде чем соваться в это осиное гнездо. Копируя излюбленных героинь американских романов, я должна буду превратиться в энергичную, хищную и беспощадную стерву, которая никому не позволяет взять над собой верх. А я как себя веду? Если быть честной с самой собой, веду я себя просто позорно. Где целеустремленность? Где инициатива? Где огонь в животе?
Настоящая деловая феминистка-американка ни за что не спасовала бы, как я, перед какой-то там Джейн Уирри. Она просто из принципа ходила бы в группу, чтобы показать, что она победитель, что она круче всех и что какая-то жалкая английская мошенница не смеет указывать ей, что делать и куда ходить. А я?
Поленилась вступить в конфликт и послала шпионить бедолагу Вэнса. Как ни крути, а его смерть на моей совести. Нет, все-таки я обязана что-то предпринять. Найти убийцу, например, а заодно и потренироваться в деловой активности перед поездкой в голливудский гадюшник.
Для начала я решительно и беспощадно отброшу лень и превращусь в стальную американскую леди с пылающим в животе огнем, целеустремленную, как ракета-носитель, и несгибаемую, как статуя Свободы. Никаких “maeana mismo”. Никаких “no hay prisa”. Будем считать, что завтра для меня наступило еще вчера.
Я неторопливо поднялась с кресла и, зевнув, подошла к окну. Глядя на синеющее за рыжими черепичными крышами море, я задумалась над тем, с чего бы начать расследование. Логичнее всего было бы взять в компанию какого-либо местного полицейского. Тогда я могла бы исполнять функции мозгового центра, а красивый мускулистый латинос при необходимости размахивал бы кулаками, дубинкой, пистолетом и своим полицейским жетоном, если, конечно, у испанских полицейских есть жетоны.
Проблема заключалась в том, что в Испании у меня не было ни одного знакомого полицейского, а приставать к незнакомым представителям правоохранительных органов на улице, предлагая им свое содействие в расследовании происшедшего под Ситжесом убийства, было как-то несолидно.
А что, если отыскать среди своих приятелей кого-либо, кто мог бы порекомендовать меня своему знакомому полицейскому? В Испании все организуется в основном по знакомству. Мне требуется всего лишь хорошая рекомендация — и дело, можно считать, в шляпе. Я даже знала человека, у которого почти наверняка должны найтись приятели в полицейском управлении. Этим человеком был Марио Эстевез Бардала.
* * *
Пугая Родни Вэнса своим ревнивым женихом-андалузцем с навахой, я, конечно, чуть-чуть преувеличила. Жених мой был только наполовину андалузцем, а на другую половину кастильцем, и никакой навахи у него в помине не было. Впрочем, испанское определение жениха несколько отличалось от русского. “Женихом”, или “novio”, здесь называли более или менее постоянного ухажера, который совсем не обязательно был кандидатом в мужья.
С типичной для меня склонностью к общению с экстравагантными и неординарными личностями, жениха я себе подобрала даже более чем оригинального. Думаю, второго такого я не смогла бы отыскать, даже обшарив вдоль и поперек весь Иберийский полуостров. Моим novio стал фашист-тангеро, по совместительству спецназовец, прошедший подготовку в расквартированном в Африке испанском Иностранном легионе.
Более того, отец Марио тоже был фашистом и в Великую Отечественную войну даже воевал в союзных Гитлеру войсках под Смоленском, по иронии судьбы на одном фронте с моим дедом.
Стены квартиры Марио были увешаны черно-белыми фотографиями, на которых испанцы, сидя в окопах, строчили из пулеметов по русским солдатам (в частности, по моему деду) или позировали на фоне бревенчатых русских хат.
Обитая в России, ни малейшей симпатии к фашистам я не испытывала, скорее наоборот, терпеть их не могла, и на столь нетрадиционный выбор novio отчасти повлияло то, что все остальные кандидаты в женихи, по совершенно непонятной мне причине, как на подбор, оказывались коммунистами.
Если фашистов я не любила, так сказать, абстрактно, поскольку лично с ними не общалась, а наблюдала их в основном по телевизору, преимущественно в сериале “Семнадцать мгновений весны”, то слово “коммунист”, после советского, а точнее, антисоветского детства, действовало на меня как красная тряпка на быка.
Уезжая в Испанию, к “проклятым капиталистам”, я была уверена, что на благословенной земле корриды и фламенко не то что не встречу ни одного коммуниста, а даже слова такого не услышу. Как выяснилось, я была не права.
К моему ужасу, почти все мои знакомые, вне зависимости от образования и социального положения, оказывались если не коммунистами, то анархистами. Живые анархисты для меня были в диковинку, поскольку в России по приказу Сталина их всех перестреляли задолго до моего рождения. Впрочем, анархистов я тоже недолюбливала, памятуя о том, что их легендарный лидер батько Махно однажды в пьяном виде пытался изнасиловать мою двоюродную бабушку. Смертельно напуганная тогда еще несовершеннолетняя бабуля чудом спаслась, выпрыгнув в окно, а потом несколько дней пряталась в лесу, не решаясь вернуться домой.
К моему удивлению, все то, что советские граждане, безвыездно сидя за “железным занавесом”, воображали про свободную и богатую Европу, живущие при диктатуре Франко испанцы думали про СССР. Советский Союз для них был воплощением счастливой и богатой жизни, свободы, демократии и процветания. Быть коммунистом в Испании было столь же модно и естественно, как мечтать о свободном капиталистическом мире в Советском Союзе.
Вообще, испанские коммунисты были настоящей поэмой. Глядя на них, я изумлялась тому, до какой степени маразма можно довести население за счет целенаправленной пропаганды при катастрофическом недостатке реальной информации. В отличие от советских членов КПСС, фальшивых, как “Шанель №5” польского разлива, многие испанские коммунисты были искренне убеждены в том, что лишь Всемирная Коммунистическая Революция может сделать человечество счастливым.
Некоторое время за мной страстно ухаживал один очарованный моим русским происхождением фанат Всемирной Коммунистической Революции. Причудливое сочетание высокого роста, умопомрачительной латинской красоты и горячего андалузского темперамента с фатальным отсутствием интеллекта делало Энрике столь экзотичным, что я даже закрыла глаза на то, что камин его дома украшал бронзовый бюст Ленина, а книжные полки прогибались под тяжестью собраний сочинений вождя мирового пролетариата, а также Маркса, Энгельса и Мао Цзедуна.
Некоторое время я безуспешно пыталась политически разагитировать Энрике, рассказывая ему про миллионы жертв сталинских репрессий, про голод в Поволжье, про брошенных в лагеря невинных людей, но чертов коммунист лишь снисходительно ухмылялся и, пожимая плечами, объяснял мне, что ни одна революция не обходится без жертв и что на пути к общечеловеческому счастью неизбежны некоторые незначительные перегибы в ту или в иную сторону. Как говорится, лес рубят, щепки летят.
По какой-то совершенно непонятной причине Энрике, работающий банковским служащим, был убежден, что, если бы ему повезло родиться в Советском Союзе, он непременно был бы не только богатым и знаменитым, но и чрезвычайно творческим и интеллектуальным.
Вывалив всю известную мне информацию об ужасах коммунистической диктатуры, но так и не добившись желаемого результата, я поняла, что с испанцами надо действовать по-другому. Как-никак, они потомки инквизиторов, над несчастными быками на аренах издеваются, так что пытками и жестокостями, тем более совершенными много лет назад и в другой стране, их не проймешь, они от таких историй только кайф ловят. Следовало изобрести кое-что похитрее.
Два дня я ломала голову, а потом меня осенило: туалетная бумага! Именное ее помощью я загоню последний гвоздь в гроб коммунистической идеологии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Я подумала, что Испания плохо действует на меня. Моя природная лень в Барселоне начинала прогрессировать даже не в арифметической, а в геометрической прогрессии. Если так и дальше пойдет, через пару лет я окончательно деградирую, превратившись в сонную и апатичную черепаху Тортиллу, лениво греющуюся на солнышке. С другой стороны, так уж ли это плохо?
За окном наливалось прозрачной синевой ослепительное средиземноморское небо. Мягкий теплый бриз лениво щекотал листья пальм. В такую погоду хорошо посидеть на террасе кафе у набережной, выпить прохладного апельсинового сока, искупавшись, растянуться на нагретом солнцем песке, почитать приятный старомодный детектив без зверских сцен и столь излюбленного американцами мордобоя, потом пообедать в ресторанчике, подремать в прохладе кондиционера…
В Испании время замедляет свой ход, а иногда и вовсе останавливается. Здесь не принято торопиться и напрягаться. С двух до пяти все магазины закрыты. Наступает священный час сиесты — послеобеденного сна.
Любимое испанское выражение: “no hay prisa” — спешить некуда. Если вы заказали мебель и вам клятвенно обещали привезти ее на этой неделе, это означает, что месяца через три вы ее, возможно, все-таки получите.
Изготовление окон с алюминиевыми рамами для моей квартиры из обещанных трех недель раст тянулось на пять месяцев, и мне еще здорово повезло. Одной моей подруге новые окна не вставляли в течение года, причем каждый раз, когда она звонила в мастерскую, хозяин мастерской, позевывая, говорил, что приедет “maeana mismo”, что в переводе означало “прямо завтра”. Впрочем, испанское “завтра” — понятие крайне растяжимое и неопределенное и может обозначать промежуток времени от нескольких часов до нескольких веков.
Сначала я испытывала определенные неудобства, с трудом адаптируясь к столь непривычному для меня восприятию времени, обязательности и жизненной активности, но в конце концов сонная испанская медлительность заразила и меня. Вот если бы Родни кокнули в Москве, я бы тут же поставила на уши всех своих знакомых в попытке отыскать и покарать убийцу. Но в Барселоне?
.Да и чего ради мне, в самом деле, надрываться, убийцу искать? Мне что, больше всех надо?
Родни в любом случае не воскресишь, а там, глядишь, и полиция найдет преступника, конечно, не спеша: no hay prisa. Интересно, как определяют понятие “завтра” представители испанского правопорядка? Так же, как остальные испанцы? Нет, все-таки на полицию рассчитывать особенно не стоит.
От убитого журналиста мои мысли, следуя причудливому потоку ассоциаций, плавно переключились на скалу стоимостью в шестьсот тысяч долларов, и я подумала, что если и дальше продолжу деградировать и морально разлагаться в том же духе, то не заработаю даже на хижину пастуха, не то что на дом под Ситжесом.
Через пару лет мне предстоит поездка в Голливуд, а это уже совсем не Испания. Нравы там в точности противоположные. Никакого “no hay prisa”, никакого “maeana mismo”. По мудрому определению одного русского эмигранта, “США — это трудовой лагерь с усиленным питанием”. Пускающий восторженные слюни при виде сцен агрессии и насилия американский народ со здоровым звериным азартом зубами и когтями дерется за тепленькое место под солнцем.
Слово “лень” в голливудском словаре в принципе отсутствует, так же как и слова “гуманность” и “порядочность”. Накрутив свою психику пособиями о том, как стать победителями и ломиться к поставленной цели, невзирая на средства, жаждущие власти и богатства американцы дружно “зажигают огонь в животе”, вдохновенно и беззастенчиво обжуливают ближнего и смачно впиваются друг другу в глотки, называя это “деловой хваткой”, а заработав наконец вожделенные суммы со многими нулями, тратят их затем на бесконечные визиты к психоаналитикам.
Имеет смысл как следует потренировать свою психику, прежде чем соваться в это осиное гнездо. Копируя излюбленных героинь американских романов, я должна буду превратиться в энергичную, хищную и беспощадную стерву, которая никому не позволяет взять над собой верх. А я как себя веду? Если быть честной с самой собой, веду я себя просто позорно. Где целеустремленность? Где инициатива? Где огонь в животе?
Настоящая деловая феминистка-американка ни за что не спасовала бы, как я, перед какой-то там Джейн Уирри. Она просто из принципа ходила бы в группу, чтобы показать, что она победитель, что она круче всех и что какая-то жалкая английская мошенница не смеет указывать ей, что делать и куда ходить. А я?
Поленилась вступить в конфликт и послала шпионить бедолагу Вэнса. Как ни крути, а его смерть на моей совести. Нет, все-таки я обязана что-то предпринять. Найти убийцу, например, а заодно и потренироваться в деловой активности перед поездкой в голливудский гадюшник.
Для начала я решительно и беспощадно отброшу лень и превращусь в стальную американскую леди с пылающим в животе огнем, целеустремленную, как ракета-носитель, и несгибаемую, как статуя Свободы. Никаких “maeana mismo”. Никаких “no hay prisa”. Будем считать, что завтра для меня наступило еще вчера.
Я неторопливо поднялась с кресла и, зевнув, подошла к окну. Глядя на синеющее за рыжими черепичными крышами море, я задумалась над тем, с чего бы начать расследование. Логичнее всего было бы взять в компанию какого-либо местного полицейского. Тогда я могла бы исполнять функции мозгового центра, а красивый мускулистый латинос при необходимости размахивал бы кулаками, дубинкой, пистолетом и своим полицейским жетоном, если, конечно, у испанских полицейских есть жетоны.
Проблема заключалась в том, что в Испании у меня не было ни одного знакомого полицейского, а приставать к незнакомым представителям правоохранительных органов на улице, предлагая им свое содействие в расследовании происшедшего под Ситжесом убийства, было как-то несолидно.
А что, если отыскать среди своих приятелей кого-либо, кто мог бы порекомендовать меня своему знакомому полицейскому? В Испании все организуется в основном по знакомству. Мне требуется всего лишь хорошая рекомендация — и дело, можно считать, в шляпе. Я даже знала человека, у которого почти наверняка должны найтись приятели в полицейском управлении. Этим человеком был Марио Эстевез Бардала.
* * *
Пугая Родни Вэнса своим ревнивым женихом-андалузцем с навахой, я, конечно, чуть-чуть преувеличила. Жених мой был только наполовину андалузцем, а на другую половину кастильцем, и никакой навахи у него в помине не было. Впрочем, испанское определение жениха несколько отличалось от русского. “Женихом”, или “novio”, здесь называли более или менее постоянного ухажера, который совсем не обязательно был кандидатом в мужья.
С типичной для меня склонностью к общению с экстравагантными и неординарными личностями, жениха я себе подобрала даже более чем оригинального. Думаю, второго такого я не смогла бы отыскать, даже обшарив вдоль и поперек весь Иберийский полуостров. Моим novio стал фашист-тангеро, по совместительству спецназовец, прошедший подготовку в расквартированном в Африке испанском Иностранном легионе.
Более того, отец Марио тоже был фашистом и в Великую Отечественную войну даже воевал в союзных Гитлеру войсках под Смоленском, по иронии судьбы на одном фронте с моим дедом.
Стены квартиры Марио были увешаны черно-белыми фотографиями, на которых испанцы, сидя в окопах, строчили из пулеметов по русским солдатам (в частности, по моему деду) или позировали на фоне бревенчатых русских хат.
Обитая в России, ни малейшей симпатии к фашистам я не испытывала, скорее наоборот, терпеть их не могла, и на столь нетрадиционный выбор novio отчасти повлияло то, что все остальные кандидаты в женихи, по совершенно непонятной мне причине, как на подбор, оказывались коммунистами.
Если фашистов я не любила, так сказать, абстрактно, поскольку лично с ними не общалась, а наблюдала их в основном по телевизору, преимущественно в сериале “Семнадцать мгновений весны”, то слово “коммунист”, после советского, а точнее, антисоветского детства, действовало на меня как красная тряпка на быка.
Уезжая в Испанию, к “проклятым капиталистам”, я была уверена, что на благословенной земле корриды и фламенко не то что не встречу ни одного коммуниста, а даже слова такого не услышу. Как выяснилось, я была не права.
К моему ужасу, почти все мои знакомые, вне зависимости от образования и социального положения, оказывались если не коммунистами, то анархистами. Живые анархисты для меня были в диковинку, поскольку в России по приказу Сталина их всех перестреляли задолго до моего рождения. Впрочем, анархистов я тоже недолюбливала, памятуя о том, что их легендарный лидер батько Махно однажды в пьяном виде пытался изнасиловать мою двоюродную бабушку. Смертельно напуганная тогда еще несовершеннолетняя бабуля чудом спаслась, выпрыгнув в окно, а потом несколько дней пряталась в лесу, не решаясь вернуться домой.
К моему удивлению, все то, что советские граждане, безвыездно сидя за “железным занавесом”, воображали про свободную и богатую Европу, живущие при диктатуре Франко испанцы думали про СССР. Советский Союз для них был воплощением счастливой и богатой жизни, свободы, демократии и процветания. Быть коммунистом в Испании было столь же модно и естественно, как мечтать о свободном капиталистическом мире в Советском Союзе.
Вообще, испанские коммунисты были настоящей поэмой. Глядя на них, я изумлялась тому, до какой степени маразма можно довести население за счет целенаправленной пропаганды при катастрофическом недостатке реальной информации. В отличие от советских членов КПСС, фальшивых, как “Шанель №5” польского разлива, многие испанские коммунисты были искренне убеждены в том, что лишь Всемирная Коммунистическая Революция может сделать человечество счастливым.
Некоторое время за мной страстно ухаживал один очарованный моим русским происхождением фанат Всемирной Коммунистической Революции. Причудливое сочетание высокого роста, умопомрачительной латинской красоты и горячего андалузского темперамента с фатальным отсутствием интеллекта делало Энрике столь экзотичным, что я даже закрыла глаза на то, что камин его дома украшал бронзовый бюст Ленина, а книжные полки прогибались под тяжестью собраний сочинений вождя мирового пролетариата, а также Маркса, Энгельса и Мао Цзедуна.
Некоторое время я безуспешно пыталась политически разагитировать Энрике, рассказывая ему про миллионы жертв сталинских репрессий, про голод в Поволжье, про брошенных в лагеря невинных людей, но чертов коммунист лишь снисходительно ухмылялся и, пожимая плечами, объяснял мне, что ни одна революция не обходится без жертв и что на пути к общечеловеческому счастью неизбежны некоторые незначительные перегибы в ту или в иную сторону. Как говорится, лес рубят, щепки летят.
По какой-то совершенно непонятной причине Энрике, работающий банковским служащим, был убежден, что, если бы ему повезло родиться в Советском Союзе, он непременно был бы не только богатым и знаменитым, но и чрезвычайно творческим и интеллектуальным.
Вывалив всю известную мне информацию об ужасах коммунистической диктатуры, но так и не добившись желаемого результата, я поняла, что с испанцами надо действовать по-другому. Как-никак, они потомки инквизиторов, над несчастными быками на аренах издеваются, так что пытками и жестокостями, тем более совершенными много лет назад и в другой стране, их не проймешь, они от таких историй только кайф ловят. Следовало изобрести кое-что похитрее.
Два дня я ломала голову, а потом меня осенило: туалетная бумага! Именное ее помощью я загоню последний гвоздь в гроб коммунистической идеологии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42