«Если кажется, надо креститься», – хотелось съязвить мне, но я сдержалась: зачем злить Артема?
– Если и бывает, то мне об этом неизвестно, – твердо заявила я. – Послушать вас, так там просто проходной двор. А потом ваши люди что, постоянно следили за квартирой? Именно за квартирой, а не за домом? Я бы заметила, если бы кто-то стоял на площадке или у лифта.
– Возможно, мы ошиблись с квартирой, – ушел от ответа Артем и предложил все-таки на всякий случай определиться с паролем.
Я вздохнула и согласилась. Мы выбрали число двести тринадцать – номер школы Костика.
Больше разговоров о делах мы не вели, ужин вскоре закончили, и Дима доставил нас до нашей парадной. Костик напомнил ему про кассеты, и дядя Дима обещал как-нибудь заехать к нам в гости. Его мне только и не хватало. Ладно, поручу Аньке, сама лучше посижу в шкафу с видеокамерой.
* * *
Поликарпова потребовала подробного отчета о встрече, а выслушав нас с Костиком, почесала в затылке и поинтересовалась у меня, что я думаю обо всем этом деле.
Я не стала честно признаваться, что предпочла бы больше никогда не видеть никого из своих новых знакомых и не касаться Анькиных дел, но от меня ждали совсем другого ответа.
– Аня, я не знаю, – отозвалась я. – Я тебе уже говорила, что для убийства нужен мотив. Какой мотив может быть у Комиссарова? И зачем ему убивать Степана в квартире, где бываешь ты? Убил бы в другом месте. Зачем ему таким образом подставлять тебя? Ему это нужно?
– Никто не может знать, что нужно Артему, – заметила Анька. – И что за мысли крутятся в его башке.
«Как и в твоей, Анечка», – хотелось добавить мне, но я с большим трудом сдержалась, вместо этого заявив, что хочу спать.
Но не тут-то было. У нас была запланирована очередная ночная вылазка – к наркоманам Леньке с Настей.
– Давай завтра! – взмолилась я.
Анька посмотрела на часы и заметила, что до завтра остался всего час, так что я могу начинать собираться. Я застонала. Костик изъявил желание отправиться в поход вместе с нами. Анька провела с ним работу, придя к компромиссу: сегодня мы едем без ребенка, а завтра он сопровождает нас за город, где его мама (то есть я) учится стрелять. Я снова застонала.
– Но они уже, наверное, накурились, накололись или что они там еще делают! – сделала я последнюю попытку. – Ты помнишь, какие они были вчера вечером? Они уже не в состоянии с нами разговаривать! Ты же, кажется, хотела именно поговорить? А не наслаждаться видом спящей Насти, как вчера?
– Они сейчас как раз в том состоянии, в котором нужно, – безапелляционно заявила Анька и открыла свою спортивную сумку, демонстрируя мне ее содержимое.
Мне чуть не стало плохо. Кроме нескольких ампул, шприцов и еще каких-то препаратов, там лежали милицейская форма и белый медицинский халат. Успела куда-то смотаться в наше отсутствие? И чего только нет среди Анькиных припасов?!
Я спросила, зачем нам все это? Анька пояснила, что мы пойдем к соседям-наркоманам, как милиционер (она) и медсестра (я).
– Какая из меня медсестра?! – заорала я. – Я даже уколы не умею делать.
– Научишься, – спокойно заявила Анька.
Я попыталась что-то возразить, но она меня все равно не слушала.
– Все, что надо, я вколю сама, – смилостивилась наконец Поликарпова, – а вообще это дело нужное. У тебя апельсин есть?
– Чего?
– Апельсин. На нем надо учиться – наиболее близкие ощущения к тому, как втыкаешь в тело. Я сама на апельсине училась. Это только вначале страшно кожу протыкать, а потом – ерунда. Так что завтрашний день запланируем, как дважды учебный – вначале за город стрелять, потом дома учиться делать уколы. А сейчас – вперед!
* * *
Так же, как вчера, мы отправились за приключениями на старой «шестерке», оставили ее у той же парадной, опять шли через крышу, переодевались на чердаке.
Меня несколько смущало, что на лицах у милиционера и медсестры одинаковые царапины и фингалы, которые, правда, уже начали сходить, но Анька заявила, что наркоманы на это не обратят внимания. Но ведь должны задуматься, почему на ночь глядя к ним вдруг пожаловали представительница правоохранительных органов и посланница районной поликлиники? У нас они теперь что, парами ходят? Я про такое что-то не слышала. А если Ленька знает своего участкового? Или кем там Анька намерена представляться?
– Они наркоманы, а не идиоты и не слепые, – заметила я.
– Лерка, успокойся. Они все равно ничего не вспомнят. А если и вспомнят, кто их будет слушать?
– Ну, я не знаю… А если в самом деле милиция…
– Не знаешь и молчи! – обрубила меня Поликарпова и нажала на кнопку нужного звонка.
Нам долго никто не открывал, Анька позвонила вновь, и вскоре в коридоре послышались нетвердые шаги. Дверь нам открыла зареванная девушка – та, что вчера спала в одежде на полуразвалившемся диване. Вчера я не смогла ее как следует рассмотреть, да и освещение было не то. Сейчас я увидела, какая она осунувшаяся, какие у нее огромные синяки под глазами. Нечесаные и давно не мытые сухие волосы, худые руки, висящие, как плети, отекшие кисти, на лице ни следа косметики. Она сутулилась. Общий вид был неряшливый. И сколько ей лет? По виду определить было просто невозможно.
– Здравствуйте! – начальственным голосом проронила Анька и предъявила Насте какую-то ксиву.
Значит, и документ Поликарпова припасла? Или это настоящий, сделанный для нее по блату каким-нибудь знакомым или охмуренным ментом, а возможно, владельцем полиграфического предприятия или еще кем-то? Ну, Анька дает…
Девушка даже не взглянула на ксиву, а просто пригласила нас войти. Мы проследовали за ней в большую комнату, где уже были вчера. Анька быстро заглянула в маленькую. Леньки нигде не было. Внезапно Настя разрыдалась. Она не говорила ни слова, слезы текли ручьями у нее по щекам, плечи сотрясались, потом она рухнула в продавленное кресло перед низким облезлым журнальным столиком, опустила голову на руки – и разревелась еще громче.
Мы переглянулись.
– Ну, не надо так, успокойтесь, пожалуйста, сказала я.
– Это я, это я во всем виновата! – воскликнула Настя, не поднимая головы. – Это я уговорила его попробовать! А теперь… Теперь… Я тоже хочу умереть!
Я посмотрела на Аньку.
– Давайте-ка мы сделаем вам успокоительный укольчик, – заявила Поликарпова, протягивая руку к сумке, которую держала я.
Но я резко ее отдернула. Я не хотела допускать, чтобы Анька еще кому-то делала укольчики. Я не могла быть уверена… Но проверить следовало.
– Дай сюда, – прошипела Анька, обращаясь ко мне.
Я покачала головой и отступила от нее на шаг.
Но Анька была не тем человеком, против воли которого можно пойти.
– Ты об этом еще пожалеешь, – сказала она мне. – Последний раз прошу по-хорошему.
Настя продолжала рыдать, не поднимая головы, и бормотать себе под нос, что во всем виновата только она и что, если бы не она, Ленька до сих пор был бы жив. А так она жива, а его больше нет.
Анька снова протянула руку к сумке. Я покачала головой и повернулась к выходу, чтобы покинуть эту квартиру.
Это было последним, что я помнила. Мне на голову обрушился сокрушительной силы удар. Я потеряла сознание.
Оно возвращалось очень медленно. Где-то вдалеке я услышала голоса, потом забрезжил свет – это горел торшер в углу. Под ним сидела Настя и что-то говорила. Напротив, на затененном месте какой-то молодой милиционер. Боже, милиция! Допрыгалась! Нет, чтобы в самом начале пойти в органы и попросить защиты у них! Но где это я? В этот момент милиционер бросил на меня взгляд.
Анька. Память возвращалась. Я приняла сидячее положение. Голова раскалывалась, подташнивало. Я дотронулась до затылка – там уже набухла внушительных размеров шишка.
Я с трудом встала и, держась за стеночку и постанывая, отправилась в ванную, чтобы приложить к ушибленному месту хотя бы смоченное холодной водой полотенце. А еще лучше найти лед в холодильнике. Если в этой квартире вообще есть холодильник.
Не успела я включить воду, как за моей спиной нарисовалась Анька.
– Рыпнешься – убью, – прошипела она. – Приводи себя в порядок и возвращайся в комнату.
– Принеси льда, – пробормотала я.
Анька внимательно посмотрела на меня, удалилась и тут же вернулась с какой-то тряпкой, в которую был завернут лед. Значит, холодильник тут все-таки есть.
Я присела на край грязной ванны. Меня все так же подташнивало. Голова кружилась. Неужели у меня сотрясение мозга? Только этого еще не хватало. А Анька-то, Анька…
Вчерашний молодой парень, которому мы помогли открыть дверь в эту квартиру, – мертв? Неужели мертв? Или я неправильно поняла Настю? Какой укол ему вчера сделала Анька? Мне она сказала, что ввела ему снотворное. Но…
Аньке нельзя верить.
Ни в чем.
Но, может быть, эти наркоманы сами укололись какой-то дрянью? Ленька проснулся, проснулась Настя, и они с утречка ввели себе еще что-нибудь? А это все наложилось у него на снотворное? Или ему нельзя было вводить снотворное? Или нельзя в той дозе, что ввела Анька? Я же не врач, я не знаю всех этих тонкостей. И знает ли Анька? Или ей все до лампочки? Чужая жизнь уж точно.
А кто убил ее брата в соседней квартире? Инесса? Артем? Или сама Анька, преследующая свои цели? Что она там говорила? Она уже избавилась от двух конкурентов. Один – Стасюс, второй – Степан. Конечно, его убила она. Кто же еще? Зачем это Инессе? Зачем Артему? Я постаралась вспомнить весь разговор с Комиссаровым. Нет, человек, виновный в убийстве, никогда не стал бы так разговаривать со мной. Но он знал, что Степан мертв. Что лежал мертвый в большой комнате. Значит, у его людей были ключи? Они зашли и увидели… Например, после Аньки. Когда она быстро смоталась через чердак. Но сматывалась-то она не потому, что увидела убитого Степана, а потому, что убила его сама.
А потом люди Комиссарова зачем-то зашли во второй раз – и увидели, что Степана уже нет. А зачем Дима-бандерлог позвонил в дверь, заметив, что туда пошли мы с Костиком? Чтобы поддержать нас, нашедших труп? Я представляю, что бы со мной было, если бы я в самом деле пришла убирать квартиру подруги, а там лежал бы незнакомый убитый мужчина… И я еще с ребенком…
Конечно, Анька расправилась со Степаном, а меня сделала соучастницей. Может, мне все-таки обратиться в милицию, пока не поздно? Но что мне грозит за соучастие? Нет, в тюрьму мне совсем не хотелось. И как же тогда Костик?! То есть нужно обращаться совсем не в милицию, а к кому-то, кто мне поможет. А помочь может лишь тот, в чьих интересах остановить Аньку.
Например, Инесса Кальвинскене. Кстати, почему она мне не звонит? Ведь хотела же привлекать меня к каким-то мероприятиям? Или у нее сейчас все силы направлены на поиски Аньки? Или те, перед кем я должна была изображать Аньку, знают об ее исчезновении? А, может, мне самой связаться с Инессой и все честно рассказать? Что я боюсь – за сына, за себя. Помогите, мол, отработаю. Только спрячьте эту сумасшедшую в психушку – или куда там еще, чтобы я ее больше никогда не видела, чтобы она оставила меня в покое. Скажу, что она угрожала сыну. Сообщу Инессе, где может находиться ее собственный сын – если она его до сих пор не нашла.
Или, может, все-таки к Артему? Нет, с ним я вчера все испортила. После вчерашнего я не могу к нему идти. Но, может, все-таки? Сказать, что Анька прикрепила к моей одежде микрофон и все слушала? Мы с Костиком укроемся в загородной усадьбе Комиссарова, пока он будет искать Аньку. Но ни Инесса, ни Артем не понравились Костику…
– Так, ты долго собираешься здесь сидеть? – прервал мои размышления Анькин голос. – Быстро оторвала задницу – и вперед!
– Куда – вперед? – устало спросила я.
– Домой не хочешь? Там у тебя, между прочим, ребенок один спит. Вставай, поехали.
Я встала с края ванны, и у меня тут же закружилась голова. Анька подхватила меня и помогла дойти до двери. Лед уже почти растаял, так что я оставила его в ванной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50