второй был независимым юристом, консультирующим в делах о наследстве, этот давно уже не ловил мышей в смысле романтических поползновений, но, устав в последнее время от смотрения на экран компьютера и затворничества в своем одноквартирном домике в южной части Лондона, захотел как-то изменить свою жизнь, вернувшись к людям.
Она, в свою очередь, пришла на встречи с целым вагоном разнообразных жизненных историй, которые собиралась разыграть, но, к чести своей, быстро сообразила, что в выдумках пользы будет немного, а для написания хорошего очерка ей требуется испытать хоть какие-то чувства, хотя бы для того, чтобы проявить себя. Таким образом, она рассказала то, что смогла рассказать: говорила о Лили, о доме, о друзьях, представляясь не журналисткой, а преподавательницей английского на почасовой оплате в шестом классе колледжа. Вполне правдоподобно, если не придираться, думала она, скрупулезно описывая обоим свою жизнь.
Оба вечера прошли удивительно сходно — стороны выложили на прилавок свой товар, полюбовались увиденным, но довольно скоро стало ясно, что сделка не состоится, стороны не проявили достаточно интереса к товару не совсем свежему. В обоих случаях к концу десерта разговор начинал стопориться, и, отказавшись от кофе, они делили счет и, вежливо распрощавшись еще за столом, уходили по отдельности. На обратном пути в машине она мысленно набрасывала их словесные портреты.
После этого она поняла, что немного огорчена, что все вокруг подернуто дымкой печали, не сильной, которая может стать основанием трагедии, будничной, мелкой, однако достаточной, чтобы исподволь отравлять жизнь даже самым уравновешенным людям. Какое счастье, с жаром уговаривала она себя, что есть Лили, звездочка, чей свет на небосклоне ярче, чем все эти мужики, вместе взятые. Но ночью, когда они, прижавшись друг к другу, лежали в постели, Анне вдруг привиделась совсем взрослая дочь, как она уходит из дома, независимая, самодостаточная, и дверь за ней захлопывается, погружая дом в гулкую тишину. Сентиментальная чушь, решила она и встала, чтобы налить себе еще вина. Однако на следующее утро она позвонила по телефону службы знакомств и оставила там свой текст — почти агрессивный в своей игривости, парафраз Марвелловской «Скромницы», бросающей перчатку сильному полу. Прослушав свой текст, она с некоторым изумлением поняла, что при всей его наигранности в словах этих была доля правды. По крайней мере, очерку все это пойдет на пользу. На такое сообщение клюнуть может лишь мужчина, ценящий смелость. Добро пожаловать, прежняя Анна, не боявшаяся риска и не заботившаяся о последствиях.
Позвонив сама к концу недели по оставленным координатам, она убедилась, что сообщение ее принято. Посреди хаоса, оставленного завтраком, и спешки, чтобы не опоздать на занятия по плаванью, слова звучали странно, каким-то пьяным бредом. К вечеру понедельника ей позвонили шестеро — обычные рассказы о себе, болтовня с примесью бравады. Его звонок был четвертым и не похожим на остальные:
— Привет. Скажу вам, что я думаю, хорошо? Думаю, что в этом деле важно не содержание, важен голос, хотя я и допускаю, что и тут молено обмануться. Вы достаточно взрослая, чтобы помнить Теренса Стэмпа? Или же вы уже принадлежите к поколению Джулии Берчел? Но все-таки эти исключения лишь подтверждают правило. Поэтому такая ли вы, как вы говорите, или другая, но голос ваш мне определенно импонирует. И, без сомнения, вы тоже уже составили мнение о моем голосе.
Во всяком случае, давайте дадим друг другу шанс, устроив свидание на верхушке небоскреба Южного банка — там, где башня компании «Оксо», есть ресторан. Еда там не стоит тех денег, которые они за нее берут, но вид оттуда чудесный. Я буду ужинать там во вторник в девять вечера. Стол сто десятый. Я уже заказал его. Можете заглянуть туда и посмотреть на меня; если зрелище вас устроит, можете подойти и сесть. Если нет, ничего страшного, вы ничего не потеряете. Можете выпить, полюбоваться видом. А потом, кто знает, может, вам приглянется кто-нибудь другой. А я даже не узнаю, приходили вы или нет. Не станешь же горевать по чему-то несбывшемуся, правда? Хотя иной раз мне кажется, что со мной это случается. Ну, удачной вам охоты!
Да, вот на этом материале очерк получится что надо, подумала она.
Она не стала наряжаться и нарочно приехала с опозданием. Поставив машину возле моста Ватерлоо, она прошла пешком по набережной вдоль бетонной пристройки Национального театра. Был один из первых по-настоящему летних дней, и люди высыпали на набережную; они гуляли и сидели в кафе, притворяясь, что живут в Париже, а неторопливая Темза тоже делала все от нее зависящее, чтобы соответствовать этой иллюзии. Прогулка лишний раз напомнила Анне, как любит она этот город, дерзко перекроенный и обновленный в 80-е годы, обучившие его театральности. Давненько сама она не испытывала подобной склонности рисоваться, играть роль.
На вершине башни в баре толпа пришедших выпить после работы уже поредела, но ресторан гудел оживлением. Посетителям ресторана открывалась восхитительная панорама: собор Святого Павла, Сити. Выпивавшим в баре приходилось довольствоваться видом на новые административные здания и световую рекламу «На острие бритвы», то вспыхивающую, то гаснущую.
Стол № 110 был возле окна. Бойкий официант все норовил самолично проводить ее к столу, но она настояла пройти туда одна. Кружа по залу между столиками, она приблизилась к сто десятому и сидевшему за ним так, чтобы ясно рассмотреть его. Не позволяя себе предвкушать встречу, она была раздосадована тем, что испытала разочарование.
Он был высокий, хорошо одетый, и лет ему было уж никак не больше двадцати шести. Огорчительным была не столько его некрасивость, сколько незрелость, неоформленность: все в нем, даже складки одежды и тени на лице, казалось не следствием прожитых лет, а следами, оставленными только что снятой с него упаковки. На шее его она заметила выпирающий кадык. Трудно было поверить, что голос, который она слышала, мог исходить из столь узкого горла. Он поднял глаза, и стало ясно, что он кого-то ждет. Быстро отвернувшись, она постаралась не встретиться с ним взглядом.
Она ретировалась в бар. Вино ей подали в высоком бокале с начертанным на нем логотипом компании «Оксо». Она опять поглядела на незнакомца. Почему он так гадок ей — из-за возраста или из-за внешности? Но с каких это пор миловидность гарантирует хороший секс? Да и кто сказал, что она собирается с ним спать? От него ей требуется вовсе не постель, а материал для добротного очерка. Согласно договору, она должна выдать три тысячи слов об опасностях знакомств по объявлению. Какого черта она мнется и увиливает от встречи, если уж зашла так далеко? У нее было чувство, что она поймала себя на какой-то лжи, хотя понять, б чем эта ложь заключается, она не могла.
Она попыталась вернуть себе спокойствие, мысленно преобразовывая свое разочарование во что-то юмористическое, то подтрунивая над собой, то заставляя себя удивляться. Соскользнув с табурета, она направилась к нему. Он тоже встал. Но, как. оказалось, не для того, чтобы встретить ее. Между столиками к нему шла молодая миниатюрная женщина с шапкой кудрявых рыжих волос. При виде нее лицо его расплылось в улыбке, и тонкошеесть его как-то снивелировалась. Они поцеловались, причем стало ясно, что видятся они здесь не в первый раз, после чего девушка уселась напротив молодого человека.
Анна в баре, все еще с бокалом в руке, на секунду опешила, не зная, что и подумать.
— Единственное, что остается предположить, это то, что он зарабатывает лучше моего.
Сказано это было тем самым голосом. Опустив взгляд, она увидела неподалеку от себя сидящего возле стойки бара мужчину с книжкой в руке. На обороте она успела прочитать одно-единственное слово: «Искупление». Других слов из заглавия она не разобрала, слишком поглощенная разглядыванием мужчины.
— Вы со столика сто десятого, я не ошиблась?
Он изобразил гримасу.
— По крайней мере, так было задумано. Безусловно он оказался не таким красивым, как его голос, но приятной, солидной наружности — короткостриженые волосы с проседью и широкоскулое лицо с морщинками от улыбок и прочими морщинками, улыбчивое и вообще живое. Ничего сногсшибательного, однако что-то в глазах его указывало, что его самого это ничуть не смущает. «Больше переписывать очерк не потребуется, — подумала она. — Пока на этом все». Сама того не желая, она еще плотнее обернула вокруг себя свой маскировочный халат — мысль о работе. Маскарадный костюм. Удивительно, но в иных обстоятельствах костюм этот не только не скрывает, но обнажает личность.
— По-моему, вы сказали, что зарезервировали столик.
— Я и зарезервировал, но, по-видимому, соперник мой оказался сильнее. Надо думать, он празднует какую-то знаменательную дату.
— Какую же?
— А как по-вашему? День, когда он впервые надел длинные брюки. Или, может, когда он снял их.
Она бросила взгляд на парочку за столиком. Те улыбались друг другу.
— О, по-моему, он уже взял быка за рога, — сказала она. — Вы не находите?
Он нахмурился.
— Странно, что она проявила к нему интерес. Вот будь вы на ее месте — проявили бы?
Она пожала плечами.
— Сначала проявила, но тут же опомнилась бы. Это вы так книгой были поглощены, что ничего не заметили? Но не в этом дело, — негромко сказала она. — Вы не с той точки зрения смотрите. Здесь речь идет не о сексе, тут замешана любовь.
— Ах, любовь... — И по тому, как выговорил он это слово, было ясно, что в его жизни любовь не играла особой роли. — Неудивительно, что я проиграл борьбу за столик. — Он помолчал, пристально глядя ей в глаза. — Но мне удалось получить другой столик. Перейдем, или же вы предпочитаете еще выпить?
Она сравнила два вида из окна. С одной стороны Сент-Пол — подсвеченный, почти парящий в воздухе, и с другой — строительные леса и административные здания восьмидесятых.
— Насчет здешнего прекрасного вида вы, я думаю, соврали.
Он вздохнул.
— По-моему, «соврал» — это слишком сильно сказано. Немного преувеличил, вот и все. Однако еда здесь это компенсирует, обещаю.
Едва сев за стол, он, казалось, потерял к ней интерес, озабоченный меню и получением максимального удовольствия от блюд. Анна, на которую кухня, гастрономия и преувеличенное к ним внимание в современном мире обычно наводили тоску, отметила это как первый его промах. Хорошее начало, но затем наступил спад, думала она, зная, что попутные эти наблюдения пригодятся ей вечером, когда она запишет их для очерка — многие, но не все. Теперь они познакомились достаточно, чтобы называть друг друга по именам. Он был Сэмюел (уменьшительным от него, без сомнения, было Сэм). Своих фамилий пока что они не назвали. Что и хорошо — по крайней мере, ей не придется лгать. Интересно, собирается ли лгать ей он.
Он поднял глаза.
— Простите. Дайте мне еще минуточку.
Она пожала плечами. Он опять с головой ушел в свое занятие, по-видимому, мужчина этот привык себя баловать. Ужасно самоуверен.
Подошел официант, и они принялись обсуждать тонкости приготовления тушеной баранины. Она сидела, вертя в руках и поглаживая ножку бокала. Возможно, на каких-то женщин это и производит впечатление, думала она.
— Ну вот, — сказал он, покончив с заказом. — Теперь все. Мы одни. С чего начнем? Можем начать с работы, прошлых связей, представиться как положено, а можем перечислить десять самых любимых фильмов. Имеются встречные предложения?
Да, кошмарно самоуверен. Но, по крайней мере, с ним не скучно. Пока что. Она издала смешок:
— Сколько раз вы проделывали такое раньше?
— Ну, думаю, чаще, чем это делали вы, — с улыбкой сказал он. — Поэтому-то и сменил тактику.
— Стали больше обращать внимание на голос, чем на содержание?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46