Поэтому она не могла заставить себя быть резкой с Дэйдр, и в результате ребенок, казалось, сильно привязался к ней. Это приняло форму игры в прятки. Она либо молча появлялась у окна, либо поднимала пыль в саду, волоча ноги, либо сидела на камне на полпути к дому на холме и пристально смотрела гипнотическим взглядом, как смотрят ящерицы. У нее было худенькое белое личико, всклокоченные рыжеватые волосы и редкие ресницы. На ее хрупких маленьких костях почти не было мяса. Она ела как лошадь, по словам ее матери, но видимых результатов не было. Она пошла в своего отца из Сан-Франциско. Или из Сингапура? Или с лунных гор? Хотя Дэйдр ходила в школу, у нее не было друзей ее возраста. Она была отшельницей или из-за своей некрасивости, или в силу характера. К тому же Дэйдр была очень скрытна и никогда нельзя было узнать, что происходит в ее голове.
Но сейчас она властно стучала в стекло, держа в руке какой-то маленький предмет.
Эбби неохотно подошла к двери и открыла ее.
— Привет, Дэйдр. Почему ты не в школе?
— Сегодня праздник.
— Тогда почему бы тебе не найти что-нибудь более интересное, чем заглядывать в мои окна?
Ребенок посмотрел па нее удивленно:
— А что еще делать?
— Твоя мама на работе? — Дэйдр пожала плечами:
— Она сказала, что, может быть, купит мне платье сегодня, если у нее будет время.
Худые запястья Дэйдр обычно торчали из ее школьных блузок, а юбки и платья вечно были коротки из-за длинных ног. Сама Лола всегда была нарядно одета. Она говорила, что ей приходится одеваться модно из-за своей деятельности. Невозможно работать в салопе красоты и дурно одеваться.
Отец Дэйдр не появлялся со времени ее рождения, Имела ли Лола право называться миссис Хендерсон, лежало в области предположений. Иногда она вскользь упоминала о своем муже со свойственной ей беспечностью и легкостью:
— Дэйдр такой некрасивый ребенок, бедняжка. Да и растет без отца. Хорошо еще, что я придумала ей такое редкое имя. Ведь это уже кое-что!
— Прекрасно, Дэйдр, — сказала Эбби. — Но что ты собираешься делать весь день? (Хотя она сама чувствовала себя сейчас несчастным ребенком, которому предстояло провести в одиночестве слишком долгий и унылый день, и это ощущение роднило ее с девочкой).
— Я не знаю. Поброжу вокруг, — девочка казалась бесстрастной: ей было как будто все безразлично.
— Мэри сказала, что Милтон провел плохую ночь, так что мне лучше не попадаться ему па глаза. Бабушка, может, даст мне свои бусы поиграть. Только в прошлый раз я порвала одну нитку, и она была в ярости. Янтарные, знаете? Но мы нашли все бусины. Мэри говорит, что от меня всегда слишком много шума. Инстинктивно Дэйдр оглянулась через плечо на окно, у которого обычно сидел Милтон.
— Я буду рада, когда он вернется в госпиталь, — сказала она слегка поежившись.
— А это будет скоро?
— Я думаю. Уже почти пора. Он не был там с прошлых школьных каникул.
История увечья Милтона была покрыта мраком. Даже Люк не много знал об этом. Поврежденный в результате несчастного случая позвоночник требовал частого пребывания в больнице. Милтон был не из тех, кто обсуждает свою немощь с посторонними. У него было нервное, раздраженное, хотя и красивое лицо с густыми бровями и резкие, почти грубые манеры. Общаться с ним, наверное, все равно, что касаться оголенного электрического провода. Неудивительно, что Дэйдр старалась не попадаться ему на пути, а Мэри, его жена, была кроткой и покорной — полная противоположность Лолы.
— Тогда тебе лучше пойти к бабушке, детка, — сказала Эбби. — У меня еще много работы.
— Да, наверное, — девочка раздражающе зашаркала ногами. Затем вдруг ее лицо осветилось. Она протянула Эбби плотно завернутый предмет.
— Ой, чуть не забыла, Я принесла вам подарок.
— О, Дэйдр, тебе не следовало это делать.
— Возьмите, — сказала девочка нетерпеливо. — Это всего лишь губная помада.
Эбби развернула клочок бумаги, обнаружив тюбик губной помады в нарядном золотом футляре.
— Но она же новая, Дэйдр. Где ты ее взяла?
— У мамы таких дюжины.
— Дюжины? Не может быть.
— Да. Она их раздает. Она приносит их с работы.
— Но я не думаю…
— Вы не хотите взять мой подарок? — спросила Дэйдр, глубоко обиженная.
— Да нет же, это очень мило с твоей стороны. Только твоя мама…
Дэйдр всплеснула своими маленькими костлявыми ручками:
— О, не беспокойтесь об этом. Ей все равно.
Затем внезапно со своей особой способностью молча исчезать она повернулась на каблуках и скрылась за домом.
Эбби пожала плечами. Помада Лолы. Она нехотя сняла крышку и взглянула на цвет. Он был ярко-розовым и назывался «Гейлах», очевидно, в честь австралийского попугая с розовыми подкрылками. Так что это, должно быть, местное производство. Эбби заметила маленький кусочек бумаги на полу, наверное, соскользнувший с помады. Она подняла его и прочитала: «Роуз Бэн Косметик». Больше ничего.
Она скомкала бумажку и бросила ее в мусорную корзинку. Но цвет помады был приятным. Пожалуй, она воспользуется ею сегодня вечером, когда наденет свое белое шелковое платье.
До сих пор она мало, что надевала из своего тщательно подобранного гардероба. Не представлялось случая. Если бы не Люк, то вообще можно было сказать, что брак — довольно скучная штука. Короткая церемония в маленькой современной церкви на окраине Сиднея, обед в довольно темном, очень дорогом ресторане с совершенно не романтичным названием «Утконос» и затем дом. Люк предоставил ей выбор: отель или их собственный дом, и она, не колеблясь, выбрала дом, так как считала, что первую брачную ночь следует проводить в своем будущем доме.
Она продолжала упрямо утверждать это, несмотря на свое первое испуганное пробуждение под смех зимородков, когда ей вдруг показалось, что все в этой новой незнакомой стране насмехаются над нею, даже Люк. По правде говоря, он не смеялся над ее испугом — в его глазах была не то отрешенность, не то равнодушие, как будто он все это время думал не о ней, а о чем-то другом. Или о ком-то другом…
Потом Люк сказал, что должен пойти ненадолго в свою контору. И это в первый день их совместной жизни! Может быть, оттого, что она впервые осталась совсем одна в этом необжитом доме, Эбби заметила то, на что раньше не обращала внимания; полуголый мужчина в обшарпанной лодке на реке, глазеющие на нее из окон Моффаты и скрывающаяся в засаде тень Дэйдр.
Жизнь Эбби в Австралии текла таким странным образом, что даже в медовый месяц у нее практически ни разу не было повода принарядиться. Но этого следовало ожидать, поскольку она приехала из Англии против желания Люка. Он хотел, чтобы их свадьба состоялась через год. К тому времени он надеялся решить большинство финансовых проблем, которые теперь заметно ограничивали их материальные возможности.
Эбби предпочла ограничения разлуке. Она так любила Люка! Когда она встретила его в Лондоне два года назад, он был веселым и беспечным. Но от прежнего Люка почти ничего не осталось. Конечно, было глупо воображать, что его ухаживания будут продолжаться и после свадьбы. Но она думала, что раз эти два года не изменили ее, то и его тоже. Хотя она должна была почувствовать предупреждение в его письмах.
Она намеренно проигнорировала его осторожные намеки на то, что не следует торопиться со свадьбой. Его письма дышали любовью к ней, которая прорывалась даже между строк, и Эбби не желала замечать их разумного прагматизма.
Действительно ли дело было в его стесненном финансовом положении, которое не слишком волновало его, когда он был холостяком, но стало беспокоить как будущего мужа и кормильца? Может быть, причина заключалась в невозможности присутствовать н6а их свадьбе старшего брата Люка Эндрю, который заменил ему отца, а сейчас осел на Аляске и не мог оставить свои исследования даже на короткое время?
Или это имело какое-то отношение к Лоле? Лоле, высокой, загорелой сумасбродно-веселой австралийке с выгоревшими на солнце волосами, совершенно не похожей на темноволосую с нежным голосом английскую девушку, с которой он развлекался в Лондоне. Лоле, не слишком обремененной правилами морали, всегда беспечной и в хорошем расположении духа.
В Англии Эбби решительно отказывалась верить, что Люк действительно не хочет ее приезда. Как только они будут вместе, все будет хорошо. Ей стоило только вспомнить синие глаза Люка, полные любви, его жадные объятия и горячий шепот: «Ты — моя единственная…»
Этой весной ей исполнилось двадцать четыре года, и жизнь как будто пролетала мимо. Ждать еще один год казалось сумасшествием. Так что она отказалась слушать мать, твердившую, что долг жениха приехать за своей невестой. Эбби считала, что Люку необходимы деньги для их будущего дома и не следует делать ненужные траты, чтобы соблюсти приличия. Практичнее было ей самой поехать к нему.
Так она и сделала, ни капли не сомневаясь. И восемь недель назад на довольно мрачном пирсе в гавани Сиднея ее ждал незнакомец с жестким взглядом голубых глаз. Но он женился на ней. И в ту ночь, окунув лицо в ее волосы, он прошептал: «Постарайся понять, Эбби. Постарайся понять».
Но что она должна была понять? Она вообще не могла думать: стыд, который ей удалось преодолеть благодаря удивительной деликатности Люка, боль и восторг ее первой ночи — все это лишило Эбби способности анализировать. Это теперь от нечего делать она прокручивает в мозгу недавние события. Тогда же она поняла только то, что это связало ее с Люком навеки… Длинный день подходил к концу. Солнце садилось за монастырь па холме. На фоне розового неба чернел монастырский крест. Ряд кипарисов придавал пейзажу сходство с итальянским, и все это отчего-то навевало на нее грусть.
Эбби сильнее, чем обычно, ощущала ее в этот вечер и как спасения дожидалась темноты, когда, наконец, сможет задернуть шторы. Торопя время, она посмотрела на реку, откуда доносилось обычное бренчание граммофона Джока. Эта новая страна совершенно сбивала ее с толку, Слишком много старого и нового смешалось здесь. Она не сможет быстро к этому привыкнуть, даже с помощью Люка.
Но с наступлением темноты Эбби оживилась. Люк должен быть дома с минуты па минуту. Она приготовила небольшой изысканный обед, быстро приняла душ и переоделась в белое платье. Затем слегка подкрасила губы помадой Лолы и решила, что она интригующе гармонирует с платьем. У помады был довольно приятный вкус.
Если у Дэйдры будут неприятности из-за этого подарка, Эбби придется защищать ее. Розовый цвет хорошо гармонировал с ее светлой кожей. Она причесала темные короткие волосы и придала пальцами дугообразную форму бровям. Ее сердце забилось немного чаще. Заметит ли Люк эту помаду? Или то, как она выглядит? Покинет ли его эта озабоченность хоть на минуту? Он все сваливает па работу. Просто наваждение какое-то!
Когда-то она была его наваждением. И так будет снова!
Решимость сделала ее беззаботно-веселой. Услышав, как подъезжает машина Люка, она побежала открывать парадную дверь.
— Привет, дорогой! Ты сегодня рано.
Люк вышел из машины. Высокий мужчина с сильными плечами и стройным гибким телом. Сердце Эбби знакомо подпрыгнуло от удовольствия при виде его.
Но мгновение спустя оно упало, так как Люк обошел машину, чтобы открыть другую дверцу, и оттуда вынырнула белокурая головка Лолы, а затем и вся ее длинная фигура. Именно Лола ответила на приветствие Эбби.
— Привет. Можно зайти к вам выпить чего-нибудь? Всего на пять минут. Я должна бежать.
Люк сказал запоздало: «Привет, дорогая». Он подошел поцеловать ее в щеку.
— Хорошо провела день?
Эбби вспомнила о медленно текущих часах, теперь благополучно прошедших.
— Я ничем не занималась, кроме стряпни н зимородков.
— Мне казалось, ты ненавидишь зимородков, — сказала Лола.
— Нет, они милые. Они даже учатся не смеяться надо мной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26