Полное ощущение, что по шее его пробежало некое ядовитое насекомое.
Герцог отдернул руку, поджал губы.
— Извините, сударь, — сдавленным от отвращения голосом вымолвил Алекс. — Я все еще нездоров. Позволительно ли будет мне отказаться от присутствия на ужине?
Он понимал, что рискует отчаянно оскорбить де Лириа, однако ему во что бы то ни стало хотелось остаться сейчас одному. И дело было не только в омерзительных приставаниях этого напомаженного содомита. Побыть подальше от Кейта, все еще раз хорошенько продумать — вот о чем мечтал Алекс.
— Конечно, я понимаю, вы еще плохо себя чувствуете, — тонким от обиды голосом проговорил герцог. — Однако вряд ли есть смысл настолько упорно предаваться затворничеству и превращаться в монаха. Вам надобно снова начать выезжать, встречаться с людьми...
В углу послышался какой-то странный звук. Алекс взглянул туда и увидел Каскоса, который, глубоко вздохнув, словно набираясь храбрости, решительно выступил из тени, в которой пребывал доселе.
— Осмелюсь заметить, ваша светлость, — сказал он с такой широкой и простецкой улыбкой, что Алексу показалось, будто кто-то невидимый стоит за спиной Каскоса и за уголки растягивает его рот до самых ушей, — осмелюсь заметить, что сеньор Хорхе отнюдь не исповедует монашеский образ жизни! Вы, конечно, видели, сколько писем от прекрасных дам с соболезнованиями и сожалениями по поводу своей болезни он получил? Полагаю, самому государю не выражали такое количество сожалений, когда он подхватил лихорадку. Более того! Одна из красоток, пораженных в самое сердце прекрасными очами дона Хорхе, — тут в голосе Каскоса послышалось что-то вроде скрежета ржавого металла, — отважилась нынче проведать его лично!
Руки Алекса невольно сжались в кулаки.
Каскос видел Дашу!
Видел Дашу...
Ну и что? Сама по себе встреча с женщиной еще не преступление. Конечно, эти два поганых мужеложца думают иначе: вон как вытянулась физиономия де Лириа! А почему в глазах Каскоса играет эта отвратительная, многообещающая улыбочка?
— Да-да! Наш сердцеед вызвал у этой красавицы столь пылкое чувство, что она насилу решилась выпустить его из своих объятий. Надо было видеть, с каким отчаянием она убегала! Я и сам едва удержался от слез, что же говорить о девушке? Кстати, в том хорошеньком флакончике, который она оставила вам на память о себе, — что в нем?
Как это сказал несколько минут назад Кейт? «Наверняка у этих стен имеются уши, а то и глаза...» И он оказался прав.
— Уж не ее ли слезы собраны там? — продолжал трещать Каскос, и теперь значение его улыбки сделалось наконец понятно Алексу. Это была мстительная улыбка! — Коли так, берегитесь, сеньор. Кто-то из русских рассказывал мне, что, если отвергнутая красавица соберет в малый сосуд свои горькие слезы и обрызгает ими бросившего ее мужчину или добавит их к его питью, это может иметь для кавалера самые неприятные последствия. Вплоть до того, что его мужское орудие откажется ему служить. Поэтому не лучше ли вам поскорее избавиться от этого хорошенького розового флакончика, друг мой Хорхе?
— Розового? — словно не веря своим ушам, переспросил Кейт, оглянувшись на Алекса и снова пытливо уставившись на Каскоса. — Так вы видели его?
— Видел, своими глазами видел! — так и закатился секретарь, от которого не укрылась бледность, внезапно покрывшая лицо Хорхе. Не укрылась — и доставила ему огромное наслаждение! — Это очень изысканная вещица. Мне показалось, что флакон выточен из розовой яшмы. В таких флаконах самые благородные дамы Испании носят при себе любимые духи, чтобы соблазнять милого сердцу кавалера, или нюхательные соли — на случай обморока. Ох, берегитесь, дон Хорхе! А что, если под этой золотой крышечкой таится приворотное зелье? Тогда вы окажетесь навеки привязаны к...
— С золотой крышечкой? — Глаза Кейта снова скользнули к Алексу — да так и прилипли к его липу. — Розовый яшмовый флакон с золотой крышкой... — На миг Кейт словно бы покачнулся внутренне, но тотчас снова надел на себя маску привычного чуть насмешливого спокойствия: — С вашей стороны не очень хорошо хранить столь упорное молчание, сеньор Хорхе. Вы же знаете, что я питаю слабость к вещам такого рода. Кстати, не далее как сегодня я рассказывал вам о своей, коллекции яшмовых флаконов, которую собирал много лет. Там есть синие, красные, зеленые флаконы. Вообразите, у меня не хватает именно сосуда из розовой яшмы! Прошу вас, покажите мне этот сувенир. Понимаю, что подарок дамы... положение ваше несколько щекотливо, однако, быть может, сойдемся в цене?
Кейт глянул вприщур. Алекс понимал: ему дается еще один шанс — последний шанс! — признаться. И все, что нужно сделать, — это сунуть руку в потайной карман, достать флакон, свести дело к милой шутке. Ну же, Алекс!
— Я вас не понимаю, дон Хуан, — Алекс надменно вскинул брови. — Уж не сошли ли вы с ума, сударь? Какая дама? Какой флакон? Какая еще, к черту, золотая крышечка?!
Ноябрь 1729 года
Из донесений герцога де Лириа архиепископу Амиде. Конфиденциально:
"Граф Братислав отправил в Вену депеши о свершении царского обручения с нарочным, коим он назначил стать своего шурина Миллесимо. Братислав опасался, чтобы этот горячий молодой человек, оставаясь в Москве, в припадке оскорбленной любви не показал каких-нибудь эксцентрических выходок. При этом граф едва не нажил срама: его шурин наделал здесь множество долгов, и, так как не имел чем заплатить, кредиторы хотели арестовать его. По счастию, Братиславу удалось уговорить их, и они удовольствовались векселями. Впрочем, еще нет уверенности, что они не арестовали Миллесимо на границе: это опасение мне высказал сам Братислав, присовокупив, что князь Алексей Григорьевич Долгорукий не оставляет этого кавалера своим злобным вниманием.
Надобно сказать, что род Долгоруких достиг теперь крайних пределов величия. Все смотрят им в глаза, все льстят им в чаянии от них великих милостей. Идут толки, кто кем из Долгоруких будет, какое место займет на лестнице высших государственных должностей. Твердят, что князю Ивану быть великим адмиралом, его родитель сделается генералиссимусом, князь Василий Лукич — великим канцлером, князь Сергей Григорьевич — обер-шталмейстером; сестра их Салтыкова станет обер-гофмейстериной при новой молодой царице.
Готовятся к обручению фаворита с его невестой Шереметевой, Это тоже будет баснословное торжество. Одни обручальные перстни их стоят: женихов двенадцать тысяч рублей, невестин шесть тысяч.
Проходят дни за днями, вся Москва носит праздничный вид, ожидая царского брака, но близкие к царю люди замечают, что он по-прежнему не показывает никаких знаков сердечности к своей невесте, а становится к ней холоднее. Он уклоняется от ее общества, этого и надобно было ожидать: малосмысленный отрок не имел настолько внутренней силы характера, чтобы отцепиться от Долгоруких в пору; его подвели: отрок неосторожно, может быть, под влиянием вина, болтнул о желании соединиться браком, а бесстыдные честолюбцы ухватились за его слово. Русские исстари говорят: «Царское слово пременно не бывает!» Наверное, эта поговорка не раз повторялась Петру в виде назидания. И вот его довели до обручения. Но тут, естественно, еще более опротивела ему и прежде немилая невеста. Это положение понимают все окружающие царя и втайне пророчат печальный исход честолюбию Долгоруких: дескать, предполагаемой свадьбе не бывать, и князей Долгоруких, по воле опомнившегося царя, постигнет судьба Меншикова.
Кстати добавлю, что сюда дошли слухи о смерти в Березове бывшего баловня удачи. Несчастный изгнанник, заточенный в ледяной пустыне, переносил свое горе с истинной твердостью духа. Из скудного содержания, какое выдавалось ему, сумел он составить такой запас, что на него построил деревянную церковь во имя Рождества Богородицы (именно в этот праздник постигла Меншикова опала). Он сам работал топором при ее постройке, сам звонил к богослужению. Он скончался в возрасте пятидесяти шести лет от апоплексического удара: в Березове некому было пустить заболевшему кровь. Старшая дочь Меншикова, Мария, бывшая царская невеста, умерла в ссылке, но император приказал освободить других детей Меншикова и дозволить им жить в деревне его дяди Арсеньева.
Мне стало доподлинно известно, что кардинал Флери, духовник французского короля, поручил секретарю французского посолъства в Россш Матянуи явиться в дом князя Василия Долгорукого приветствовать его от имени кардинала и уверить его, что его преосвященство не забыл любезного внимания, оказываемого по отношению к нему Долгоруким во время пребывания его во Франции.
Конечно, кардинал Флери верный наш брат в числе игнатианцев, однако этот визит очень напоминает мне русское выражение: «Загребать жар чужими руками». Наверное, мне тоже надо побывать с визитом у Василия Лукича, а главное — у его племянника Якова.
Еще одна малая весть: на днях царь был несколько нездоров. Он принимал слабительное и теперь поправился".
Октябрь 1729 года
— По... помилуйте, сеньор, — пробормотал Каскос, явно растерянный таким поворотом разговора. — Сей флакон — розовый, яшмовый, с золотой крышечкой, — Вы спрятали в левый внутренний карман камзола.
— Можете обыскать меня, — неприятно улыбаясь, вздернул подбородок Алекс. — И тогда вам придется убедиться, что ни в левом, ни в правом кармане, ни в камзоле, ни в кафтане у меня ничего не лежит.
Господи, ну какой же он глупец! Вместо того чтобы сидеть сиднем в кресле, надо было как следует спрятать флакон. Впрочем, тогда он же не предполагал, что будет скрывать его... А теперь остается только надеяться, что сукно кафтана достаточно плотное, да и камзол сшит из тяжелого шелка, сквозь них не проступят очертания плоской маленькой безделушки, которая имеет такое значение... такое смертельное значение!
Каскос между тем так и прощупывал, так и пронзал его взглядом.
— Как... не лежит? — пробормотал он с запинкою. — Но ведь я видел, своими глазами видео, как вы его туда спрятали! Или, скажете, нет? Тогда получается, что я лжец?!
Глаза Каскоса опасно блеснули. «Этот мерзкий развратник давно искал со мною ссоры и, кажется, нашел», — подумал Алекс — без особого, впрочем, огорчения, потому что ничего ему так не хотелось сейчас, как любым способом заткнуть Каскосу его болтливую глотку. Любым способом заставить его замолчать!
Словами. Кулаком. Если нет, то ударом шпаги или кинжала.
— Тогда получается, что я лжец?! — с надрывом повторил Каскос, и теперь уже Алексу ничего не оставалось, как ответить с той же неприятной улыбкой, которая, чудилось, приклеилась к его лицу.
— Конечно. Иначе лжецом оказываюсь я, не так ли? А такое положение меня никак не устраивает. Поэтому нам с вами придется выбирать, кто добровольно признает себя лжецом. Отчего-то мне кажется, это будете вы.
— Вы... как вы смеете? — Каскос лишь слегка подался к обидчику, но Алекса уже было не остановить: с каким-то болезненным наслаждением он сорвался с кресла и наградил секретаря двумя стремительными пощечинами.
— Да вот как-то смею, сеньор! Смею — и все тут!
Для Алекса давно не было секретом, что Каскос нагл, но в то же время трусоват. Однако, видимо, и для трусливого есть свой предел, за которым слабость становится силою. Ну кто бы мог подумать, что оскорбленный дон Хуан с такой лютостью ринется вдруг на злобного насмешника дона Хорхе? Во всяком случае, для Кейта и де Лириа это явилось полной неожиданностью. Правда, Алекс ждал чего-то в этом роде, а потому успел не только уклониться от удара, но и нанести ответный. Каскос отлетел к стене, но тотчас отскочил от нее и снова кинулся в драку. Ну, тут уж Алекс с наслаждением дал себе волю. В лице Каскоса он получил поистине неутомимый объект для избиения, ибо оскорбленное самолюбие, чудилось, не только лишило испанца разума, но и сделало его нечувствительным к боли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53