По ее словам, в "Парфеноне" вот-вот грядет какая-то принципиальная пертурбация. В голоске Люси явственно прозвучала тревога: со школьной скамьи все мы знаем, что никакая революция не обходится без жертв. С утра руководство "Парфенона" в мыле - то заседает, то куда-то срочно выезжает. И сейчас его нет на месте, так что мои опасения были напрасными.
Что ж, мне оставалось констатировать, что полоса везения в этот день пока что не прервалась. Конечно, трудно назвать большой жизненной удачей то, что произошло со мной у ворот телевидения. Последовавшее затем знакомство с Джигой тоже вряд ли меня осчастливило. Но, во-первых, я мог бы и сам угодить под колеса. А во-вторых, не метнись от меня "ауди", не сбей старушку - и я бы наверняка никогда бы не встретился с Марьяной. Почему-то - скорей всего по природному своему легкомыслию - знакомство с этой женщиной представлялось мне куда более важным, чем неизбежные житейские сложности, связанные с предстоящим ремонтом "ауди". Неприятные мысли о том, где взять столь дикие деньжищи, я по-страусиному гнал от себя. Что будет, то будет. Потом. Я давно дал себе слово не поддаваться "синдрому автоинспектора". Выезжая из гаража, не стоит думать о том, что где-то за десять кварталов тебя непременно ущучит "крючок" с гаишной бляхой, твой давний недруг. Вспомнить о нем стоит за квартал до встречи, никак не раньше. Машины у меня нет, но это правило для всех.
Неизбежное все равно случится, так что загодя терзаться бессмысленно.
Дело, конечно, было не в принципах. В голове у меня была Марьяна, и только она. Я просто не мог сейчас думать ни о чем другом. Я влюбчив с раннего детства и мог бы припомнить не один эпизод, когда вот так же, как сейчас, на крылышках летел домой после знакомства с милой девочкой, девушкой, женщиной - в зависимости от соответствующего этапа жизни. Но, как правило, уже наутро, вспоминая о вчерашних восторгах, искренне удивлялся себе. Но сейчас со мной что-то было не то, совсем не то... Пронзительно щемящее чувство жалости, даже нет, не жалости, а ноющей тревоги не отпускало меня и тогда, когда я наспех писал в редакции объявление о пропавшей собаке и искал в ящиках рулончик скотча, и когда я добирался в переполненном троллейбусе до телестудии, и когда, прилепив бумажку, брел назад к остановке. Хотелось, поскуливая, плакать, хотя за мной такого не водится давным-давно, со школьных лет, пожалуй... Марьяна поселила во мне неутихающее ни на миг беспокойство, и, только входя в подъезд своей девятиэтажки, я заставил себя изо всей силы зажмуриться, встряхнуть головой и мысленно прикрикнуть: довольно, опомнись, уже через минуту ты окажешься в ином мире... В нем нет места сантиментам, в нем "вся-то наша жизнь есть борьба, борьба!..".
Вставляя ключ в замочную скважину, я уже был другим человеком - подобранным, словно сжалась внутри какая-то пружина, готовым нарочито бодро выскочить на ринг, приветственно поднять над головой руки в пухлых перчатках и одарить болельщиков уверенной улыбкой будущего победителя. Знали бы они, как на самом деле трепещет в эти секунды душа боксера!.. В университете я боксировал всего лишь год, но забыть этот мандраж, маскируемый фальшивой бравадой, не смогу, наверное, до конца своих дней.
Ночные страсти моих домашних, вызванные таинственным телефонным звонком, да и отложенное объяснение с женой насчет моего очень уж позднего возвращения домой накануне не сулили мне спокойного вечера. Скандалить же сегодня не хотелось, как никогда. Марьяна, трогательная в своей нежной беззащитности, с повлажневшими глазами, которые смотрели на меня в миг прощания с такой печальной надеждой, все еще была осязаемо рядом, хотя я и уверял себя, что уже подлез под канаты и принял бойцовскую стойку. Поэтому, услышав донесшийся из гостиной веселый возглас Нины "а вот и сам хозяин пожаловал!" - я от неожиданности опешил. Но уже в следующую секунду сообразил: у нас гости... И не привычные - не ее двоюродная сестра Катерина, не соседка по лестничной площадке, при которых жена нимало не деликатничала в выборе эпитетов для моей характеристики. Сейчас у нас в гостиной находится некто, для кого специально разыгрывается давно разученная домашняя пьеска под названием "Благополучная семья".
Способность моей супруги мгновенно переключать тональность голоса в зависимости от того, с кем она говорит, - по телефону ли, при встречах со знакомыми на улице или, скажем, с потеснившим ее в трамвае пассажиром - меня поражала только в первые годы нашей совместной жизни. Сейчас я понимаю, что этот ее симфонизм - не двуличие, не перманентное притворство, а сама сущность человека, который мгновенно и точно определяет для себя житейскую ценность всего окружающего. Не столь важно, соответствуют ли люди на самом деле ее раз и навсегда утвердившемуся прейскуранту. Их истинная значимость для Нины не имеет никакого веса, и приди к нам, к примеру, гениальный, но непризнанный художник или живущий на пенсию мудрейший философ, они были бы выброшены за дверь одной лишь интонацией, в которой металла хватило бы на дюжину полководцев. Но сколько переливчатой женской певучести слышится в нем, когда она говорит с теми, кто ей действительно нужен! Пусть даже и по мелочам, но - нужен, нужен!..
Кто же это у нас сегодня?
- Мой руки - и за стол! - шутливая строгость Нины была прямо-таки обворожительна. - Ждать тебя мы, извини, не стали, побоялись с голоду помереть. В темпе, в темпе!
- Значит, выживете! - подхватил я, направляясь в ванную и на ходу заглядывая в комнату, где сверкал хрусталем и разноцветными бутылками стол, накрытый белоснежной скатертью.
Ах, вот он кто, наш дражайший гость!.. По блестящей загорелой лысине и мощной шее цвета мореного дуба, исчерченной ромбиками морщин, я со спины узнал нашего соседа по дачному участку - отставного полковника внутренних войск Николая Петровича. Фамилию его я не знал. Да и зачем было знать, если за четыре года фазендного соседства я перекинулся с ним от силы десятком незначащих фраз?
Жена - другое дело, для нее он - кладезь не только огородных, но и житейских премудростей. Но если судить по тем банальностям, которые она цитирует мне в пику, по-моему, этот пятидесятилетний вдовец просто заурядный пошляк.
22
- А мы без вас, Феликс Михайлович, уже того, причастились слегка, но только единожды, по махонькой... - бывший конвойный начальник, широко улыбаясь, покивал мне и протянул руку к початой бутылке "Самарской". - Я вот говорю Нине Сергеевне, - он ловко наполнил рюмки, сначала себе, затем моей жене и потом уже мне, - что под такой закусон не захмелеешь, сколько ни прими. А она, понимаешь, боится, на трезвую голову, говорит, надо такие проблемы решать.
Не-е-т! Мозги надо сначала сорокоградусной чуть почистить, тогда и шестеренки работают быстрее. Но в меру, понятно. Все хорошо только в меру.
Я сел на диван рядом с дочерью и оглядел стол. Нина постаралась: шампиньоны, селедочка под луком, мой любимый салат "София", два, даже нет три сорта копченостей... И еще паштет какой-то... "Букет Молдавии", греческий коньяк, паршивый, конечно, и не коньяк, а все же... Вчера за завтраком - каша овсяная, колбаса вареная и дешевый, ничем не пахнущий чай - жена исходила сарказмом, проклиная наше безденежье и, разумеется, меня, безынициативного рохлю, бездельника, которого время выдавило из себя, как дерьмо. Сколько же она потратила сегодня в честь этого подержанного вохровца? Откуда деньги? Выгорело дельце у Светланы? Рановато, всего три дня прошло, как падчерица вернулась из челночного вояжа в Турцию... А впрочем, не один ли мне черт?
- За успех нашего общего дела! - почти торжественно провозгласил Николай Петрович и почему-то со значением взглянул на меня.
Выпили, закусили. "Что за дело такое, что и для меня "общее"", - подумал я, приглядываясь к Светлане, запудренной, как мим, и все же не сумевшей спрятать синеву под глазами. Чутье подсказывало мне, что какая-то беда у нее случилась, и нешуточная. Ее и без того тонкие губы казались сейчас красными ниточками, приклеенными между щек. Она совсем не была похожа на свою крепенькую скуластую мать, которую ничуть не портила, а как раз красила эдакая интригующая азиатчинка. Лицо Светланы было куда правильней - и носик аккуратный, и овал почти идеальный, но было в нем нечто безжизненное, не в лице, вернее, а, конечно, в глазах - бледно-серых, чуть навыкате, малоподвижных, но не от задумчивости или флегмы, а от какого-то скрытого истового упрямства. Ее всегда напряженный взгляд априори заявлял всем и каждому: что бы вы ни говорили, как бы ни умничали, а истину знаю я и возражений не потерплю... Бог мой, чего только не натерпелись мы с ней за последние десять-двенадцать лет! Вкусив со Светланой прелестей отцовства, я категорически отказался от мысли о втором ребенке - втором, разумеется, для Нины, которая, впрочем, и не настаивала на продолжении фамильной династии Ходоровых.
- Ну, что, пора, видать, и посвятить супруга в наши планы? - Николай Петрович подмигнул Нине и снова наполнил хрустальные стопочки водкой. Жена и Светлана так и не прикоснулись к пахучему молдавскому, рюмки их были полны.
- Может, пусть сначала Света все расскажет? - Нина с сомнением посмотрела на на дочь и вздохнула. - Нет, она слишком переволновалась, лучше я.
- Но сначала - уипьем уодки! - отставной полковник коротко хохотнул, приглаживая ладошкой сверкающую лысину и поднимая над головой стопку. Догоняй нас, Феликс Михайлович! - почему-то переходя на "ты", воскликнул он и бравым жестом выплеснул водку в рот.
Что ж, догоню, за мной, как говорится, не заржавеет. И все же, куда они меня хотят затянуть? Что может быть общего у меня с ними - хоть с моей падчерицей с ее челночным бизнесом, хоть с этим огородным гением?
- Феликс, - проникновенно, глубоким грудным голосом, каким не обращалась ко мне уж года три, произнесла Нина, - в нашей семье случилась беда. И мы все вместе, с помощью Николая Петровича, должны найти выход из ситуации... Из ситуации тяжелейшей...
Николай Петрович, с достоинством потупив белесые глаза, старательно выбирал вилкой грибочек покрупнее. Светлана неподвижно смотрела куда-то под потолок. Я отодвинул тарелку с салатом и приготовился слушать.
А произошло вот что. Выполняя заказ известной у нас в Самаре оптовой фирмы ООО "Тарас", Светлана закупила под Стамбулом партию французских духов "Пуасон" по цене десять долларов за флакон. Ровно тысячу штук, то есть на десять тысяч долларов, взятых ею в том же "Тарасе". Фирме она должна была сдать товар, как условились, по двенадцать баксов, навар получался неплохой. За вычетом всех расходов на поездку приблизительно полторы тысячи "зеленых". Две коробки с духами она отвезла на базу "Тараса", но тут-то и случилось неожиданное. По чьей-то наводке торговая инспекция как раз в этот день проверяла здесь не только сертификаты, но и вообще качество импорта. Взяли на экспертизу и одну коробочку с "Пуасоном". И оказалось, что духи имеют к Франции такое же отношение, как и одесская шипучка "Лярошель" к вину провинции Шампань.
Изготовлены они в Малайзии. Но и это не самое худшее, так сказать, полбеды.
Беда же том, что в составе лжефранцузского парфюма обнаружен метиловый спирт, который ядовит, от него слепнут. В тот же день ушлые "Тарасы" узнали об этом заключении экспертов. Товар Светлане фирмачи не медля вернули - вчера вечером привезли обе коробки к нам домой. Теперь требуют возврата денег, угрожают завтра же "включить счетчик" - два процента в день, то есть станут плюсовать по двести баксов ежесуточно. Вышибать долги эта фирма умеет, возглавляет ее недавний уголовник из бывших боксеров. Что делать с девятьсот девяносто девятью флаконами фальшивого, к тому же запрещенного к продаже "Пуасона", ясно
- их надо сбыть, хотя бы по дешевке, пусть даже и за свою цену.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19