Марьяна включила над сценой свет, я устроился в полутьме на последнем ряду.
- Начнем с повторения! - произнесла с милой своей хрипотцой Марьяна. - Девочки, кто самая храбрая?
Самой храброй оказалась длинноносая шатенка. Через пять минут мне стало ясно, что долго я здесь не высижу. От кружковых занятий "по художественному чтению", к которым в детстве меня принуждали родители, видевшие во мне будущего дипломата, я на всю жизнь получил стойкое отвращение к декламации и сколько-нибудь выразительной сценической речи. Потому, наверное, я и не написал ни одной пьесы. Читать их я могу спокойно, но само театральное действо неизбежно рождает во мне ощущение неловкости и даже стыда за актеров. Сейчас же на меня так сразу и так остро пахнуло бабушкиным нафталином, что стало тоскливо и обидно за Марьяну, вынужденную заниматься с тремя дурами черт знает чем. Впрочем, уже выходя с незажженной сигаретой из зала, я понял из ее реплики, что девицы готовятся к какому-то конкурсу. Видимо, радио или теледикторов, а может... Не все ли равно?
Минут сорок я гулял по чадному проспекту Масленникова, заглядывал в магазины, потом курил, сидя на скамейке возле Дома культуры, рассматривал проходящих мимо девиц. Мыслей в голове не было, так, какие-то хвостики, свои утренние тревоги я загнал глубоко внутрь и не позволял им высунуться даже на мгновенье.
Я просто ждал Марьяну, и минуты плыли мимо, словно и не задевая меня. Потом я наконец вспомнил, что в кейсе у меня подстрочник переводной бодяги. Самое подходящее время, чтоб его полистать. Противно, конечно, но в ожидании электрички читаешь на вокзале любую муру. А эту - надо.
Она освободилась только через полтора часа.
- Знаете, я полагаю, что нам с вами необходимо поговорить, - сказал я, вставая, когда Марьяна приблизилась ко мне. - И лучше всего, если мы это сделаем не на ходу, а где-нибудь в кафе. Как у вас со временем?
- У меня есть еще свободный час, - без обиняков ответила она и улыбнулась, по-моему, с искренней признательностью. - Ванечку я беру обычно в половине шестого, полчаса на дорогу. Пойдемте. А куда?
- Тут неподалеку есть уютное заведеньице. С завлекательным названием "Золотой теленок".
- Знаю, бывала... - Марьяна засмеялась. - Будете завлекать? А не слишком ли накладно? Что ж, попробуйте, Остап Ибрагимович Бендер-бей, желаю успеха.
- Он будет, - пообещал я. - Меня, как известно, любила даже одна женщина - зубной техник. Какие уж тут могут быть сомнения?
Идти было около трех кварталов. В ресторане было пустовато, однако столик возле дальнего от входа окна, который я как-то присмотрел, оказался занят совсем еще юной парочкой, допивавшей бутылку шампанского. Пришлось устроиться в другом конце зала, где по соседству не было никого. На мой вопрос насчет вина Марьяна ответила просто: "Лучше коньяк. И, бросив на меня испытующий взгляд, быстро добавила: - Но совсем немножечко. И к нему чего-нибудь такого... Цитрусового...".
Открыв карточку, я похолодел... Я слышал, что это заведение - одно из самых дорогих в Самаре, был я в нем лишь однажды, да и то у барной стойки, и платил за выпивку, кажись, не я. Цены здесь были просто-напросто бессовестные, дикие, оскорбительные... Но, черт побери, не отступать же!.. Шальной перевод, откуда бы он ни свалился, позволял мне сегодня... ну, не то, чтоб шикануть, но все-таки.
Я заказал триста граммов коньяка, лимон, апельсины. От мороженого она отказалась, и, по-моему, зря. Впрочем, может, у нее что-то с горлом?
Со стороны бара доносилась негромкая музыка, нечто итальянское, леденцовое...
У меня к Марьяне было много вопросов, связанных и с загадочным "фордом", и с ее неснижающимся внутренним напряжением, которое я ощутил еще вчера. Чего же она все-таки опасается? Что нас увидят вместе? Кто увидит? Что не муж, это ясно. Любовник? Тот, что подвез ее к больнице? Или еще кто-то, от кого эта женщина зависит и кого боится? Но спрашивать о чем-либо таком было, разумеется, рано. Для этого надо иметь хоть какой-то задел доверия.
- Спасибо вам, Феликс, что выбили меня из моей колеи. - Марьяна улыбнулась мне глазами, тоненькие морщинки в уголках век проступили и исчезли. - Не в том смысле, - спохватилась она, - что нарушили покой, нет, я имею в виду другое совсем... Ну, в том смысле, что моя жизнь на маятник похожа своим однообразием. И вдруг вы, ресторан...
- Вот и первый тост. За сбой ритма!
Мы выпили, я - по-пролетарски, одним махом, Марьяна пригубила, зажмурилась, но допила рюмку довольно уверенным длинным глотком. И не поморщилась, надо же...
- Наверное, не надо уточнять, почему я так приклеился к вам, - сказал я, принимаясь счищать свернутой салфеткой сахар с дольки лимона. Она иронически покосилась на мои руки, и я тотчас оставил цитрус в покое. Потому что это естественно, вы привлекательная женщина, равнодушным не будешь... Но, пожалуй, главное все же другое - сейчас мне это необходимо...
- Что - это? - Брови Марьяны вопросительно изогнулись, их надлом стал еще резче. Прямо-таки крылья буревестника.
- Это - значит влюбиться... Увлечься, так сказать, воспарить над собой.
Единственный выход... Вернее, хоть и банально звучит, увидеть просвет в конце туннеля. Оттого я так навязчив, хотя ловеласом, уж вы мне поверьте, никогда не был.
- Ну, предположим, это я вас зацепила. - Марьяна покачала головой и взглянула на меня с такой грустной лаской, что мне стало не по себе. - Я отконвоировала вас, Феликс, в милицию, а не вы меня. Попробовали бы вы от меня убежать!..
Мы рассмеялись. Действительно, и не придумаешь пикантней повода для начала романа. И - сразу спала напряженность, словно по чьей-то команде "вольно!".
- Забавно, конечно... - Марьяна разрезала апельсин и вопросительно взглянула на меня, я покачал головой. - Выходит, я оказалась той первой смазливой, которая в нужный момент попалась вам под руку? Не скажу, чтобы это мне льстило. Но, что ж, как видите, я не против. Только бы вы потом не пожалели.
На рынке нельзя покупать что-то сразу, что с краю, лишь бы скорей.
- Не упрощайте, Марьяна. Я не знаю, но я чувствую, чем вы можете стать для меня. Я писатель, у нашей породы особое чутье.
- А если я дрянь? Разочаруетесь, только и всего, правда? А ведь во мне, Феликс, столько гадостного... Порой себя ненавижу, убила бы. А себя не переделаешь, поздно...
- Это с какой меркой подходить. Хоть к себе, хоть к другим. - Я наполнил рюмки коньяком, взял свою. - Постарайтесь жить в мире хороших людей. Но сначала вы его должны создать, этот мир.
- Создать? - Марьяна машинально поднесла рюмку ко рту, но лишь макнула губы, поставила. - Не совсем вас поняла.
- Считается, что у каждого явления есть, как у рубашки, изнанка и лицо. Но все относительно. Прямодушного человека можно называть бесцеремонным, неделикатным, примитивом. Подружку, которая искренне переживает за вас и поэтому интересуется вашими отношениями с людьми, вашей личной жизнью, легко обозвать настырной сплетницей или любительницей копаться в чужом белье. Все зависит от вас самой: что вы хотите видеть в них, по какой шкале оценок судить. Я стараюсь выбирать ту, по которой человек хорош.
- Понятно. - Марьяна опустила глаза, уголки полных губ иронически дрогнули. - Действительно, очень удобно... Кривоногая? Зато как удобно тебе ездить в седле!.. Набитая дура? С ней так приятно: никогда не заподозрит, что ты не Сократ. Так ведь?
- Мир хороших людей, милая Марьяна, это всего лишь иллюзия, я сам все прекрасно осознаю. Но жить в нем все-таки можно, даже когда разочаровываешься то и дело. А вот в изнаночном мире "плохих людей"... Не дай Бог! Сразу вешаться надо.
- "Тьмы горьких истин нам дороже нас возвышающий обман..." Все это было, было, Феликс Михайлович. Помните: "Я сам обманываться рад..."? Если огрубить вашу теорию, то она звучит так: постоянно себе вру, вру и вру. Видимо, и другим тоже? А, Феликс Михайлович? Для пущей приятности отношений?
Марьяна достала из сумочки пачку сигарет и протянула мне. По-моему, это самые дорогие из тех, что видишь в киосках, купить для пробы я так ни разу и не рискнул. Я выудил одну, чиркнул зажигалкой, поднес Марьяне огоньку, прикурил сам. Мне показалось, что она занервничала. Неужели что-то в моих речах задело ее за живое?
- Видите ли, - сказал я примирительно, - придумывать лишнее, конечно, приходится. Я имею в виду чьи-то достоинства, главным образом той женщины, которая нравится. Так и должно быть: мужчина должен приподымать образ любимой, смотреть на нее снизу вверх... А поскольку я по профессии своей выдумщик да плюс к тому - натура самовозгорающаяся, то, как правило, получается перебор...
- Например? Если можно...
- Например, когда писал последнюю свою книгу - ту, которая сейчас у меня в этом вот кейсе, - взял прообразом героини очень милую женщину, познакомились на какой-то тусовке. Ничего такого особенного, в меру привлекательна, в меру умна... Мой герой, однако, влюбился в нее - ну, по сюжету надо мне было - и, естественно, видел в придуманной мной Алисе качества необыкновенные, переживал, мучился, потому что по началу чувство было безответным... В финале, как полагается в романах, она-таки оценила его... И что-то вроде хэппи-энда, хотя и не в классически сусальном варианте... Но до того... - Я рассмеялся и отхлебнул коньяку. Марьяна слушала, не поднимая глаз от стола, длинный столбик пепла на кончике сигареты изогнулся, вот-вот упадет на скатерть, но она не замечала. - А до того я сам извелся, истерзался... Почему она, то есть реальная, прототип, не звонит, хотя и обещала? Почему я не видел ее в Доме актера, куда она обещала прийти? Я чуть ли не в измене ковар-р-ной ее обвинял, депрессия была такая, что не приведи Господь!.. Места себе не находил, исстрадался, бородатый Ромео... А она ведь даже не подозревала о моих любовных муках, мы и не встречались с нею ни разу тет-а-тет... Кажется, я ей все же нравился, ей было приятно в моем обществе, тем паче - внимание писателя не могло не льстить... Но она жила себе и жила тем, чем всегда - работой, мужем, ребенком... Безо всяких обязательств передо мной, выдумщиком, который перетащил сначала жизнь в книгу, а потом - наоборот.
Марьяна загасила сигарету в пепельнице, взяла рюмку за ножку, покрутила, поставила.
- Уж и не знаю, хорошо ли это или плохо... - Глаза ее сузились, она о чем-то напряженно думала. - Но я ей завидую, - после долгой паузы произнесла она тихо и опять замолчала.
- Давайте-ка выпьем, - предложил я. - Кажется, я вогнал вас в меланхолию. Для соблазнителя это непростительный промах.
Мы опорожнили рюмки одновременно и одинаково - одним глотком до дна. И так же дружно протянули мельхиоровые вилочки к блюдцу с желтыми пластинками лимона.
- И часто вы... как бы сказать... выплескиваетесь?
Я готов был поклясться, что в ее милой хрипотце прозвучала нотка ревности.
Жестковато спросила, с сарказмом.
- Что значит - часто, редко?.. Как нахлынет. Я многим женщинам посвящал стихи, всех и не упомнишь. Кому-то даже песни, верней что-то вроде современных романсов... Это мое хобби...Фу, терпеть не могу, пластмассовое какое-то словечко, но шут с ним... А чтобы роман, так сказать, возник из самого романа, чтобы благодаря книге - такое со мной было впервые... К сожалению, вряд ли мое творение кто-то прочитает в обозримом будущем, печатать его некому. Вот и рукопись поэтому взял, издателям она без надобности.
О чем же таком она сейчас напряженно думает? Невидящий взгляд Марьяны был устремлен куда-то мимо меня, губы сжались в бутон... Как же все-таки она хороша, эта странноватая маленькая женщина...
- Значит, так... Роман ваш печатать не хотят... - пробормотала она негромко, словно обращаясь к самой себе. - Это вы его листали, когда меня ждали на лавочке?
- Нет, поденщину... Дешевенькую поделку, рукопись подстрочника, из которого мне предстоит сделать хоть какое-то подобие литературы.
Не знаю, что меня дернуло за язык, выпитый коньяк, видно, но я неожиданно для себя откровенно рассказал Марьяне об утреннем предложении хозяев "Парфенона" и почти откровенно объяснил, почему я его вынужден был принять.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
- Начнем с повторения! - произнесла с милой своей хрипотцой Марьяна. - Девочки, кто самая храбрая?
Самой храброй оказалась длинноносая шатенка. Через пять минут мне стало ясно, что долго я здесь не высижу. От кружковых занятий "по художественному чтению", к которым в детстве меня принуждали родители, видевшие во мне будущего дипломата, я на всю жизнь получил стойкое отвращение к декламации и сколько-нибудь выразительной сценической речи. Потому, наверное, я и не написал ни одной пьесы. Читать их я могу спокойно, но само театральное действо неизбежно рождает во мне ощущение неловкости и даже стыда за актеров. Сейчас же на меня так сразу и так остро пахнуло бабушкиным нафталином, что стало тоскливо и обидно за Марьяну, вынужденную заниматься с тремя дурами черт знает чем. Впрочем, уже выходя с незажженной сигаретой из зала, я понял из ее реплики, что девицы готовятся к какому-то конкурсу. Видимо, радио или теледикторов, а может... Не все ли равно?
Минут сорок я гулял по чадному проспекту Масленникова, заглядывал в магазины, потом курил, сидя на скамейке возле Дома культуры, рассматривал проходящих мимо девиц. Мыслей в голове не было, так, какие-то хвостики, свои утренние тревоги я загнал глубоко внутрь и не позволял им высунуться даже на мгновенье.
Я просто ждал Марьяну, и минуты плыли мимо, словно и не задевая меня. Потом я наконец вспомнил, что в кейсе у меня подстрочник переводной бодяги. Самое подходящее время, чтоб его полистать. Противно, конечно, но в ожидании электрички читаешь на вокзале любую муру. А эту - надо.
Она освободилась только через полтора часа.
- Знаете, я полагаю, что нам с вами необходимо поговорить, - сказал я, вставая, когда Марьяна приблизилась ко мне. - И лучше всего, если мы это сделаем не на ходу, а где-нибудь в кафе. Как у вас со временем?
- У меня есть еще свободный час, - без обиняков ответила она и улыбнулась, по-моему, с искренней признательностью. - Ванечку я беру обычно в половине шестого, полчаса на дорогу. Пойдемте. А куда?
- Тут неподалеку есть уютное заведеньице. С завлекательным названием "Золотой теленок".
- Знаю, бывала... - Марьяна засмеялась. - Будете завлекать? А не слишком ли накладно? Что ж, попробуйте, Остап Ибрагимович Бендер-бей, желаю успеха.
- Он будет, - пообещал я. - Меня, как известно, любила даже одна женщина - зубной техник. Какие уж тут могут быть сомнения?
Идти было около трех кварталов. В ресторане было пустовато, однако столик возле дальнего от входа окна, который я как-то присмотрел, оказался занят совсем еще юной парочкой, допивавшей бутылку шампанского. Пришлось устроиться в другом конце зала, где по соседству не было никого. На мой вопрос насчет вина Марьяна ответила просто: "Лучше коньяк. И, бросив на меня испытующий взгляд, быстро добавила: - Но совсем немножечко. И к нему чего-нибудь такого... Цитрусового...".
Открыв карточку, я похолодел... Я слышал, что это заведение - одно из самых дорогих в Самаре, был я в нем лишь однажды, да и то у барной стойки, и платил за выпивку, кажись, не я. Цены здесь были просто-напросто бессовестные, дикие, оскорбительные... Но, черт побери, не отступать же!.. Шальной перевод, откуда бы он ни свалился, позволял мне сегодня... ну, не то, чтоб шикануть, но все-таки.
Я заказал триста граммов коньяка, лимон, апельсины. От мороженого она отказалась, и, по-моему, зря. Впрочем, может, у нее что-то с горлом?
Со стороны бара доносилась негромкая музыка, нечто итальянское, леденцовое...
У меня к Марьяне было много вопросов, связанных и с загадочным "фордом", и с ее неснижающимся внутренним напряжением, которое я ощутил еще вчера. Чего же она все-таки опасается? Что нас увидят вместе? Кто увидит? Что не муж, это ясно. Любовник? Тот, что подвез ее к больнице? Или еще кто-то, от кого эта женщина зависит и кого боится? Но спрашивать о чем-либо таком было, разумеется, рано. Для этого надо иметь хоть какой-то задел доверия.
- Спасибо вам, Феликс, что выбили меня из моей колеи. - Марьяна улыбнулась мне глазами, тоненькие морщинки в уголках век проступили и исчезли. - Не в том смысле, - спохватилась она, - что нарушили покой, нет, я имею в виду другое совсем... Ну, в том смысле, что моя жизнь на маятник похожа своим однообразием. И вдруг вы, ресторан...
- Вот и первый тост. За сбой ритма!
Мы выпили, я - по-пролетарски, одним махом, Марьяна пригубила, зажмурилась, но допила рюмку довольно уверенным длинным глотком. И не поморщилась, надо же...
- Наверное, не надо уточнять, почему я так приклеился к вам, - сказал я, принимаясь счищать свернутой салфеткой сахар с дольки лимона. Она иронически покосилась на мои руки, и я тотчас оставил цитрус в покое. Потому что это естественно, вы привлекательная женщина, равнодушным не будешь... Но, пожалуй, главное все же другое - сейчас мне это необходимо...
- Что - это? - Брови Марьяны вопросительно изогнулись, их надлом стал еще резче. Прямо-таки крылья буревестника.
- Это - значит влюбиться... Увлечься, так сказать, воспарить над собой.
Единственный выход... Вернее, хоть и банально звучит, увидеть просвет в конце туннеля. Оттого я так навязчив, хотя ловеласом, уж вы мне поверьте, никогда не был.
- Ну, предположим, это я вас зацепила. - Марьяна покачала головой и взглянула на меня с такой грустной лаской, что мне стало не по себе. - Я отконвоировала вас, Феликс, в милицию, а не вы меня. Попробовали бы вы от меня убежать!..
Мы рассмеялись. Действительно, и не придумаешь пикантней повода для начала романа. И - сразу спала напряженность, словно по чьей-то команде "вольно!".
- Забавно, конечно... - Марьяна разрезала апельсин и вопросительно взглянула на меня, я покачал головой. - Выходит, я оказалась той первой смазливой, которая в нужный момент попалась вам под руку? Не скажу, чтобы это мне льстило. Но, что ж, как видите, я не против. Только бы вы потом не пожалели.
На рынке нельзя покупать что-то сразу, что с краю, лишь бы скорей.
- Не упрощайте, Марьяна. Я не знаю, но я чувствую, чем вы можете стать для меня. Я писатель, у нашей породы особое чутье.
- А если я дрянь? Разочаруетесь, только и всего, правда? А ведь во мне, Феликс, столько гадостного... Порой себя ненавижу, убила бы. А себя не переделаешь, поздно...
- Это с какой меркой подходить. Хоть к себе, хоть к другим. - Я наполнил рюмки коньяком, взял свою. - Постарайтесь жить в мире хороших людей. Но сначала вы его должны создать, этот мир.
- Создать? - Марьяна машинально поднесла рюмку ко рту, но лишь макнула губы, поставила. - Не совсем вас поняла.
- Считается, что у каждого явления есть, как у рубашки, изнанка и лицо. Но все относительно. Прямодушного человека можно называть бесцеремонным, неделикатным, примитивом. Подружку, которая искренне переживает за вас и поэтому интересуется вашими отношениями с людьми, вашей личной жизнью, легко обозвать настырной сплетницей или любительницей копаться в чужом белье. Все зависит от вас самой: что вы хотите видеть в них, по какой шкале оценок судить. Я стараюсь выбирать ту, по которой человек хорош.
- Понятно. - Марьяна опустила глаза, уголки полных губ иронически дрогнули. - Действительно, очень удобно... Кривоногая? Зато как удобно тебе ездить в седле!.. Набитая дура? С ней так приятно: никогда не заподозрит, что ты не Сократ. Так ведь?
- Мир хороших людей, милая Марьяна, это всего лишь иллюзия, я сам все прекрасно осознаю. Но жить в нем все-таки можно, даже когда разочаровываешься то и дело. А вот в изнаночном мире "плохих людей"... Не дай Бог! Сразу вешаться надо.
- "Тьмы горьких истин нам дороже нас возвышающий обман..." Все это было, было, Феликс Михайлович. Помните: "Я сам обманываться рад..."? Если огрубить вашу теорию, то она звучит так: постоянно себе вру, вру и вру. Видимо, и другим тоже? А, Феликс Михайлович? Для пущей приятности отношений?
Марьяна достала из сумочки пачку сигарет и протянула мне. По-моему, это самые дорогие из тех, что видишь в киосках, купить для пробы я так ни разу и не рискнул. Я выудил одну, чиркнул зажигалкой, поднес Марьяне огоньку, прикурил сам. Мне показалось, что она занервничала. Неужели что-то в моих речах задело ее за живое?
- Видите ли, - сказал я примирительно, - придумывать лишнее, конечно, приходится. Я имею в виду чьи-то достоинства, главным образом той женщины, которая нравится. Так и должно быть: мужчина должен приподымать образ любимой, смотреть на нее снизу вверх... А поскольку я по профессии своей выдумщик да плюс к тому - натура самовозгорающаяся, то, как правило, получается перебор...
- Например? Если можно...
- Например, когда писал последнюю свою книгу - ту, которая сейчас у меня в этом вот кейсе, - взял прообразом героини очень милую женщину, познакомились на какой-то тусовке. Ничего такого особенного, в меру привлекательна, в меру умна... Мой герой, однако, влюбился в нее - ну, по сюжету надо мне было - и, естественно, видел в придуманной мной Алисе качества необыкновенные, переживал, мучился, потому что по началу чувство было безответным... В финале, как полагается в романах, она-таки оценила его... И что-то вроде хэппи-энда, хотя и не в классически сусальном варианте... Но до того... - Я рассмеялся и отхлебнул коньяку. Марьяна слушала, не поднимая глаз от стола, длинный столбик пепла на кончике сигареты изогнулся, вот-вот упадет на скатерть, но она не замечала. - А до того я сам извелся, истерзался... Почему она, то есть реальная, прототип, не звонит, хотя и обещала? Почему я не видел ее в Доме актера, куда она обещала прийти? Я чуть ли не в измене ковар-р-ной ее обвинял, депрессия была такая, что не приведи Господь!.. Места себе не находил, исстрадался, бородатый Ромео... А она ведь даже не подозревала о моих любовных муках, мы и не встречались с нею ни разу тет-а-тет... Кажется, я ей все же нравился, ей было приятно в моем обществе, тем паче - внимание писателя не могло не льстить... Но она жила себе и жила тем, чем всегда - работой, мужем, ребенком... Безо всяких обязательств передо мной, выдумщиком, который перетащил сначала жизнь в книгу, а потом - наоборот.
Марьяна загасила сигарету в пепельнице, взяла рюмку за ножку, покрутила, поставила.
- Уж и не знаю, хорошо ли это или плохо... - Глаза ее сузились, она о чем-то напряженно думала. - Но я ей завидую, - после долгой паузы произнесла она тихо и опять замолчала.
- Давайте-ка выпьем, - предложил я. - Кажется, я вогнал вас в меланхолию. Для соблазнителя это непростительный промах.
Мы опорожнили рюмки одновременно и одинаково - одним глотком до дна. И так же дружно протянули мельхиоровые вилочки к блюдцу с желтыми пластинками лимона.
- И часто вы... как бы сказать... выплескиваетесь?
Я готов был поклясться, что в ее милой хрипотце прозвучала нотка ревности.
Жестковато спросила, с сарказмом.
- Что значит - часто, редко?.. Как нахлынет. Я многим женщинам посвящал стихи, всех и не упомнишь. Кому-то даже песни, верней что-то вроде современных романсов... Это мое хобби...Фу, терпеть не могу, пластмассовое какое-то словечко, но шут с ним... А чтобы роман, так сказать, возник из самого романа, чтобы благодаря книге - такое со мной было впервые... К сожалению, вряд ли мое творение кто-то прочитает в обозримом будущем, печатать его некому. Вот и рукопись поэтому взял, издателям она без надобности.
О чем же таком она сейчас напряженно думает? Невидящий взгляд Марьяны был устремлен куда-то мимо меня, губы сжались в бутон... Как же все-таки она хороша, эта странноватая маленькая женщина...
- Значит, так... Роман ваш печатать не хотят... - пробормотала она негромко, словно обращаясь к самой себе. - Это вы его листали, когда меня ждали на лавочке?
- Нет, поденщину... Дешевенькую поделку, рукопись подстрочника, из которого мне предстоит сделать хоть какое-то подобие литературы.
Не знаю, что меня дернуло за язык, выпитый коньяк, видно, но я неожиданно для себя откровенно рассказал Марьяне об утреннем предложении хозяев "Парфенона" и почти откровенно объяснил, почему я его вынужден был принять.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19